Церковь и мир на пороге Апокалипсиса - Страница 7

Продолжателем Булгакова в русле литературной романтики на религиозные темы, но уже не мистической, а атеистической окраски, стал писатель Айтматов. Мусульманин взялся писать о христианстве, – неужели потому, что уважает его больше, чем ислам? Вовсе нет. Если бы он повел себя так бесцеремонно с мусульманством, то, возможно, его ожидала бы судьба Рушди, во всяком случае, суровое порицание со стороны единоверцев; а христиане съели приготовленную им похлебку, да еще поблагодарили, так и не поняв, в чем здесь дело. В отличие от Булгакова, Айтматов не медиум, а функционер антихристианских сил. В романе «Плаха» он старается показать, что Православная Церковь – это давно отжившая бездуховная корпорация, которая изгоняет из себя все честное и нравственное. Профессор-священник и исключенный из семинарии студент Авдий, представители как будто двух полюсов в христианстве, на самом деле оба безбожники и атеисты. Профессор носит несуществующее в семинарии звание «координатора» словно для того, чтобы подчеркнуть, что он страж системы, безликая и обезличивающая сила, и ему на самом деле все совершенно безразлично, кроме чувства собственной сытости. Авдий – скептик, для которого Бог – это только состояние души, а объективно Бога не существует (почти плагиат рассуждений Луки из пьесы «На дне» Горького, только в еще более атеистическом варианте). Автор подводит к мысли, что Христос остался бы историческим ничтожеством, иудейским хиппи, если бы не был распят. Слава Христа – это слава от бессмысленной жертвы, от самоубийства на кресте, то есть слава Герострата. Герой повести Авдий выбирает смерть как средство для самоутверждения: без нее он оказался бы никем и ничем.

В настоящее время выявляется еще одна интерпретация Христа – это Христос-космонавт. В английской Церкви есть секта, управляемая епископом Робертсоном, она-то и называется «Христос-космонавт». Звезда волхвов интерпретируется как космический корабль, а вознесение Христа – как возвращение к высшим цивилизациям, которые послали Его на землю.

Мы говорим о грубых искажениях образа Христа, но к изменению Его образа ведет всякое догматическое отклонение, поэтому только в Православной Церкви, в ее литургическом бытии существует истинный образ Христа. Христос – это сердце христианства. Если сравнить христианство с другими религиями, то можно найти отдельные сходства и аналогии, но в них нет главного – Христа, а если удар в сердце будет сделан тонким, как бритва, лезвием стилета, то хотя бы на поверхность выступило лишь несколько капель крови, человек станет трупом. Спасение – это уподобление Христу через стяжание Духа Святаго. Христос невидимо пребывает в Церкви, живет в ее богослужении, действует в ее таинствах, присутствует в ее обрядах, в иконописи и песнопениях. Жить во Христе – это значит быть включенным в жизнь Церкви.

Одним из важных разделов православной догматики и богословия является учение о Церкви. Если времена двух первых Вселенских Соборов были эпохой тринитарных споров, когда в постановлениях Никейского и Константинопольского Соборов выкристаллизировалось из Священного Писания и Предания православное учение о Святой Троице, а время последующих Соборов, включая последний, VII Никейский Собор, – эпохой христологии, когда учение о Христе, органически содержавшееся в Евангелии, приняло форму догмата, то последние века выдвинули на первый план богословских изысканий экклезиологические проблемы. Учение о Церкви – это основная граница, разделяющая православный и неправославный мир. Учение Церкви о Церкви остается невыясненным для многих христиан и поэтому вызывает частые сомнения и недоумения. Одни отождествляют Церковь с церковнослужителями и священнослужителями и на основании их этического и интеллектуального уровня делают свои выводы о самой Церкви (это примитивное конкретное мышление); другие, напротив, смотрят на идею Церкви как на абстракцию, и поэтому произвольно манипулируют тезисами и текстами, не считаясь с Церковью как с исторической реалией. (Для таких взглядов характерен адогматизм, а в последнее время экзистенциализм.) Понятие о Церкви то расширяется до пределов космоса (оригенизм и софиология: «Церковь – это литургисающий космос», С. Булгаков), то сужается до пределов общины: секты и группы верующих во Христа (протестантизм), то прилагается к любой религии независимо от ее содержания вплоть до сатанических религий (суперэкуменизм и теософия), то признается одна будущая небесная Церковь, членами которой могут стать люди различных конфессий и даже неверующие, в зависимости от их нравственного уровня (либеральное христианство). Здесь религия сводится к понятию нравственности, этики и, теряя догматическое содержание и мистическую глубину, низводится до утилитарных норм поведения. Центром такой религии становится не Бог, а человеческое общество; целью – не богообщение, а польза, которую личность может принести коллективу.

Такая безрелигиозная религия может действовать под маской нетрадиционного христианства. Современная интеллигенция, будучи преимущественно интеллигенцией технократической, лишенная традиций и аристократизма прежних поколений, склонна в своей значительной части игнорировать или отвергать Церковь. Для нее Церковь представляется антиподом свободы, системой запретов, в рамках которой не может проявляться индивидуальное творчество тех, кто желает экспериментировать с религией, как физики в своих лабораториях. Принцип иерархии, подчиненности, необходимый для борьбы с эгоизмом и своими страстями, им чужд. Напротив, они привыкли смотреть на человеческий рассудок как на универсальный инструмент, который может своими силами вскрыть все тайны бытия физического и духовного миров, поэтому они склонны, едва соприкоснувшись с религией, повторить слова Уитмена: «Скажи мне, кто прошел дальше всех, чтобы мне пройти еще дальше». Если им не удается превратить Церковь в полигон для испытания своих изобретений и идей, то такие попутчики вскоре порывают с ней и называют себя «свободомыслящими христианами» или «христианами для себя». Затем у них начинается полоса богостроительства, а если находятся сообщники, то церковного строительства.

Близко к ним стоят модернисты, которые не отрицают Церковь, но считают ее эволюционирующим организмом и поэтому стараются приспособить к вкусам и понятиям современного им общества. В этом случае не мир идет за Церковью, а Церковь идет за миром. У экспериментаторов и модернистов не хватает религиозной интуиции, чтобы отличить вечное от временного, духовное от материального, не хватает культуры мысли, чтобы увидеть предел и границы возможностям человеческого разума, за которыми простирается область тайны и веры, не хватает нравственного чувства, чтобы ощутить и понять свою греховность, необходимость изменить себя по идеалу Церкви, а не Церковь изменить по своему подобию. У них не хватает аристократизма духа, чтобы оценить значение преемственности и традиции. В настоящее время нередко можно услышать вопрос: «Я верю в Бога и принимаю Евангелие. Зачем нужна Церковь?»

Всякий организм может существовать только в своей жизненной среде, вне ее он погибает. Церковь – это жизненная среда христианина, это духовная атмосфера, которой он дышит. Церковь – это мистическое тело Христа Спасителя. Церковь земная и Небесная неразрывно соединены друг с другом в Духе Святом. В земной Церкви открывается Небесная Церковь; она реально присутствует в каждом богослужении. Церковь – это царство Божие, начинающееся на земле и продолжающееся в вечности. Церковь всегда обращена к вечности, она приготовляет человека для вечности. Церковь в апокалиптических пророчествах представлена в образе Матери, рождающей в муках ребенка. Церковь в муках и боли рождает каждого христианина для вечной жизни. Онтологический аспект Церкви – это Церковь как реализация Божественных обетований, как динамика духовной жизни, как поле Божественных сил и энергий, в которое включается человеческая душа.