Цезарь - Страница 68
Но Курион вносит поправочку — первым должен сдать полномочия Помпей, и тогда Цезарь сразу же последует его примеру.
Марцелл полагает, что легко переиграет наглого трибуна. Словно в театре того же Куриона, он как бы ставит два действа на каждой сцене. Он предлагает голосовать за каждое предложение порознь. И естественно, получает результат, на который рассчитывает. За лишение Цезаря полномочий голосует большинство, а такое же решение о Помпее благополучно проваливается.
Консул торжествует. Но вскоре он обнаружит, что артисты не разошлись с подмостков, а две отдельные сцены объединяются в один амфитеатр.
Вот как описывает Плутарх всю эту трагикомедию в трех действиях:
«Народный трибун Антоний вскоре принес в Народное собрание письмо Цезаря по поводу этого предложения и прочел его, несмотря на сопротивление консулов. Но в сенате тесть Помпея Сципион внес предложение объявить Цезаря врагом Отечества, если он не сложит оружия в течение определенного срока. Консулы начали опрос, кто голосует за то, чтобы Помпей распустил свои войска, и кто за то, чтобы Цезарь распустил свои; за первое предложение высказались очень немногие, за второе же — почти все. Тогда Антоний внес предложение, чтобы оба одновременно сложили с себя полномочия, и к этому предложению единодушно присоединился весь сенат. Но так как Сципион решительно выступил против этого, а консул Лентул кричал, что против разбойника надо действовать оружием, а не постановлениями, сенаторы разошлись и надели траурные одежды по поводу такого раздора».[91]
Марк Антоний, тоже увязший в долгах в то время, когда они куролесили с Курионом, скорее всего, и был посредником между своим другом и Цезарем, поскольку служил в Галлии квестором под его началом и неплохо зарекомендовал себя. После Куриона он становится народным трибуном и вместе с другим трибуном Квинтом Кассием Лонгином продолжает ту же политику саботирования любых решений не в пользу Цезаря. Тем временем Цезарь демонстрирует, к радости граждан, свое миролюбие. Он присылает новые письма, в которых готов идти на уступки, если ему оставят только Иллирию и Цизальпийскую Галлию, а также всего два легиона, чтобы он мог дождаться консульских выборов.
Нервы у Марцелла и его сторонники не выдерживают. Несмотря на примирительные послания Цезаря, они готовятся ударить по нему изо всех сил. И в начале января 49 года до P. X. Сенат принимает чрезвычайное постановление, в котором призывает всех консулов, проконсулов, преторов, трибунов и проконсулов обеспечить безопасность Республики.
Хотя в постановлении не было упомянуто никаких имен, предполагалось, что оно дает широкие полномочия Помпею. Кроме того, на чрезвычайное постановление нельзя было наложить вето, что лишало друзей Цезаря возможности держать оборону. Мало того, их лишают шансов вести борьбу политическими средствами.
«Консулы Марцелл и Лентул приказали сторонникам Антония удалиться из сената, чтобы они не подверглись каким-нибудь оскорблениям, хотя они и были народными трибунами. Тогда Антоний с громким криком в гневе вскочил со своего кресла и стал призывать на сенаторов богов по поводу насилия над священной и неприкосновенной личностью трибунов. Не совершив ни убийства, ни каких-либо других гнусностей, они изгоняются только за то, что внесли предложение, которое, по их мнению, будет полезным. Сказав это, Антоний выбежал, словно одержимый богом, предвещая предстоящие смуты, войны, убийства, проскрипции, изгнания, конфискации и тому подобное. В возбуждении он призывал тяжелые проклятия на головы виновников всего этого. Вместе с ним из сената выбежали Курион и Кассий, ибо оказалось, что уже один отряд, посланный Помпеем, окружает сенат. Они немедленно отправились к Цезарю, тайно, ночью, в наемной повозке, переодетые рабами. Он показал беглецов в таком виде солдатам и, возбуждая их, говорил, что их, совершивших такие подвиги, сенат считает врагами, а вот этих мужей, замолвивших за них слово, постыдно изгоняет».[92]
Чем отличается выдающийся политик от гениального?
Гениальный политик позволяет своим врагам сделать за него всю работу.
Жребий Цезаря
10 января 49 года до P. X. — день, в который началась гражданская война, положившая конец до основания прогнившей Республике.
Можно ли было ее избежать? На этот вопрос пытается ответить не одно поколение историков, философов, политиков. Хотя с точки зрения здравого смысла попытки реконструкции, оправдания или обвинения тех или иных действующих лиц этой драмы всего лишь отражают политические симпатии и антипатии политиков, философов, историков.
Точное местонахождение Красной речки (так переводится с латыни название «Рубикон») долго оставалось неизвестным. В Средние века низина между современными Римини и Равенной неоднократно затапливалась, и поэтому там постоянно велись ирригационные работы, строились плотины, менялись русла рек. Во времена Муссолини было решено, что река Фьюмичино и есть Рубикон, и с тех пор туристы, оглядывая унылые воды и не менее унылые берега, пытаются представить, как выглядела картина при Цезаре.
Сведения о тех временах настолько скупы и противоречивы, что оставляют большой простор для воображения. Неудивительно, что в книгах, пьесах и фильмах большое внимание уделяется знаковым событиям, вокруг которых можно эффектно расставить исторические фигуры, оживить их, наделив характерами, эмоциями, логикой поведения. Соответственно вкусу и пристрастиям, разумеется. Впрочем, даже историки древности чем-то напоминают современных режиссеров, каждый из которых «так видит» эту картину.
Вот, к примеру, Аппиан:
«Центурионов с небольшим отрядом наиболее храбрых солдат, одетых в гражданское платье, он выслал вперед, чтобы они вошли в Аримин и внезапно захватили город. Это — первый город Италии на пути из Галлии. Сам Цезарь вечером под предлогом нездоровья удалился с пира, оставив друзей за ужином.
Сев в колесницу, он поехал в Аримин, в то время как всадники следовали за ним на некотором расстоянии. Быстро подъехав к реке Рубикону, которая служит границею Италии, Цезарь остановился, глядя на ее течение, и стал размышлять, взвешивая в уме каждое из тех бедствий, которые произойдут в будущем, если он с вооруженными силами перейдет эту реку. Наконец, решившись, Цезарь сказал присутствующим: «Если я воздержусь от этого перехода, друзья мои, это будет началом бедствий для меня; если же перейду — для всех людей». Сказав это, он, как вдохновленный свыше, стремительно перешел реку, прибавив известное изречение: «Пусть жребий будет брошен».
Быстро подойдя к Аримину, Цезарь на заре захватил его и двинулся дальше, оставляя части своего войска в удобных местах. Все ближайшее население он привлек на свою сторону либо силой, либо гуманным отношением».[93]
Аппиан чем-то похож на режиссера-документалиста. Сухая информация, минимальный комментарий, одни факты и вроде бы никакой отсебятины.
У Плутарха Цезарь ведет себя нерешительно, нервничает, словом, не похож на хладнокровного победителя, уверенного в своей удаче.
«Подойдя к реке Рубикону, по которой проходила граница его провинции, Цезарь остановился в молчании и нерешительности, взвешивая, насколько велик риск его отважного предприятия. Наконец, подобно тем, кто бросается с кручи в зияющую пропасть, он откинул рассуждения, зажмурил глаза перед опасностью и, громко сказав по-гречески окружающим: «Пусть будет брошен жребий», стал переводить войско через реку».[94]
Любители авторского кинематографа могли бы поэкспериментировать с переходом через Рубикон в изложении Плутарха.
У Светония, в общем-то историка более лаконичного и сдержанного, этот эпизод выглядит ярче. Вот кому можно было бы поручить съемки коммерчески успешного блокбастера.