Чародей (ЛП) - Страница 63

Но Такари сражалась на твоей стороне в течение двадцати лет, — сказала Кейя. — Она узнает, что ты собираешься делать, прежде чем ты это сделаешь.

Аргумент Кейи ясно дал понять, какой выбор, по ее мнению, он должен сделать, и Галаэрон знал, что она была права. Даже без темного меча Кула Такари будет лучше прикрывать его спину, а он будет лучше прикрывать ее.

— Кейя, ты стала слишком мудрой для такой юной.

Галаэрон закрыл глаза, затем сказал:

— Такари.

Кейя положила руку ему на плечо. — Она – лучший выбор, Галаэрон.

Мы начнем теневую тропу отсюда, — сказал он. — Это даст нам время подготовиться.

— Как пожелаешь. Я пошлю ее с тобой.

Прежде чем уйти, Кейя потянулась, чтобы поцеловать его в щеку, но промахнулась из-за маскировки фаэримма и вместо этого получила подбородок.

— Тихих песен, брат мой.

— И легкого смеха, сестра моя, — сказал Галаэрон. Отец бы гордился.

— За нас обоих.

Ее глаза стали стеклянными и влажными. Она отвернулась, вытерла их и исчезла за краем ложбины. Вала схватила Галаэрона за уши, без сомнения, введенная в заблуждение его магической маскировкой, думая, что она взяла его за руки.

— Не беспокойся о своей сестре, Галаэрон. Дексон поручил Берлену и Кулу присматривать за ней. Я тоже буду там.

— Тогда с ней все будет в порядке, я не сомневаюсь, — сказал Галаэрон. — Пока мой план работает.

— Так и будет, я в этом не сомневаюсь.

Вала наклонилась, впервые нашла губы Галаэрона и поцеловала его долго и крепко, по-ваасански крепко. Он обхватил ее за талию своими настоящими руками и держал так, пока у него не закружилась голова от нехватки воздуха. Когда он, наконец, отпустил ее, она отступила назад и посмотрела на Галаэрона, приподняв бровь.

— Никогда не думала, что сделаю это.

Галаэрон в замешательстве нахмурился, потом понял, что она не видит выражения его лица, и вынужден был спросить:

— Что?

Вала сделала кислое лицо и сказала:

— Поцелую фаэримма.

Она пошла за Кейей, но остановилась на вершине впадины, чтобы оглянуться через плечо.

— Но я рада, что сделала это, я бы все равно сделала это, даже если бы ты выбрал Кула.

— Ты бы так поступила?

Вопрос вырвался прежде, чем Галаэрон понял, что он действительно задал его, но он не пытался ослабить сомнение, которое он подразумевал. Когда дело доходило до оскорбления других, даже тех, кого он любил, его тень делала его бесстрашным. Тон Валы стал серьезным, хотя и не сердитым.

 — Я понимаю Такари. Я действительно понимаю.

Галаэрон почувствовал, как будто узел в его груди развязался.

— Я рад, — сказал он. — Благодарю тебя.

— Нет причин благодарить меня. Я бы никогда не хотела, чтобы ты делал для меня что-то настолько холодное. Я знаю, что не стала бы ради тебя. Вала выхватила меч и повернулась к Роте Холодной Руки.

Покрытый пятнами сажи и окутанный дымом, дворец Вершины Облака был лучшим образцом природной архитектуры Эверески, который Арис когда-либо видел. Со склона внизу, где он прятался в деревьях на краю того, что осталось от леса, который когда-то покрывал весь холм, дворец Облачной Короны напоминал поляну синих деревьев, так тесно прижатых друг к другу, что огромные стволы вросли друг в друга. Чешуя на коре была сделана так искусно, что даже его опытный глаз скульптора не узнал бы, что это камень, за исключением нескольких мест, где вражеское заклинание действительно проникло в защитную магию и разрушило одну из древних башен. Антимагическая оболочка, которую фаэриммы воздвигли вокруг дворца, была функциональной, но бесхитростной, колоколообразный купол мерцающей прозрачности, который поднимался из-под земли и исчезал из виду на высоте тысячи футов или более над головой. Арис знал, что она должна подниматься намного выше и изгибаться внутрь, чтобы охватить вершины башен, но даже его глаза не были достаточно острыми, чтобы увидеть такое тонкое изменение на таком большом расстоянии. Сами шипастые стояли на страже на склоне выше, прячась среди зарослей поваленных взрывом деревьев, покрывавших склон холма. До сих пор на этой стороне Облачной Короны расположилось только трое, через равные промежутки в полукруге, как раз вне досягаемости стрел. Их рабы разума, и более чем несколько их собратьев-фаэриммов, лежали разбросанными по зонам поражения под скрытыми бойницами дворца, разлагающимся свидетельством жестокости битвы, которая закончилась тупиком. Волнообразное пятнышко крошечного снежного вьюрка обогнуло дворцовую стену на высоте, равной высоте верхушек деревьев, если бы там еще стояли деревья, а затем исчезло в направлении статуи Ханали Селанил. Хотя Арис еще не посещал эту конкретную работу, все, кто ее видел, уверяли его, что она была одной из лучших в городе. Ходили слухи, что она также стара, как сама Эвереска, что делает ее одним из немногих сохранившихся образцов религиозного искусства высших эльфов периода до Незерила. Что-то острое укололо его колено, и он посмотрел вниз, чтобы увидеть, как Шторм Серебряная Рука убирает кинжал в ножны. Она сделала это, не глядя, потому что хмурилась на него с озабоченным выражением лица.

— Красные глаза? — Ее речь была такой же быстрой, как у Галаэрона, что затрудняло понимание.

— Это и есть символ.

— Символ? — Своими длинными пальцами Арис подозревал, что его ответ прозвучал так, будто он растягивал слова или заикался. — Там есть символ?

— Меховая снасть! Шторм указала на дворец, и Арис, наконец, понял, о чем она пыталась ему напомнить. — Отправка Манинеста была сигналом.

— Извините, просигналил он. Я немного нервничаю.

— Из - за чего нервничать?— Ответила Шторм. — Этот план должен быть лучше, чем предыдущий.

— Это должно заставить меня чувствовать себя лучше?

Он снял с пояса два самых больших молотка и уставился на конусообразный сверток примерно в двадцати футах от земли. Самой трудной частью его работы будет держать этот узел в поле зрения. Если он пойдет не туда, план Галаэрона провалится.

 На противоположной стороне холма раздался оглушительный рев, и веера золотой и малиновой магии взрыва распространились по небу за дворцом. Трое фаэриммов поднялись из своих укрытий и вызвали в воздухе бурю, забрасывая друг друга вопросами, но ни один из них не выказывал никаких признаков того, что покидает свой пост. Сердце подскочило к горлу, Арис поднял молоты и приготовился бежать, зная, что не выживет. Шторм положила руку ему на колено. Арис посмотрел вниз и увидел, что она качает головой. Она подняла палец, затем снова посмотрела вверх по склону.

Битва продолжалась на другой стороне дворца. Холм содрогался под их ногами, языки пламени лизали стены дворца, а фаэриммы все еще оставались на посту. Арис приподнял бровь. У них была всего минута или две, прежде чем шипастые поймут, что весь шум производили только двое Избранных. После этого пройдет всего несколько секунд, прежде чем они поймут, что нападение было отвлекающим маневром, и вернутся на его сторону дворца. Будучи самой большой мишенью на холме, Арис знал, что с ним будет, если он все еще будет на поле боя. Он бы даже не возражал, не очень, за исключением того, что это означало бы, что план Галаэрона провалился. Искусство Эверески будет потеряно навсегда. Шторм убрала руку с колена Ариса. Арис кивнул, она кивнула в ответ, и два фаэримма улетели на другую сторону холма.

У Шторм отвисла челюсть. Она закрыла рот, а затем быстро произнесла фразу: “Я же тебе говорила!”. Она указала на последнего фаэримма, ее палец потемнел до черноты, когда она шептала заклинание так тихо, что даже Арис не мог его услышать. Последний фаэримм покинул свое укрытие и помчался за своими товарищами.

На мгновение Арис был слишком потрясен, чтобы отреагировать. Между ним и дворцом никого не было. Все, что ему нужно было сделать, это подбежать туда, протянуть руку сквозь антимагическую оболочку и пробить дыру в стене. Затем лорд Дуирсар и Кииньон Колбатин, Высшие Маги и Долгая Стража начнут скользить на своих веревках, перепрыгивая через антимагическую оболочку на истерзанный битвой луг, где Шторм к тому времени проложит телепортационный круг, который приведет их прямо к статуе Ханали Селанил, которую Арис так отчаянно хотел увидеть.