Цезарь - Страница 49

К концу своего консульского срока Цицерон проводит очередной закон, сулящий страшные кары, вплоть до десятилетнего изгнания, за подкуп избирателей. На этот закон, скорее всего, наплевали бы, как и на все предыдущие, но тут Катон спутал всем игру. Он пообещал потащить в суд любого победителя, поскольку все они жульничают. Кроме Силана, его шурина.

Это могло показаться смешным, но Катилине было не до смеха. Прецедент отмены результатов консульских выборов уже был, и всего пару лет назад. Отступать ему было некуда, долги висели на нем, как гири, и если Цезаря от политической катастрофы спасла должность верховного понтифика, то в случае провала Катилину ждали ссылка и забвение.

Он начинает заигрывать с чернью, ведет сверхпопулярскую тактику, обещая беднякам поддержку, а всем, кто задолжал, — отмену долгов. Этим он сразу привлек к себе массу римлян, среди которых было много должников по квартирной плате. Заволновались и ветераны Суллы, которые, по словам Саллюстия, «прожив свое имущество и вспоминая грабежи и былые победы, жаждали гражданской войны». Катилина им пообещал чуть ли не новые проскрипции и обзавелся верными сторонниками. Люди Каталины уже активно вербуют сторонников далеко за пределами Рима, и обедневшее население готово поддержать его. Олигархат раздражен действиями Каталины, но боится призвать его к порядку.

И тут находится человек, готовый не только «власть употребить», но укротить распоясавшегося смутьяна.

«Что же касается свидетельств, поступавших от различных людей, то, хотя они и отличались надежностью, все же их было недостаточно, чтобы изобличить такого знатного и могущественного человека, как Каталина. Поэтому Цицерон отложил выборы, вызвал Катилину в сенат и спросил его, что думает он сам о носящихся повсюду слухах. Тогда Катилина, уверенный, что и в сенате многие с нетерпением ждут переворота, и вместе с тем желая блеснуть перед своими сообщниками, дал ответ поистине безумный: «Что плохого или ужасного в моих действиях, — сказал он, — если, видя перед собою два тела — одно тощее и совсем зачахшее, но с головою, а другое безголовое, но могучее и огромное, — я приставляю второму голову?» Услыхав этот прозрачный намек на сенат и народ, Цицерон испугался еще сильнее и пришел на Поле, надевши панцирь, в окружении всех влиятельных граждан и целой толпы молодых людей, которые сопровождали его от самого дома. Умышленно спустивши с плеч тунику, он выставлял свой панцирь напоказ, чтобы всех оповестить об опасности, которая ему угрожает. Народ негодовал и обступал Цицерона тесным кольцом. Кончилось дело тем, что Катилина снова потерпел поражение, а консулами были избраны Силан и Мурена».[54]

Катилина проиграл выборы, но еще мог победить в борьбе за власть. Его сторонник, Гай Манлий, уже собрал армию в Этрурии, Катилина понимает, что военное счастье переменчиво, а в Риме проще и быстрее добиться своей цели. Он ведет себя как ни в чем не бывало, посещает Сенат, но втайне ведет переговоры с влиятельными людьми. И находит среди них поддержку, причем имена Красса и Цезаря неоднократно потом всплывали, хотя прямых доказательств их участия в заговоре так и не было обнаружено. Но поверить, что Красс, к которому тянулись нити всех мало-мальски важных событий в Риме, не был в курсе замыслов Катилины, весьма затруднительно. Как минимум он должен был подстраховаться на случай успеха заговорщиков. Да и Помпей, его «заклятый друг», скоро должен был вернуться в Рим. Но самое вероятное, что Красс, любящий ставить сразу на многих лошадок, был кредитором также и Катилины, причем размер долгов последнего превращался в проблему самого Красса.

А Цезарь, честолюбие которого тоже не знало границ, вполне мог вести разговоры с Катилиной, прощупывая его возможности и намерения.

Слухи о готовящихся кровопролитиях ходили по городу, люди шептались о заговорах, но у Цицерона пока еще не было конкретных улик, чтобы выдвинуть против Катилины обвинения в суде.

Цицерон внимательно следит за Катилиной и его сторонниками. Фульвия, жена сенатора и любовница Квинта Курия, одного из ближайших соратников Каталины, в курсе всех замыслов — болтливый любовник исправно рассказывает ей обо всем. Цицерон сначала убеждает представительницу знатного и древнего рода Фульвию, что ей неуместно предавать традиции Республики, да и якшаться со всякой чернью, а потом с ее помощью перевербовывает и самого Квинта Курия. Теперь Цицерон в курсе планов заговорщиков, но пока это лишь слова, и нет реальной улики или повода обвинить их в суде.

Пока Катилина чего-то ждет, не решаясь начать активные действия, судьба или более хитроумные политики решают все за него. Улики вскоре находятся.

18 октября у Цицерона вдруг объявляются нежданные гости.

«Когда приверженцы Каталины в Этрурии уже собирались в отряды и день, назначенный для выступления, близился, к дому Цицерона среди ночи пришли трое первых и самых влиятельных в Риме людей — Марк Красс, Марк Марцелл и Метелл Сципион. Постучавшись у дверей, они велели привратнику разбудить хозяина и доложить ему о них. Дело было вот в чем. После обеда привратник Красса подал ему письма, доставленные каким-то неизвестным. Все они предназначались разным лицам, и лишь одно, никем не подписанное, самому Крассу. Его только одно Красс и прочел и, так как письмо извещало, что Катилина готовит страшную резню, и советовало тайно покинуть город, не стал вскрывать остальные, но тут же бросился к Цицерону — в ужасе перед грядущим бедствием и вместе с тем желая очистить себя от обвинений, которые падали на него из-за дружбы с Каталиной. Посоветовавшись с ночными посетителями, Цицерон на рассвете созвал сенат и, раздав принесенные с собою письма тем, кому они были направлены, велел прочесть вслух. Все одинаково извещали о злодейском умысле Каталины. Когда же бывший претор Квинт Аррий сообщил об отрядах в Этрурии и пришло известие, что Манлий с большою шайкою бродит окрест этрусских городов, каждый миг ожидая новостей из Рима, сенат принял постановление вверить государство охране консулов, чтобы те оберегали его, принимая любые меры, какие сочтут нужными».[55]

И Цицерон немедленно принимает меры. Легионам, стоявшим недалеко от Рима, дается предписание подавить мятежные силы в Этрурии.

История с письмами отдает явной провокацией.

Историк Том Холланд в книге «Рубикон. Триумф и трагедия Римской Республики» выдвигает версию о том, что предателем был сподвижник Катилины Целий Младший, сын банкира Целия Руфа. Сам Холланд называет свою же гипотезу безумной и пытается дать психологическую мотивацию возможному поступку Целия, находя ее в идеализме и одновременно в честолюбии последнего. В пользу этой версии свидетельствует якобы то, что единственная известная нам личность, тесно связанная с Цицероном, Крассом и Катилиной является Целий. В предисловии к книге Холланда рекомендуют как историка-энциклопедиста, а также мастера психологического мотивационного портрета исторических деятелей. Однако при всей красочности гипотезы она несколько отдает дешевой конспирологией — взаимоотношения между римскими политиками по критерию «тесноты связей» дали бы фору студенческому общежитию, оказавшемуся на необитаемом острове.

Если взять за отправную точку известный нам вопрос «кому выгодно?», то первым подозреваемым должен был оказаться сам Цицерон. Холланд сквозь зубы признает, что Цицерон мог пойти на многое, чтобы заставить Катилину подставиться. В том числе и вынудить его к рассылке писем.

Но разве человек, в данный момент являющийся реальным правителем Рима, человек, который не гнушается использовать любовниц сенаторов в качестве осведомителей, а также легко вербующий соратников Катилины, не мог сам надиктовать эти письма и разослать по некоторым адресам, заодно проверив, как адресат отреагирует?

Или же Красс оценил финансовые риски в случае победы Каталины и понял, что вторые проскрипции могут ему дорого обойтись, да и обещания простить всем долги тоже звучат подозрительно, и надиктовал эти письма, чтобы сорвать заговор и самому выйти из него с минимальным ущербом?