Цена империи. На начинающего Бог (СИ) - Страница 46

— Господа, Ваши жизни принадлежат России, Вам суждено прославить отечественную науку и навечно занести ваши имена в анналы. Но Вы должны крайне бережно относится к здоровью, не идти на ненужный риск. Если прогноз погибшего изобретателя оправдается, то я категорически запрещаю Вам проводить эксперименты с участием людей, во всяком случае, пока не будет изучена и понята малейшая деталь. Я хочу, чтобы не только я, но мои дети и внуки имели возможность учиться у Вас, господа. И, во-вторых. До тех пор, пока весь прибор и всё, что с ним связано не будет защищено оформленными по всем правилам привилегиями и патентами, как российскими, так и в Европе и САСШ, в печать и в разговоры с вашими коллегами не должно проскользнуть ни слова о проводимой работе. Я не хочу, чтобы какой-нибудь британский или североамериканский проходимец похитит заслуженную славу у вас, а значит и у России. Работайте спокойно, если будут любые просьбы, то обращайтесь к моему секретарю, он предупреждён об приоритетности в решении подобных вопросов. Я верю в ваш гений и жду результатов.

Через два месяца, Менделеев и Хвольсон с гордостью продемонстрировали Императору Михаилу II фотоизображения скелета морской свинки. Помимо поздравлений, крупной премии и награждения орденами, обоим ученым предложили продолжать работы в особой лаборатории в Минном Классе, но после подписания бланка со следующим текстом:

«Я, нижеподписавшийся, обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом перед святым его Евангелием в том, что хочу и должен его императорскому величеству... верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего, до последней капли крови... Всякую вверенную тайность крепко хранить буду... В заключение сей моей клятвы целую слова и крест Спасителя моего...». Подписи были заверены личным духовником Государя и подполковником Ивановым, который стал руководителем секретной части, срочно введенной в штат Минного класса в рамках новых, естественно, сверхсекретных работ.

В это же время мы решили пойти еще дальше: Подполковнику с такой редкой среди аристократии фамилией было поручено рассмотреть заявки на привелеи за последние двадцать пять лет, в первую очередь отвергнутые, а также те, что лежали «мертвым грузом», составить из них краткую опись — название, автор, краткий смысл. Кроме того, подобную опись ежемесячно давать по новым заявкам. Независимо от того, одобрены они или нет. И к государю на стол. Государь лично будет отбирать наиболее интересные и передавать их в ведение Анилинового комитета, который уже окрестили Менделеевским. Для чего сей комитет расширил штаты, пригласив не только химиков, но и ученых в других отраслях. Ну а в том, что среди прочего мы будем просовывать идеи из будущего никто, естественно, царя-батюшку заподозрить не мог. Не царское это дело — придумки сочинять!

Глава двадцать четвертая

Время пришло!

Санкт-Петербург

24 марта 1880 года

У судьбы нет причин без причины сводить посторонних.

( Коко Шанель )

ЕИВ Михаил Николаевич

Сколько свободного времени у Государя? Да его нет совершенно. Если работать, а не в ворон стрелять, конечно же. Очень много времени занимает выполнение религиозных обрядов. Никак не мог примириться с этим, пока однажды не снизошло. Не знаю, что это было, бубнил молитвы, механически, глядя в молитвослов, так же механически обмахивал себя крестным знамением, произнеся последнее «Аминь» устало опустил руки. И тут мне показалось, что икона Владимирской Божьей матери (один из ранних списков чудотворной иконы) мигнула мне, и слеза… Слеза? Я как-то очумело подошел поближе к иконе, думал, что это глюки от усталости. Почудилось… Да и что тут не почудиться? Я подошел почти вплотную. Под золотым окладом было спрятано все, кроме лика Богоматери и младенца Иисуса. И я увидел маленькую капельку влаги у уголка левого глаза Девы Марии. Трезвым разумом циничного атеиста из позазавтрашнего века я понимал, что от перепада температур бывают такие природные явления и на старых досках появляются капли влаги. И что из этого? Но во мне было какая-то частица и того, другого, Михаила Николаевича, который твердо верил, что видит истинное чудо. Но мы оба решили не говорить об этом никому ни слова. Этот случай как-то меня успокоил, и я перестал раздражаться от православных обрядов и необходимых молитв раздражаться. Походы на службы, не только в домовую церковь, но и в один из Соборов, по выбору, перестали меня напрягать. А вот сегодня, у Исаакиевского собора оно и случилось.

Я проезжал вместе с Ольгой в карете, направляясь домой. Мы наносили несколько частных визитов, в том числе к господину Менделееву, которому я назначил аудиенцию на двадцать шестое. Но хотелось поговорить приватно, и это нам удалось. Погода баловала. Приближение весны — это еще не капель, но снег уже не такой плотный, уже чувствуется, что тепло не за горами. И воздух становится каким-то другим. Если бы не холод, идущий с Финского залива, весна бы уже началась, а пока только ее преддверие, ожидание чуда. Но ожидание чуда тоже прекрасное чувство. Настроение у меня было более чем хорошим, потому позволил себе просто созерцать столицу из окна блиндированной кареты, сопровождаемой казаками лейб-гвардейцами. Неподалеку от Исакия я увидел немалую толпу народу, которая медленно передвигалась наперерез моему кортежу. Заинтересовавшись и увидев, что сие скопление народу ведет себя спокойно, да и несколько полицейских около нее пребывают в бездействии, я приказал остановиться и вышел из кареты. Ольга замерла, как она потом сама призналась, от испуга не могла ни слова сказать, ни пальцем пошевелить. Телохранители тут же выросли рядом, а толпа замерла и стала похожа на студень: вроде как стоит, а шевеление внутри нее происходит. Когда до людей оставалось метров десять, они как-то раздались в стороны, и я увидел пожилого человека, который стоял босиком на мостовой, в одной рубахе и простых полотняных штанах, без шапки. На поясе и руках его были стальные вериги. Память подсказала, что это крестьянин Александр Михайлович Крайнев, который стал торговать, разбогател, а потом раздал все свое имение бедным и отправился странствовать, я слышал о нем будучи наместником на Кавказе. Александр несколько раз совершил пешее паломничество в Иерусалим. И прозвали его Странником, один из последних юродивых, божьих людей.

— Благослови тебя Господь, Странник, божий человек. — обратился я к нему, когда подошел достаточно близко. Он был росточка ниже среднего, вытянутое морщинистое лицо, небольшие умные глаза, почти выцветшие, так и не понял, какого они были цвета, нос крючком, потрескавшиеся губы, всклокоченные волосы, вот и весь облик, оставшийся в моей памяти. Да! Взгляд! Это да, какое ощущение было при его взгляде, сказать не могу… Как будто сама Богородица смотрит на тебя через этот взгляд. До костей пробирает!

— Плакала девочка наша? Плакала, тезка, я знаю…

Он говорил тихо, так что даже охрана, отошедшая по моему знаку на несколько шагов ничего услышать не могла.

— Крови не боишься? Много ведь кровушки прольется… Много…

— Не боюсь, божий человек. Напрасно лить не буду, но если надо…

— Эх, Саша, Сашенька… Как в Иерусалим войдешь и поганых побьешь большим числом… Крест в Москву принеси. У Васятки Блаженного поставь. И не будет царству твоему никакой беды. Запомни…

— Так где этот крест?

— Бог тебе укажет. Он нетленный. Он есть!

— Куда пойдешь, божий человек?

— Так до смерти мне еще девять лет землицу коптить. Хочу еще раз Град Божий Иерусалим посетить. Хорошо там. Там весь мир…

— Возьми. — говорю ему, снимая с себя нательный крест, тот самый, Иоаном Кронштадтским подаренный, протягиваю и продолжаю: — Положи у Гроба Господнего. Я приду за ним.

Старец взял крест, поцеловал его, после чего упал на колени, поклонившись мне в ноги. Толпа зевак, которые не могли слышать нашего разговора, стали на колени, все как один, склонились в поклоне. Я оглянулся. На колени стали даже охранники-казаки. Поворот головы — а старца уже нет, как будто и не было его вовсе.