Цена жизни (СИ) - Страница 57

Ждать пришлось минут пятнадцать — Марен на всякий случай ещё пару раз посылал импульс, но в окрестности так никого и не появилось. Бегающая машина опять появилась в этой стороне, но промчалась по своему маршруту не останавливаясь. Марен окончательно выкинул из головы мысль о засаде и, когда пара подошла к беседке, вышел им навстречу.

Это был и в самом деле Кеннер Арди с какой-то женщиной. «Жена? Любовница? — мелькнула у него мысль. — Жаль, придётся тратить эссенцию и на неё».

— Кто вы, уважаемый? — спокойно спросил Арди, совершенно не удивившись неожиданному появлению незнакомого человека.

— Я Марен кин Стил, — ответил Марен и внезапно почувствовал мощный удар в спину, бросивший его на землю лицом вниз.

Земля словно тянула его к себе с такой силой, что кости у него хрустели. Какие-то, возможно, и сломались, но Марен в какофонии боли не сумел этого понять — а потом стало не до этого, потому что Арди внезапно прыгнул к нему и вонзил в шею нож, рассёкший позвоночный столб и наполовину отделивший голову от туловища.

— А вдруг он хотел только спросить, Кени? — послышался голос женщины.

«Я же хотел только спросить!» — мысленно взвыл Марен, безуспешно вливая эссенцию в рану.

— Знаешь, чем отличается хороший человек от негодяя, Лен? — ответил Арди. — Хороший человек всегда мучается сомнениями, не пострадает ли невинный, а негодяй убивает не раздумывая. Поэтому хорошие люди умирают, а негодяи живут и процветают.

— То есть ты негодяй, Кени?

— Мне приходится таким быть, Лен, чтобы моя любимая жена могла позволить себе роскошь быть хорошим человеком. Ты правда веришь, что встреча с ним закончилась бы хорошо?

— Нет, Кени, — с грустью ответила та. — Достаточно вспомнить его братца, а этот, по отзывам, ничем не лучше.

«Вспомнить моего братца?» — До Марена, наконец, дошло, кто убил Мадена.

— А раз так, — сказал Арди, — то хватайся за нож и помогай забирать эссенцию. Я едва справляюсь с потоком.

Эссенция бурно вливалась в рану, стремясь восстановить целостность позвоночника, но лезвие ножа по-прежнему разделяло его части. Будь это обычный нож, эссенция легко растворила бы посторонний металл, но здесь она просто уходила в лезвие, и Марен внезапно понял, куда подевался нож брата. Он рванулся ещё раз, но не смог даже пошевелится — земля по-прежнему держала его с чудовищной силой.

— Я ведь давно тебя почувствовал, Марен, — сказал Арди. — Ты долго за мной следил, и у тебя даже мысли не возникло, что я могу ощутить твоё сканирование. Вы там, в Полуночи, привыкли тиранить крестьян и совсем потеряли всякий страх. А ведь вы всего лишь мелкие паразиты. Летящая подарила вам великую возможность возвыситься и стать чем-то бóльшим, а вы променяли её на дармовую силу.

Марен что-то с ненавистью промычал, но Арди не обратил на это внимания, продолжая размеренно говорить:

— Вы решили, что возвысились над окружающими, но на самом деле вы ничем не лучше их. Сила, которую вы украли, не делает вас лучше или сильнее, она делает вас лишь жалкими ворами, и не более того. Вы слабы, потому что сила сама по себе не даёт ничего — к ней нужны образование и ум. Но насчёт образования вы даже не стали задумываться, а насчёт ума решили, что он вам не нужен.

Марен с тоской ощущал, как из него уходит последняя эссенция, и даже дикая боль не могла эту тоску заглушить.

— Моя жена жалеет тебя, хотя понимает, что нас ты бы не пожалел, — продолжил Арди. — Она действительно хороший человек. А вот мне тебя не жалко, потому что я знаю, что многие скажут мне спасибо. Прощай, Марен.

— Здравствуй, княже, — поклонился я.

Зачем я понадобился князю в очередной раз, я не знал, но кое-какие догадки у меня были, и догадки эти меня вовсе не радовали.

— Заходи, Кеннер, — небрежно махнул мне князь. — Дело для тебя нашлось.

Что-то в последнее время дело для меня очень уж часто находится — можно подумать, что я не студент-недоучка, а государственный муж, на ком страна держится.

— Определились мы, наконец, с пожеланиями к императору, — продолжал он. — Нужно к нему съездить и объяснить, что иначе мы в его игры играть не согласны… ну что ты мне тут недовольную физиономию корчишь?

— Когда мне ездить, княже? — попытался я воззвать к его совести, но явно без особого успеха. — Я же учусь!

— Делу время, а потехе час[13], — строго сказал князь, и я поперхнулся от удивления. Наверное, есть такие универсальные фразы, которые во всех мирах одинаковы.

[ 13 — В нашем мире эта фраза принадлежала царю Алексею Михайловичу Романову (Тишайшему), так что совсем неудивительно, что Кеннер не ожидал услышать её там.]

— У меня сессия на носу, а вскоре за ней аттестация, — уже не надеясь его убедить, сказал я. — Как мне ехать?

— Учёба — это хорошо, — наставительно заявил он, — но и работать тоже надо.

— Там же у тебя целый посол сидит, княже, — сделал последнюю попытку я. — Почему бы ему с императором не встретиться?

Князь с удивлением посмотрел на меня, а потом искренне засмеялся.

— Почему-то я всегда забываю, что ты совсем молодой, Кеннер, — сказал он посмеиваясь. — Вот и удивляюсь каждый раз, как ты глупость сморозишь. Ты сам-то подумай: кого послом назначают? Это либо неудобный человек, которого нужно со всем уважением отправить куда-нибудь подальше, чтобы не мешался, либо совсем уж бездарь, которого к государственным делам подпускать нельзя, но и просто так не уволишь. Ценного и нужного человека никто не пошлёт за тридевять земель на несколько лет. Вот тебя я, к примеру, никуда не пошлю. А если вдруг надумаю тебя послом назначить, то можешь смело выходить в отставку и ехать в деревню сажать репу — твоя карьера закончилась.

— Поеду сажать репу, княже, — обречённо согласился я.

— Рано пока, не торопись, — добродушно посмеялся он. — Ты пойми, Кеннер, — заговорил князь уже совсем серьёзно, — это ведь такое дело, что если оно вскроется, то даже для меня неприятности будут. Это же война по договору — такое и для политики грязновато выглядит. И как я это доверю какому-то послу, то есть человеку, которого я, считай, выпер в ссылку? Я тебе больше скажу — даже мои советники не знают, зачем я приказал подготовить пожелания к империи. Только мы с тобой вдвоём в это полностью посвящены, разве что ты кому-то третьему рассказал.

— Я ещё вконец с ума не сошёл, княже, чтобы о таких вещах болтать, — оскорбился я. — И жене-то об этом рассказывать не собираюсь.

— Не одобрит? — он остро посмотрел на меня.

— Вряд ли, — вздохнул я.

— А ты?

— Как можно такое одобрять, княже? — криво усмехнулся я. — Люди будут сражаться и умирать, искренне считая, что они защищают родину, и так и не узнают, что они на самом деле были просто пешками в сделке, которыми пожертвовали ради достоверности.

— Верно, Кеннер, так оно и есть, — кивнул князь, пристально на меня глядя. — Мне это тоже не нравится, не такой уж я и циник. А знаешь, что — давай-ка подумай и подскажи мне, как здесь лучше поступить. Обещаю, что рассмотрю твоё предложение внимательно, и со всей серьёзностью.

Я задумался. С одной стороны, я никогда не замечал за князем склонности к пустословию, и если он сказал, что отнесётся к моим предложениям серьёзно, то так оно и будет. Но с другой стороны — с чего бы вдруг он так озаботился моим мнением? Однако князь ждал моего ответа, и я выкинул эти мысли из головы как несущественные — во всяком случае, на данный момент. Раз он ждёт от меня совета, то надо думать о том, что советовать.

— Мы можем попробовать помешать плану императора, — наконец, сказал я. — Убедить тех, кто сейчас собирается у границ, что если они нападут без официального приказа императора, то император сделает их преступниками.

— Можем попробовать, — согласился князь.

— Но нет никакой гарантии, что мне поверят, — задумчиво добавил я. — Слово язычника и представителя врага вряд ли будет значить много для тех, кто уже настроился воевать.