Церковные деятели средневековой Руси XIII - XVII вв. - Страница 9

Новый московский князь Иван Данилович хорошо понимал, как сильно заблуждался его брат Юрий, убежденный в том, что главное — любыми средствами свалить тверского сородича. На место казненного Уз­беком Михаила пришел Дмитрий, на место казненного тем же Узбеком Дмитрия великим князем был признан его брат Александр. Тверичи прочно держали в своих руках великое княжение Владимирское, и даже те че­тыре года великого княжения, которые Юрий букваль­но вырвал у Орды, ничего, в сущности, не изменили. Именно Тверь с ее многочисленным населением, камен­ными храмами и обширным кремлем, с ее монастыря­ми и летописями была в глазах хана и в мыслях на­рода законной наследницей Владимира. Там был уже не только свой епископ, но и свой святой — князь Ми­хаил, согласно житию, пожертвовавший собой, спасая тверскую землю от гнева Орды. Ореолом мученика окружила молва имя его сына Дмитрия.

Борьба с Москвой не ослабляла Тверь, а лишь под­нимала ее авторитет в русских землях. В 1317 г. Ми­хаил Тверской нанес сокрушительное поражение Юрию и сопровождавшему его татарскому военачаль­нику Кавгадыю в битве у села Бортенева, близ Твери. Татары Кавгадыя побросали стяги и сдались. В плен к тверичам попала и жена Юрия, сестра хана Узбека. Сам Юрий едва успел уйти в Новгород. И хотя эта не­слыханная дерзость в конечном счете и погубила Ми­хаила Тверского, эхо Бортеневской победы разнеслось по всей Руси.

В горячке борьбы с тверской военной силой мос­ковские Даниловичи позабыли о главном: во имя чего ведут они эти бесконечные войны? Иван Данилович Калита, став московским князем, должен был срочно позаботиться об идейном обосновании своей политики. Слишком очевидны, неприглядны были чисто эгоисти­ческие цели и разбойничьи методы деятельности его предшественника Юрия. Даже в ту эпоху всеобщего ожесточения людям свойственно было искать высший смысл своей повседневной борьбы.

Для начала Москве нужен был хотя бы свой, мест-ночтимый святой. И здесь как нельзя кстати пришлась новая размолвка митрополита Петра с Тверью. Иван Данилович всячески чтил его в Москве, уговаривал по­жить как можно дольше. Возможно, он заводил разго­вор о причислении к «лику святых» своего отца Да­ниила, построившего неподалеку от города Данилов монастырь.

Развязав мошну, Иван Данилович принялся за по­стройку в московском Кремле каменного храма. Его посвящение Успению Богоматери повторяло посвяще­ние кафедрального собора во Владимире.

4 августа 1326 г. митрополит участвовал в заклад­ке московского Успенского собора. Осенью он занемог. По Москве ходили слухи, что митрополит, чувствуя приближение смерти, завещал похоронить себя не в Киеве или Владимире, а именно здесь, в недостроенном московском соборе. Рассказывали также, что он якобы оставил московскому тысяцкому Протасию свои лич­ные сбережения, приказав истратить их на достройку собора.

21 декабря 1326 г. гроб с телом Петра был опущен в мерзлую землю среди строительного мусора и обле­денелых фундаментов Успенского собора. Над моги­лой стоял московский князь Иван, только что вернув­шийся из Орды. Отпевание совершал случившийся в Москве по церковным делам луцкий епископ Феодо­сий. «Случайный гость Калиты», как назвал Петра один дореволюционный историк, оценил усердие князя и, по-видимому, действительно распорядился похоро­нить себя в Москве. Впрочем, и без всякого завещания Петра Иван Калита мог самовольно оставить его тело в Москве. Даниловичам не в новинку было строить свои планы в буквальном смысле «на костях». В 1319 г. Юрий Данилович долго не отдавал тверским боярам привезенное им из Орды тело князя Михаила, видимо, требуя от них каких-то политических уступок.

Сразу же после кончины Петра Иван Калита с по­мощью своих придворных книжников занялся подго­товкой его канонизации, т. е. «причисления к лику свя­тых». Прежде всего требовались доказательства свято­сти Петра. Тут же сыскался человек, который клялся, что видел, как во время похорон митрополит поднялся из гроба и стал благословлять собравшийся народ и самого князя Ивана. Через 20 дней у гробницы Петра исцелился сухорукий, вслед за ним — глухой, затем — слепой. Все эти «чудеса» тщательно записывались и были изложены в особом церковно-литературном про­изведении— «Сказание о смерти митрополита Петра». Вскоре было составлено и другое обоснование канони­зации— «Чтение на память митрополита Петра». В начале 1327 г. во Владимире на съезде светских и церковных владык, посвященном вступлению на вла­димирский «стол» нового великого князя Александра Михайловича, было принято решение о местном, в масштабах Северо-Восточной Руси, почитании Петра как святого [32]. Это решение, неприятное для тверских князей, по-видимому, сумел отстоять близкий к Петру ростовский епископ Прохор, исполнявший обязанности духовного главы Северо-Восточной Руси до прибытия нового митрополита. Что касается патриарха Констан­тинопольского, то он лишь в 1339 г. согласился при­знать «святость» Петра.

14 августа 1327 г., накануне престольного праздни­ка, в Москве состоялось освящение заложенного при участии митрополита Петра собора Успения Богома­тери. Торжественный молебен совершал ростовский епископ Прохор. Язык христианских образов и симво­лов в те времена широко использовался для передачи вполне определенных политических идей. Задумав по­святить главный московский храм Богоматери, Иван Калита сделал очень серьезную политическую заявку. Культ Богоматери со времен «крестителя Руси» князя Владимира Киевского занимал особое место в русском православии, являясь своего рода религиозно-полити­ческим знаменем киевских и владимирских великих князей. Корни этого явления уходили в дохристиан­скую древность. Главные праздники богородичного цикла — Рождество (8 сентября) и Успение (15 авгус­та)— отмечались в конце лета — начале осени. Они заступили место славянских языческих праздников в честь богини плодородия. Богородица стала христиан­ским аналогом древнего женского божества, матери всего сущего.

Определенную роль в оформлении богородичного культа на Руси в своего рода религиозную формулу идеи государственности сыграла византийская тради­ция. «Византийское почитание Божией Матери,— пи­сал известный русский византинист Н. П. Кондаков,— основывалось на примере самой столицы, где не толь­ко народ, но и власти, начиная с императоров, прояв­ляли в этом культе высшее религиозное одушевле­ние» [33]. В одном лишь Константинополе в византийскую эпоху известно около 50 храмов, посвященных Бого­матери [34]. Икона «Богоматерь Одигитрия» («Путево-дительница») считалась главной святыней империи. В константинопольском Влахернском монастыре в 469 г. император Лев Великий поместил в золотом ков­чеге принесенную из Палестины «нешвенную» ризу Бо­гоматери. В память об этом событии был установлен особый церковный праздник Положения Ризы Бого­матери (2 июля). Когда Константинополю угрожала опасность, ризу извлекали из ковчега и носили по го­родским стенам. Считалось, что она много раз спасала город от беды. Положению Ризы была посвящена цер­ковь, устроенная над Золотыми воротами византий­ской столицы.

Успению Богоматери была посвящена первая цер­ковь, выстроенная князем Владимиром после крещения, так называемая «Десятинная». В честь Успения был освящен выстроенный в 1077 г. собор Киево-Печерского монастыря. По преданию, его строителями были греческие мастера, присланные самой Богороди­цей, явившейся им во Влахернском монастыре. Вскоре собор в честь Успения по образцу киево-печерского был выстроен и в черниговском Елецком монастыре. В XII в. соборы во имя Успения Богоматери были воз­ведены в главнейших русских городах — Смоленске, Рязани, Владимире-Волынском, Галиче. Как правило, строителем собора был князь, а «пользователем»— епископ.

Связь богородичного культа с развитием феодаль­ной государственности особенно ярко проявилась в Се­веро-Восточной Руси. Главные соборы во Владимире, Суздале, Ростове, Ярославле были посвящены Успе­нию Богоматери. Культ Богородицы утверждался и монастырским строительством: во Владимире в домон­гольский период известны монастырские соборы в честь Рождества и Успения Богоматери, в Суздале — в честь Положения Ризы.