Центр не удержать - Страница 2

Но почему же, удивился я, у этого нового видения — напоминания о том событии — черные провалы вместо глаз? Они были прямой противоположностью тем, первым, которые я называл огненными глазами. А это были глаза пустоты, внушающей почтительный ужас. Они обещали тому, на кого были устремлены, судьбу, столь чудовищную и мрачную, что нельзя было глядеть в них без содрогания.

У меня не осталось сомнения, что это было грозное привидение. И его проекция выдавала присутствие в моем мозгу — в моей святыне — чего-то враждебного, угрожающего и опасного. Что-то гнездилось во мне и желало мне зла, и вот теперь оно силилось освободиться от меня, взглянуть на меня — не для того, чтобы просто посмотреть, увидеть, как я выгляжу, но для того, чтобы, устремив свой взгляд, потрясти жертву.

Во мне крепло убеждение, что чудовищный посланник зовет меня — только то был не крик о помощи, который я слышал во время моего первого контакта с богами и демонами Асгарда, но приказ. Медуза не могла быть просителем, слишком уж суров был ее лик.

Я назвал ее Медузой — для нее я и не мог бы придумать другого имени. К тому же взгляд Горгоны — это чувствовалось — вызывал меня на поединок разумов, в ходе которого я мог впасть в оцепенение.

Я обливался потом, пытаясь противостоять этим глазам, я стискивал зубы, изображая решимость, способную противостоять их воздействию. Я не хотел, чтобы мной владели, я отказывался мириться с чьим-то присутствием в закоулках моего сознания.

— Черт бы тебя побрал, — пробормотал я, надеясь уязвить видение звуком. Оставь меня в покое!

Но звук не принес ему вреда, и тут я понял, что оно становится отчетливее. Я видел глаза, вырисовывающиеся на мордах змей, растущих на голове вместо волос, я видел, как мелькали их раздвоенные языки, высовываясь из недавно появившихся пастей… Я видел линию скулы явственно, четко и знал, что эта линия позаимствована у Сюзармы Лир, но у этого лица не было глаз и волос Сюзармы…

На самом деле у него не было никаких глаз. Пока. Я подумал, что случится, если эти пустые глазницы вдруг заполнятся, и меня объял панический ужас… Внезапно я осознал, что их внушающая трепет пустота — ничто по сравнению с их заполненностью, — ведь если это была Медуза, то, обрети она глаза, последовало бы грозное завершение — и мои живые, подвижные черты обрели бы навек неподвижность и холод серого камня…

— Убирайся, — прошептал я. — Сгинь! Но приказания остались пустым звуком… А тут и змеи начали извиваться, сердито шипя друг на друга, словно раздраженные своим необычным положением и соседями. Некоторые из них распахнули свои пасти, обнажив острые, как иглы, зубы, и глаза их горели ярко-красным, коралловым огнем. Женщина тоже начала раскрывать рот, медленно-медленно, обнажая зубы, вовсе не похожие на женские, а заостренные, словно зубы акулы. Угольно-черный язык пробегал по ним, словно она все еще облизывалась после еды, и он был раздвоен, словно змеиный, но гораздо толще, и в том, как он извивался, было что-то непристойное.

А глаза… Темные провалы глазниц теперь были не такими черными, в них угадывалось нечто, напоминавшее мерцание далеких звезд.

Несомненно, назревало что-то страшное. Затем лицо передвинулось, приблизившись к моему. Теперь оно не парило под потолком, а снижалось, и язык все размазывал ядовитую слюну по зубам, и змеи шипели от переполнявшего их гнева, и в глазах разгорались звезды…

— Свет! — заорал я, преодолев смертельное оцепенение истерическим воплем. — Осветите комнату, ради всего святого!

Говорят, история Вселенной началась с крика: "Да будет свет!", — хотя та же история умалчивает, был ли свет создан, встроен в стены, ограничивающие пространство, и включался на звук голоса искусственным разумом. У меня было преимущество — я знал, что автономная подсистема истоми была всегда в моем распоряжении, и знал, что на призыв всегда ответят.

Это было правильное решение — как только яркий свет залил комнату, отзываясь на биоэлектрический удар, лицо Горгоны, созданное слабым свечением, растворилось и исчезло. Чудовище не добралось до меня. Ее глаза так и не проявились. А я был сделан из чего угодно, только не из камня — ведь только слабая плоть ощущает, как ползут мурашки по телу, и старается сжаться, встречаясь с чем-то ужасным.

— Вот черт! — сказал я с чувством, садясь в кровати и вытирая пот со лба. Я нашарил свои часы, хотя это действие само по себе было абсолютно бессмысленным, как и время, которое они показывали. Здесь не существовало деления на ночь и день, и на минуту я позабыл, какое время было установлено на цифровом экране, на который я вознамерился взглянуть. Стояло ли там земное 24-часовое время, метрический цикл тетраксов, или 40-часовой период изобретение армии скаридов, принесших хаос на Асгард. К тому времени, как я сообразил, сколько времени я проспал, число уже не имело значения. Да и спать мне расхотелось.

Я встал, оделся, а затем приказал кухонному компьютеру сварить мне чашку кофе.

Что ни делается — все к лучшему, так вот и кухонный компьютер, который собрали истоми, теперь научился приспосабливаться к удовлетворению потребностей моего желудка и притязаний моего неба. Давненько минули времена, когда человек питался манной и водой, и я надеюсь, что вскоре компьютеры научатся синтезировать хорошее красное вино. А сейчас годился и кофе — просто как знак того, что не вся Вселенная сошла с ума.

Потягивая горячий напиток, я обдумывал свой следующий ход. По своей старой привычке первым делом я решил начисто забыть об этой истории или по крайней мере держать ее в строжайшем секрете. Были причины, чтобы считать такое решение подходящим. Я надеялся, что обстоятельства вскоре позволят, сколотив группу единомышленников, начать одиссею во внутренний мир Асгарда и найти окончательную разгадку всех тайн. Вряд ли можно рассчитывать на то, что найдешь таких людей (не говоря уж о том, чтобы примирить их с мыслью о моем предводительстве), если тебя сочтут сумасшедшим, одержимым или недостойным доверия по иным причинам. Никто, кроме меня, не знал, сколь отчаянным был крик о помощи, пришедший из глубин Асгарда, и никто, кроме меня, не был столь сильно убежден, что вопль был понят. Будет довольно трудно уговорить Сюзарму Лир, чтобы она согласилась стать под мое начало. Это будет особенно непросто, если учесть, что ее старый противник Мирлин мне понадобится в той же мере, что и она. То есть даже без упоминания о видении головы Горгоны мне предстоит нелегкая задача.

С другой стороны, я должен допустить, что в последнее время был не на высоте или даже не на глубине моих умственных способностей. По человеческим меркам, которые, несмотря на мнение тетраксов, считаю довольно высокими, я вовсе не глуп. Однако ничто в моем обучении или опыте не дало мне понимания того, что случилось со мной, пока я вступал в контакт с Нечто, находящимся в компьютерных глубинах Асгарда. Если я хотел сражаться по правилам, мне нужно было провидение и совет того, кто был бы намного умнее меня. Следовательно, не оставалось иного выхода, как рассказать обо всем Девятке. Как бы она ни была немощна, она — единственная, кто может ответить, что же значила вся эта чертовщина.

Осушив чашку, я обернулся к ближайшей голой стене и произнес:

— Думаю, нам нужно немного поболтать.

Серая стена поблекла, и комната стала другой. Хотя это было всего лишь изображение на плоскости, оно выглядело объемным, до смешного похожим на мир Зазеркалья, в который попала кэрроловская Алиса. Такое чувство возникало отчасти благодаря яркости и контрасту изображения, а отчасти оттого, что я знал — тот мир, посланцами которого были эти образы, не походил на наш, а был просто чокнутым, с иными границами возможного. Нечто, смотревшее на меня, сидело на воображаемом стуле. Тот выглядел весьма похожим на богато украшенное сиденье для пианистов — без спинки и с низкими подлокотниками. Девятка предстала в образе женщины в прозрачной одежде. На вид ей было не больше двадцати лет, и она была прекрасна. Но черты ее лица, частично позаимствованные у Сюзармы Лир, напомнили о недавнем видении. Я кашлянул, стараясь справиться со смущением, в которое меня повергло ее появление.