Целуются зори - Страница 6

— Это… у меня десятка, зять Станислав…

— И у меня только тридцать рублей.

Но делать было нечего, Николай Иванович достал бумажник. Они рассчитались и вышли из шумного, прокуренного ресторана.

Был уже вечер. Улица полнилась шипением подошв о затвердевший асфальт, гуляющие нарядные люди шли и шли. В парке играла музыка, там изредка, высоко вверху, вспыхивали ракеты.

— Сдачу-то всю дала? — спросил Егорович, когда немного опомнились.

— Вроде всю.

— Говорил ведь, не надо ходить.

— Говорил! Ничего ты не говорил! — обозлился Николай Иванович.

— Хоть нас-то отпустили. Могли бы и нас…

Что было делать? Какой-то парень указал им гостиницу, они вошли в вестибюль.

— Вам что? — спросила миловидная уборщица.

— Это… ночевать надо, — сказал Николай Иванович. Уборщица послала их к застекленной конторке.

— Гражданочка, нам, значит… Вот! — Николай Иванович достал из кармана командировочное удостоверение. Егорович поддержал его:

— Зять Станислав тут, а у меня адресу нету.

— Мест у нас нет и не предвидится, — сказала администраторша.

— Не предвидится?

— Нет, нет, товарищи, все места забронированы.

— Так нам куда теперь?

— Обратитесь в Дом колхозника. Советская, пятьдесят три, остановка автобуса за углом. Можно и пешком, тут недалеко.

Они вышли из гостиницы слегка ободренные, пешком разыскали нужное место. Дом колхозника размещался в двухэтажном деревянном доме. Какие-то непонятные строения громоздились вокруг. Людей здесь было меньше.

— Ну, Николай Иванович, ты будешь спрашивать, ты попредставительней.

— Должны поместить.

— Скажи, что бригадиром работаешь, член правления.

— Мест нет, товарищи! — предупредила их женщина за деревянной перегородкой, как только они вошли.

— Это… как же?

— Вот так, нет и не будет!

— Дак ведь это… хозяюшка, на произволе судьбы, можно сказать… — Егорович даже снял фуражку.

— Нет, товарищи, русским языком сказано.

— Да ведь… Может, в коридор куда? Мы бы до утра только, зять Станислав…

— Нет, граждане, нет! Вон в шестом общем было пять коек, на соревнование из Костромы приехала группа. В десятом шестые сутки ансамбль лилипутов. В четвертом… Анна Ивановна, артисты с Кавказу не выписались?

— Тута! — послышалось откуда-то из-под лестницы. — Это которые с большой балалайкой? Тута!

— Нет, товарищи, ничем не могу помочь.

— Добро, ладно, хорошо.

Эту историю я записывал ровно трое суток, как раз столько, сколько ездили мужики. Но если после поездки они сразу же успокоились и начали жить нормально, то у меня с моим сценарием пошла совсем дурацкая жизнь.

С кем бы я ни говорил, все хвалили сценарий. Самое интересное было то, что хвалили-то меня, — вот, мол, как закрутил. Что закрутил? Я ничего не закручивал! Я просто записал историю этой поездки. Никто мне не верил. Все убеждали меня в том, что я очень ловко построил сюжет. Чушь какая-то! И что значит сюжет? Если говорить о нем как о случайности, то в жизни этих случайностей более чем достаточно. Конечно, Егорович случайно надел в каюте не свой картуз. Но комендантский патруль задержал сержанта совсем не случайно. А случайно ли оказался Стас в ресторане? Я познакомился с ним позже и знаю, кто такой Стас. Словом, все приняли мой сценарий за чистую, но весьма удачную выдумку.

Сценарий обошел на студии множество кабинетов, пока не застрял в чьем-то столе. Он лежал в этом столе ровно год.

Однако я был оптимистом и не терял надежд.

И вдруг удача!

Мне позвонили в Вологду, чтобы я приехал в Москву, специально по этому делу…

В проходной стоял вооруженный вахтер. Я позвонил, мне заказали пропуск. Громадная территория студии, корпуса, павильоны для съемок внушали почтение. Я глазел по сторонам, не скрывая любопытства и радости. Редакторша встретила меня очень радушно и после длинного разговора обратилась ко мне с просьбой написать сценарий… об альпинистах. Я забрал у нее рукопись и в тот же день послал на другую студию. Там опять похвалили сценарий и… замолчали.

В чем дело? Я недоумевал, ходил по редакциям. Сценарий просили всюду: на студиях, в театрах, на телевидении. Я давал рукопись всем, все хвалили ее, а я терпеливо ждал. Но киностудии молчали, будто набрав в рот воды.

Город затихал, одно за другим гасли зеленые и розовые окна в больших стандартных домах. Заря догорала за теми домами. Было светло. Пилигримы вышли из Дома колхозника…

— Ежели на вокзал-то?.. — заикнулся Егорович. — Только теперече и дороги-то не найти.

— Да и автобусы перестали ходить, — подтвердил Николай Иванович.

— Вот ведь… А что, Николай Иванович, везде свои люди-то. Ежели у кого ночевать попроситься? Ведь, к примеру, окажись кто у нас в деревне, разве бы не пустили мы ночевать? У меня вон этот… студент четыре ночи ночевал, который иконы-то искал. Опять же люди мы не какие-нибудь, в бане мылись недавно… не воры никакие.

— Да ведь, ежели что, можно и заплатить рубль-другой, — сказал Николай Иванович.

— Давай-ко вот в этот дом зайдем.

В подъезде стояла парочка. Парень был в берете и стриженый— видимо, призывник. Он попросил прикурить. Егорович вздул спичку и поднес парню. Но прикурить нужно было не ему. Девушка прикурила и жадно затянулась, спичка обожгла пальцы Егоровича.

— Теперь ежели, молодец хороший, попросить кого, дак пустят нас? — спросил у парня Егорович. — Переночевать до утра.

Парень молчал, соображая.

— Во! Звоните в тридцатую! — сказал он и показал на двери.

Девушка фыркнула. Николай Иванович и Егорович поднялись к двери и позвонили в тридцатую. Позвонили еще. За дверью вдруг ясно раздался женский крик и ругань:

— Я тебе сказала, домой можешь не ходить! Паскуда несчастная! Хоть до утра мерзни со своим хахалем!

Девушка внизу снова фыркнула. Ночлежники недоуменно переглянулись.

— Ежели вон в ту, — сказал Егорович. И они поднялись еще на один пролет. Позвонили. Им открыл заспанный человек в трусах:

— Что?

Дверь захлопнулась. В третьей квартире на звонок вышел пьяненький, в подтяжках дядечка. Он внимательно выслушал гостей.

— Так. Из какого района-то?

— Подозерский район, колхоз «Передовой». До утра только.

— Ну, ну! Подозерский? — Дядечка почесал под мышкой.

— Подозерский.

— Бывал в Подозерском. В командировках.

— Значит, это, адрес не знаем, местов нету, — объяснил Егорович.

— Вам ночевать? Так, так.

— До утра только.

— Какой, говоришь, район-то?

— Район Подозерский.

— Не могу, товарищи, помочь ни в чем. Идите в гостиницу. Какой колхоз-то?

— «Передовой».

— Нет, не могу. До свиданья, товарищи. Дядька ушел.

Бесцеремонный Егорович позвонил еще и в четвертый раз. Дверь открыла толстая женщина в мохнатом халате и с бигуди. Она недовольно и вопросительно поглядела на пришельцев.

— Гражданочка, — начал Егорович. — Мы это… Можно сказать, на произволе судьбы… Ночевать не пустите? До утра только.

— Совсем обнаглели! — Женщина быстро захлопнула дверь.

— Добро, ладно, хорошо.

Они вышли на улицу, мимо целующейся в подъезде парочки, которую тоже не пускали в квартиру. Встали на безлюдной улице, не зная, куда идти и что делать. Егорович сказал:

— Как говорил, не надо Настасью с собой брать. Вся беда от нее, я эту бабью нацию знаю.

Но что делала в этот момент Настасья? Если б Егорович знал об этом, может быть, он и не говорил бы так о «бабьей нации». Настасья только что отпила чай с вареньем. Сидела в уютной горнице Акимовны, развязав платок. Угощала хозяйку деревенскими гостинцами. Акимовна жила в своем доме на окраине города.

— Уж больно я люблю вкусненькое, — говорила Акимовна, наливая Настасье еще, но та отказалась.

Кукушка на часах прокуковала одиннадцать раз. Настасья спросила:

— Да постоялица-то у тебя, Акимовна, чья, не здешняя?

— Здешняя, матушка, здешняя. Вот опять дома до полуночи нет. — И Акимовна пошептала что-то на ухо Настасье.