Цена слова - Страница 54

— Папа, я…

— Оксана, говори теперь только на английском и в полголоса. За нами могут следить, и я не хочу попасться на крючок.

— Они плохие?

— Они шпионы, наполнившие каждую страну, везде оставив глаза и уши. Они части огромного тела, что собирается пожрать весь мир. Если меня хотят съесть, то да, они плохие. Но не бойся, если не будем привлекать внимание, нас не заметят.

— Аллах спасёт нас, папа.

— Будем надеяться.

Шагая от банка вдоль по многолюдной улице в утрешние часы, когда солнце только начинает подогревать сковородку пустынных земель, мы забрели в тихий, уютный, престижный ресторанчик. Предстояло подумать о будущем, а мыслить на голодный желудок по законам военного времени я разучился.

Надо ценить мелкие радости жизни…

Оксана уплетала салаты, фрукты, соки, десерты. Я дал ей карт-бланш. Пусть заказывает всё, что захочет, даже если откусит от каждого блюда всего лишь по маленькому кусочку. Это меньшее, что я могу для неё сделать. Ребёнок в жизни столько перенёс, что буду позволять любые шалости, как только выберемся.

Сам же расправлялся с жаренной бараниной в соусе и смотрел на огромную, стеклянную карту мира, что украшала одну из стен, составленная из разноцветных стекляшек и полудрагоценных камней. Взгляд блуждал по Европе. Где-то там предстоит провести лет пять жизни, прежде чем смогу вернуться на родину. Не так уж и много времени прошло. Ещё не всё улеглось.

— Оксана, где бы ты хотела жить в Европе? Ты знаешь про какие-нибудь страны?

Девочка оторвалась от молочного коктейля и, не стирая белых усов, серьёзно ответила:

— В Греции.

— В Греции? Почему?

— Папа говорил, что его папа говорил, что в Греции всё есть.

— Так раньше в СССР все говорили. Теперь всё везде есть, были бы деньги. Деньги есть — выбирай. А в Греции сейчас, не очень. Мир меняется.

— Тогда Швеция. Я видела по телевизору. Там снег есть.

— Ты хочешь увидеть снег? Обещаю, мы съездим в Альпы, я научу тебя кататься на лыжах. Заодно и сам научусь. Но девочка моя, ты привыкла жить в тепле, а Швеция не такая уж и тёплая страна. Маловато солнца. Может, какую-нибудь другую страну?

— Ну, тогда не знаю, — безразлично пожала плечами Оксана и потянулась за пирожным.

Я налил себе дорогого вина. В сортах не разбираюсь, не кислое, да и ладно. Если сомелье кривит лицо, всякий раз, когда я неправильно наслаждаюсь вкусом изысканности, выпивая залпом фужер, то вино неплохое.

Снова впился в карту, подыскивая варианты. Итак, суд судом, но от приёмного отца — Дениса Львовича, остались зарубежные апартаменты во Франции, Турции, Испании. Запросить бумаги долго и муторно, я ж беглец, ещё и с другой фамилией, а вот выкупить исконные владения предков, это уже другое.

Значит, три варианта.

Турция — тот же Ближний Восток, надоело.

Франция требует знания французского. Вроде бы.

А вот Испания, хоть ни слова не знаю по-испански, подойдёт. Тепло, квартирка у пляжа и английский в ходу, который подучить побольше и можно жить. С деньгами с визой проблем не будет. Об этом подумаю завтра.

— Оксана, как насчёт Испании? Когда-то большей её частью владели арабы, до раскола на суннитов и шиитов. Там есть мечети. Можешь молиться, сколько влезет. Я не прошу тебя менять веру. Там демократия — свобода выбора. Бутафорская, конечно, но мы там не навсегда осядем. Потом я увезу тебя в страну парадоксов, где ты узнаешь, что такое вкус жизни.

Ребёнок прожевал пирожное и кивнул.

— Хорошо, папа. Испания, так Испания.

— Ладно, мне надо пойти умыться. Ты пока доедай, а потом поедем в аэропорт. Сумку оставляю с тобой…

Плескался в сияющих раковинах довольно долго, смывая с лица лёгкий хмель и обдумывая все подходы к новой стране.

Когда терпение шпионов иссякло, блестящие зеркала отразили двоих в пиджаках. Чёрные дула заботливо ткнулись под почки. И даже сквозь новую рубашку, я ощутил осточертевший холод металла.

— Парни, как насчёт по миллиону зелёных на каждого? Я не жадный. Наличкой или на счёт? Только оставьте в покое.

Двое расплылись в лошадиных улыбках отбеленных зубов. Тот, что поменьше, с причёской ёжиком, брякнул:

— Не пойдёт, Самойлов. Или лучше — Огненный? Как тебе новая фамилия? Мы знаем о тебе всё, Рыжий Дьявол.

Лысый, напарник заржал, довольный тем, что они обо мне знают то, что якобы скрываю от всего окружающего мира.

— Да нормально, я к ним быстро привыкаю, — я спокойно вытер лицо вафельным полотенцем, раздумывая, какую именно часть жизни они обо мне знают. По всей видимости, выходил срок в последние два-три года.

— А почему имена не меняешь? — Буркнул лысый.

— А именем меня мать нарекла.

— И что?

— Мать — святое.

— Что значит «святое»?

— Тебе не понять. — Ухмыльнулся я. — Так как насчёт денег в обмен на спокойствие? Отдам две трети. По трети на каждого из нас. Каждому по миллиону и расходимся, словно никогда не встречались.

Я посмотрел тяжёлым взглядом в зрачки каждого. Их глазки бегали, они не были уверены в своих дальнейших шагах и поступках. Значит, сомневались, а сомнение — первый признак провала.

Я посеял зёрна сомнения в их проданных на корню душах. И каждым своим новым предложением включал программу, которой подвержены все они, взращённые на принципах: «Деньги делают мир», «Кто правит деньгами — правит миром», «У кого больше денег — тот владыка».

Проще говоря, под корочкой агентов вспыхнули три алые буквы «Д» — Делай Деньги Джон.

Писались по русскому…

Пистолеты опустились. Они придвинулись поближе, шепча, словно боясь своих же микрофонов и камер, что распихали в каждом мало-мальском уголке цивилизованного мира.

— Как ты хочешь провернуть это, Самойлов? — Обронил мелкий.

Я сделал голос совсем тихим, празднуя очередную психологическую победу. Чуть склонился и приблизился, словно скрываюсь от камеры и не хочу, чтобы мой голос услышали. Оба рефлекторно подвинулись, словно загораживая меня от тех камер, от которых я якобы прикрываюсь.

— Всё довольно просто.

Я не хватал пистолетов, красиво и бессмысленно укладывая обоих на пол, перехватывая оружие и героически убегая с погонями через весь город. Слава богу, я не актёр, а простой русский десантник, как мой отец, правда с навыками наёмника. Тем преимуществом, что Железный Данила не имел.

Полые черепа с хрустов встретились, затылки хрустнули друг о друга, и обладатели рухнули на пол, заливая совсем не киношной краской белый кафель.

Последние полгода я поймал себя на том, что больше не умею бить так, чтобы человек просто отключался.

Наверное, профессиональное…

Оксана сидела за столом в компании коротко стриженного парня в пиджаке. У меня складывалось впечатление, что этих пиджаков нашили на всю мировую бригаду однотипных. Агентов словно клонировали из одного человека.

— У нас проблемы, — шепнул я бесцветным голосом на английском в ушко микрофона, отобранного у одного из лежащих на кафеле. Попутно разглядывал из-за двери действия сидящего за столом.

Он подскочил, прилюдно щёлкая затвором «Береты». Профи, мать его.

С пистолетом наперевес, на напрягшихся ногах, словно пистолет весил не менее десяти килограмм, он пошёл к уборной, ожидая, что кто-нибудь обязательно выскочит прямо ему под дуло.

Воспитанные в одном русле, выплавленные в одном горниле, обработанные по одной схеме, они были очень предсказуемы.

Люди. Все мы люди. И делаем одни и те же ошибки.

Третий агент свалился на кафель с проломленной шеей. И — что за напасть? — мне пришлось в третий раз мыть руки…

— Доела, Оксана?

— Объелась. Я не могу больше.

— Не жадничай, в аэровокзале поешь, а потом в самолете, а потом снова в аэровокзале. Едва теперь будет по расписанию, а не только тогда, когда не стреляют…

Через четыре часа двухъярусный Боинг бережно нёс нас над песчаными землями, увозя из череды стран «Восточной сказки» в «Цивилизованный мир».