Чародей и сын - Страница 14

Род не выдержал. Он вздрогнул, взял Магнуса под руку и увел к лошадям.

— Получается, что мы подслушиваем нечто слишком личное. Пусть бедняга побудет наедине со своим горем.

Магнус испытующе взглянул на отца, но тут же отвел взгляд и вспрыгнул в седло. Они поехали рядом, но взгляд у Магнуса стал таким рассеянным и отстраненным, что Род понял: его сын продолжает слушать мысли несчастного, горюющего крестьянина. Он хотел было упрекнуть Магнуса, но вспомнил о том, что теперь его сын совсем взрослый, а раз так, то и с совестью у него все должно было быть в порядке. Но то ли совести у Магнуса на самом деле не было — и в этом случае Род уже ничего не мог поделать, то ли, наоборот, именно в силу совестливости Магнус продолжал следить за мыслями старика: вероятно, что-то насторожило его. Что-то такое, что ускользнуло от Рода.

К примеру, он почему-то желал, чтобы все узнали, что церковники сотворили с его сыном.

Если так, то почему он не кричал об этом во всеуслышание на похоронах?

Потому что боялся.

Боялся? Церковников и монахинь? Людей, преданных доброте и милосердию?

Это представлялось маловероятным, но Роду пришла на память инквизиция в Испании, крестовые походы против альбигойцев, костры в Смитфилде, и он отказался от поспешных суждений. С другой стороны, эти церковники выглядели уж как-то откровенно доморощенно. Вполне можно было допустить, что насаждаемые ими догматы веры сильно отличались от тех, к которым привык Род. Он подумал и вдруг вспомнил, что епископ ни разу не упомянул имени Иисуса Христа.

Но правду сказать, и в тех обвинениях, которыми Робле осыпал верующих, не желавших отступаться от своих убеждений, большой справедливости не прослеживалось.

А как быть с отступниками?

Род мельком взглянул на сына и решил не беспокоить его.

Род вздохнул и натянул поводья.

— Вряд ли когда-нибудь согласимся с тобой в этом, сынок, — проговорил он, наконец нарушив молчание.

— Но у них есть право на то, чтобы ими управляли так, как они пожелают! — воскликнул Магнус. — И если они хотят, чтобы такой тиран, как этот священник, орал на них, как безумный, если они хотят, чтобы он подавлял их волю остракизмом, кто мы такие, чтобы говорить им: «Нет, вы не должны так жить!»?

— Мы здравомыслящие люди, вот кто мы такие.

Магнус собрался возразить, но сдержался и промолчал, но Род на долю мгновения успел уловить обрывок мысли, не оформившейся в слова, и покраснел.

— Чья бы корова мычала — ты это хотел сказать? Прости, сынок, проедусь-ка я, пожалуй, один пока. В конце концов мне не обязательно присматривать за тобой.

— Я не то хотел… — начал Магнус, но не договорил. Отец верхом на Вексе уже скрылся среди деревьев. Обида и возмущение охватили Магнуса. Однако в следующее мгновение он улыбнулся, поняв, что в одном он с отцом согласен — в том, что отец не должен кружить над ним, словно ястреб.

С этой мыслью он продолжил путь, но все же чувствовал себя виноватым в том, что обидел отца.

— Не стоит горевать, когда поступил правильно, юный чародей.

Магнус вздрогнул от неожиданности. У края тропы стоял старьевщик с торбой, переброшенной через плечо. Магнус сердито прищурился.

— Что ты тут делаешь? Изыди!

— А я думал предложить тебе кое-что такое, что тебе надобно. — Старьевщик снял с плеча торбу, порылся в ней и вытащил золотую цепочку, на которой болталась подвеска. — Вот она, неприкосновенность для твоего сердечка! Чтобы ни одна девица во веки веков не смогла завладеть им, терзать и мучить его!

Магнус прищурился еще сильнее, стараясь лучше разглядеть подвеску, но она качалась и вертелась в лучах солнца, и из-за этого рассмотреть ее было трудно.

— Чем я должен заплатить тебе за этот подарочек? — поинтересовался Магнус. — Моей душой?

— О нет! Я не возьму с тебя никакой платы. Я и существую-то на свете для того, чтобы помогать тем, кто в беду попал — или может попасть.

— Я тебе уже говорил: я не верю тем, кто много обещает и мало просит взамен, — сказал Магнус, как отрезал, и пришпорил коня.

— Но ты-то как раз такой и есть, — крикнул ему вслед старьевщик. — Ты сам так поступал, и не раз.

Это заявление заставило Магнуса задуматься. Он предпочитал считать себя человеком, движимым здоровым эгоизмом, хотя понимал, что у здорового эгоизма множество обличий. Однако он догадывался, что эти слова старьевщика — всего лишь уловка, с помощью которой тот хотел втянуть его в дальнейший спор, а потом одурачить. Поэтому Магнус ничего не ответил и поскакал дальше.

Тропа повернула, и старьевщик скрылся из глаз. У Магнуса было искушение обернуться и удостовериться в том, что тот исчез, но он сдержался и не обернулся.

Он ехал и ехал. Заря сменилась утром. Повсюду на подлесок и опавшую листву легли пятна солнечного света. Дорога пошла на подъем, деревья начали редеть. Магнус одолел подъем, проехал через заросли кустарника и увидел внизу другую деревню, окутанную утренним туманом. Свет солнца пробивался сквозь тучи и озарял горстку домишек. Магнус, очарованный прекрасным видом, придержал коня и вскоре разглядел, что в столпе солнечных лучей белеют крашеные доски церковного шпиля. С чувством, близким к угрызениям совести, он вспомнил, что сегодня — воскресенье.

Зазвонил церковный колокол.

Магнус вздохнул и тряхнул поводьями.

— Вперед, мой добрый конь, — сказал он. — Нужно заглянуть в церковь, послушать проповедь.

Спустившись с холма, он проехал по проселочной дороге, размякшей от осенних дождей, и подъехал к церкви как раз тогда, когда туда входили последние прихожане. Но не только он припозднился к началу службы. С противоположной стороны приближалась дама на белой верховой лошади в сопровождении четверых вооруженных воинов.

Магнус спешился, набросил поводья коня на ветку дерева, привязал. Он поспешил ко входу в церковь, но оглянулся, чтобы убедиться в том, что его конь сумеет попастись на травке.

И увидел, что дама смотрит на него, сверкая глазами.

Что-то в ней было такое, из-за чего Магнусу стало не по себе. Он собрался повернуть к церкви, когда вдруг услышал:

— Стой, презренный!

Магнус резко развернулся. Такое обращение сразу вызвало у него прилив негодования — тем более что окликнул его, как выяснилось, один из стражников. Неужто он не понял, что Магнус дворянин? Пусть его одежда была вся в дорожной пыли, но все равно так одет мог быть только дворянин. Ну в крайнем случае — сквайр.

Стражник стоял у входа в церковь и придерживал распахнутые створки дверей, а его напарники выстроились за спиной у дамы, которая шагала ко входу. Она надменно глянула на Магнуса. Ему показалось, что этот взгляд пронзил его насквозь. Магнус остолбенел от неожиданности, а дама улыбнулась влажными губами.

— Что, так сильно торопитесь войти, юноша?

— «Юноша»! — оскорбленно воскликнул Магнус. — Вы не намного старше меня, миледи, а ваши слуги заслуживают наказания! Вы должны научить их знать свое место!

— Что?! — возопил стражник и нацелил на Магнуса острие алебарды.

Рука Магнуса легла на рукоять шпаги.

— Приструните его, леди, иначе за вас это сделаю я.

Остальные стражники тут же приготовили к бою свои алебарды.

Магнус застыл на месте, сжав рукоять меча. Они с дамой неотрывно смотрели друг на друга.

Она вытаращила глаза, разжала губы.

Магнуса словно током ударило, зазнобило. Ему очень хотелось верить, что он был похож на неподвижную статую.

Губы дамы скривились в ленивой усмешке, она полуприкрыла глаза и обратилась к стражникам:

— Ну что же вы стоите тут без дела, мои славные воины? Ступайте послушайте проповедь. Ну быстро, идите же!

— Но миледи… — Стражники явно растерялись. — А как же вы? Ваш супруг…

— Мой супруг — это моя забота, — резко парировала дама. — А этот незнакомец — не разбойник. Разве вы слепые? Не видите, что он человек достойный?

Первый стражник одарил Магнуса взглядом, в котором хорошо читалось, чего, по его мнению, достоин этот нахал. Магнус крепче сжал рукоять меча, но дама сердито крикнула: