Час ночи - Страница 17

Но Светке ещё было в новинку провожать мужа в командировку: Виталий впервые после женитьбы собирался в дальний вояж, хотя на Светкиной памяти он ездил в командировки не раз, и не в такие пустяковые, как сейчас, а посерьёзнее, как, например, в Снежинск, где они со Светкой так неожиданно встретились, да ещё при очень неприятных обстоятельствах, или, как недавно, в Одессу, о которой тоже есть что вспомнить.

А теперь это даже не командировка, а так, экскурсия, как выразился вчера Игорь Откаленко.

Но Светка снаряжала его всерьёз и была до невозможности озабочена. Она перебрала весь его гардероб, что-то отложила стирать, что-то — чинить, а в десять вечера ещё затеяла печь ему в дорогу пирожки с мясом и джемом.

— Катись из кухни, — объявила Анна Михайловна. — Много ты умеешь! Я сама испеку. А Витику ещё надо кое-что постирать. Ты решила, сколько он берёт с собой носков?

— Граждане! — взмолился Виталий. — Какие носки, какие стирки? Я же через два дня вернусь! Мне и пирожки не нужны. Идите, ради бога, спать.

— Мама, ты иди, ты устала, — решительно заявила Светка. — Я сама всё сделаю.

— Вы мне все надоели, — рассердилась Анна Михайловна. — Вот ещё! Я ни капельки не устала. Катитесь оба из кухни, живо! — тяжело дыша, заключила она.

Уже в комнате Светка деловито спросила:

— Ты какой чемодан возьмёшь?

Виталий рассмеялся, подхватил её на руки и, прижимая к себе, спросил:

— А ты в какой поместишься?

— Ты с ума сошёл! Пусти! Времени и так мало. Я хочу, чтобы ты поспал хотя бы два часа. Ну пусти же!

И она крепко обхватила его за шею.

Виталий уже давно признался себе: даже не ожидал, что семейная жизнь принесёт ему столько радости. Он так много наслушался анекдотов о ней, иронических шуток, а порой совсем нешуточных жалоб, что, любя Светку и мечтая о женитьбе на ней, к своей дальнейшей жизни относился «со здоровой опаской и трезвым оптимизмом», как пожелали ему в торжественном адресе «от лица службы», преподнесённом в сафьяновой папке на свадебном торжестве.

— Вы учтите, — поучал его и Светку в тот вечер старый друг их семьи профессор Герман Иванович Фридлянд, довольно известный социолог, — в вашем положении трудно будет только первые двадцать пять лет, и то не все. Первый рубеж — это от года до трёх лет супружеской жизни. А второй наступит только через семь – девять лет после свадьбы. Ну и последний — вообще только через двадцать – двадцать пять. Это статистические пики разводов. Вы к ним заранее подготовьтесь, закалитесь, развейте сноровку, запаситесь детьми, а под конец срока — и внуками, и тогда вам ничего не будет страшно. Уж поверьте мне, мы с Маргаритой Георгиевной так прошли благополучно все три этапа. — Герман Иванович приложил к груди пухлую розовую руку с широким обручальным кольцом на безымянном пальце, и узкое ироничное лицо его с рассыпающейся шапкой белых как снег волос стало строгим и торжественным.

— Мы начнём готовиться с сегодняшнего дня, — заверил его сильно подвыпивший Виталий, привлекая к себе Светку.

— По всем параметрам, включая запас детей, — потребовал не меньше его выпивший в тот вечер Петя Шухмин.

Ох, что творилось тогда в квартире его стариков!

А под утро молодёжь пошла провожать Виталия и Светку до «места прописки», как заявил Игорь Откаленко.

На квартире у Светки они повеселились ещё, чуть не до обеда воскресенья.

Ну а потом началась та самая семейная жизнь. «Всё время как пьяный… — думал Виталий. — Так тоже нельзя». Он переводил взгляд на Светку, и каждое её движение, улыбка, самое простое слово делали его счастливым. «Нельзя так, нельзя, — твердил себе Виталий. — Это может в конце концов отразиться на работе». И он с опаской приглядывался к окружающим: не замечают ли они его странного состояния? Однако никто, кажется, ничего не замечал. Кроме, может быть, Кузьмича и, пожалуй, Игоря. Но и они старались не подать виду. Хотя Кузьмич говорил с ним как будто с подчёркнутой требовательностью, а Игорь — с такой же подчёркнутой снисходительностью. Впрочем, может быть, Виталию всё это и казалось.

И ещё Виталий всё время сравнивал Светку с Аллой, бывшей женой Игоря. Сейчас возможностей для этого оказалось куда больше. Раньше Виталий наблюдал обеих женщин в совсем разных ситуациях. К тому времени, когда Виталий познакомился со Светкой и приступил, по выражению Откаленко, «к планомерной осаде», Алла была уже лет пять замужем за Игорем. Виталий знал её в то время даже лучше, чем Светку.

Он знал, как безоглядно и ревниво, даже агрессивно любила Алла, сколько мук причинила эта любовь и ей, и Игорю. Алла не только не собиралась делить его с другими, даже с его работой, но требовала, чтобы и он не смел делить себя и весь целиком каждую минуту принадлежал только ей, их сыну и их дому. Этого домашнего рабства, этой демонстративной, подчёркнутой неприязни к его работе, которая с годами у Аллы всё усиливалась, Игорь простить ей не мог. И уходила любовь — просто на глазах у Виталия. Даже Димку Игорь, кажется, любил сейчас меньше, чем раньше. И, как казалось Виталию, мучился, корил себя и страдал от этого.

Да и Алла вела себя тут неумно и даже непорядочно, настраивая сына против отца. Мальчишке нет и пяти лет, а она уже жалуется ему на «подлость» отца, который их «бросил». Алла просто голову потеряла. Она даже Кузьмичу ходила недавно жаловаться, нагрубила ему и после этого пошла в партбюро. А с месяц назад написала письмо в их газету и копию — в «Комсомольскую правду», где облила грязью уже всех, даже Виталия, как ближайшего друга. Правда, неприятностей из-за всего этого Игорь не имел: всюду нашлись умные люди, которых эти базарные, истеричные письма только убедили, что Игорь, видимо, был прав в своём поступке.

Виталий был совершенно ошарашен — такого он от Аллы всё-таки не ждал! Да и все друзья Игоря были возмущены. Только сам он молчал, угрюмо и упрямо, и даже с Виталием избегал говорить на эту тему.

Да уж, Светка была совсем другим человеком, это точно, это сразу бросалось в глаза. Она вовсе не ревновала Виталия ни к кому и ни к чему, это даже его слегка задевало. Светка очень быстро перезнакомилась со всеми его товарищами по работе, и все в ней теперь души не чаяли, не исключая, кажется, самого Кузьмича. А как она жадно слушала их рассказы, как переживала каждую удачу и каждый промах! К сожалению, рассказывать ей можно было очень мало: такова уж их работа, похожа на айсберг — только одна восьмая на поверхности, а семь восьмых под водой. Впрочем, Светка это понимала и, кажется, не обижалась. Пожалуй, больше от этого страдал сам Виталий, ему так хотелось иной раз поделиться с ней своими делами! Но приходилось молчать, делать усилие над собой и молчать. И это невольно создавало какую-то невидимую стену между ними. А временами Виталию вдруг казалось, что Светке с ним скучно.

Об этом он подумал и в тот вечер накануне отлёта, укладывая в портфель всякие дорожные мелочи и прислушиваясь к голосам на кухне.

Это ещё счастье, что у Светки была своя работа, которую она любила. А недавно она даже написала статью. Что-то о личных архивах выдающихся деятелей русской культуры. Светка от музейной работы всё больше тянулась к архивам. Она жутко нервничала, пока эту статью писала, а потом долго стеснялась идти с ней в редакцию. Пришла она оттуда восторженная, окрылённая и долго рассказывала, как внимательно к ней в редакции отнеслись, как хвалили статью и даже будто бы сказали, что она выгодно отличается от статьи некоего светила, но два члена редколлегии будут наверняка её топить, а остальным тема безразлична, но сама статья может понравиться. «И тем более её автор», — иронически вставил Виталий. Светка тут же на минуточку обиделась, точь-в-точь как Анна Михайловна. Но потом важно объявила, что теперь у неё появились нужные связи и это поможет ей двигаться дальше. «А куда ты собираешься двигаться?» — всё так же шутливо поинтересовался Виталий. «Куда надо, туда и буду двигаться», — снова обиделась Светка. А Виталию на миг стало вдруг неприятно: ему показалось, что Светка слишком уже деловито и расчётливо строит планы на будущее. Вскоре статья действительно появилась, это было всего месяца два назад, а сейчас Светка вообще уже ни о чём не в состоянии говорить и думать, кроме как об откликах на эту статью в различных и, конечно, необычайно высоких инстанциях.