Целующиеся с куклой - Страница 50

Наверно, после этого случая Шура решил побыть водолазом. Привязал к спине красный газовый баллон, напялил очки завуча, снял с себя всю одежду и заявил, что он водолаз с аквалангом. Естественно, его с позором одели, поставили двойку за поведение в четверти, а баллон и очки вернули настоящим владельцам.

И тогда Шура сказал:

— Раз в вашей сраной школе нельзя быть негром, снеговиком и водолазом, я ухожу из неё навсегда без оглядки. И из художников ухожу. Чтоб уж заодно.

И он отовсюду ушёл. И пошёл сначала по стопам отцов и дедов, став с годами потомственным пьяницей, а потомственным колхозником не став. Ликвидировали к тому времени колхозы и стёрли с лица земли, сволочи. Да надо признать, в областном центре, куда Шура пришёл по извилистой дороге жизни, их никогда и не было.

А кончил Шура довольно-таки плохо, чего и следовало от него ожидать. От безысходности городской жизни и тоски по счастливому детству он женился. Причём по расчёту женился, сволочь, на директоре винзавода.

Все говорят «политизация общества, политизация общества», а Лёва хотел жениться. Но не знал, на ком бы ему это сделать. Вот когда он по-настоящему понял, что означают крылатые слова «Знание — сила!». Было бы у него знание, в смысле, знал бы он, на ком, — и жизнь сразу могла потечь вспять по иному руслу. Потому что в старом русле надоело жить Лёве и наскучило, и терпение его лопнуло по всем швам. «Ну неправильная это жизнь, — думал он сам себе, — если даже приметы и пословицы наших уважаемых далёких предков в ней не действуют. Теряя свою силу и соль».

И они действительно не действуют, когда человек живёт самостоятельно без постоянной жены. Вот, допустим, примета, известная в недрах нашего народа с незапамятных времён. О той же соли: «Если соль рассыпалась — значит, к ссоре». Сколько войн кровопролитных и освободительных, и гражданских из-за этой соли началось! А когда ты сам себе господин и хозяин в доме — с кем ссориться? Ссориться не с кем. Хоть пуд соли рассыпь и съешь — всё равно это ничего не добавит к существующему порядку вещей и ничего от него не отнимет.

Или другая гениальная поговорка нашего великого народа-труженика: «Вдвоём и дорога вдвое короче». Тот же специфический эффект. То есть из русской народной мудрости само собой следует, что Лёва, как дурак, всегда ходил по дороге, которая вдвое длиннее. Разве это не обидно и рационально? Ноги же у Лёвы не казённые, а собственные. И у него их не так много, ног.

Да если бы всё ограничивалось только поговорками. А то ведь болезни, и те недоступны. Поскольку существует среди них особая категория, которой, живя один, ну ни за что не заболеешь. Передаётся она, зараза, определённым специфическим путём — от человека к человеку. И болезней таких не две и не три. А много больше. Одна только Всемирная организация здоровья насчитывает их тридцать четыре, или около того — есть, в общем, из чего выбирать.

Болеть этими заразными болезнями Лёва не стремился и не желал — Боже упаси. Но сам факт, что он заведомо лишён общедоступной возможности, сильно его раздражал и внутренне коробил. Неприятно ему было чувствовать себя ущемлённым — в чём, не имеет значения. Важно, что ущемлённым. Как будто он хуже других людей.

Конечно, утверждать, что Лёва совсем один прозябал на этом белом свете, нельзя. Это неправильно и несправедливо будет так утверждать. Потому что он, будучи лишённым кем-то свыше семейной жизни с прекрасным полом, был, как и многие герои нашего сложного времени, не чужд большой политики. Как внутренней, так и внешней. Иными словами, он жил полнокровной политжизнью, для чего состоял в рядах небезызвестной политической силы нового типа. Называлась сила коммунал-социалистическая партия либеральных металлургов. Или более фамильярно — КСПЛМ.

Товарищи по этой КСПЛМ, слыша жалобы Лёвы на внесемейный образ жизни и одиночество, подставляли ему своё плечо, говоря:

— Ты не один, с тобой все наши члены от мала до велика. — И: — Хочешь, мы тебе полы помоем и погладим постельное белье в складчину не хуже любой жены, Тимура и его команды?

Лёва линию своей партии соблюдал с момента вступления в неё, товарищей по партии ценил и был с ними во всём солидарен, но жениться, тем не менее, хотел чрезвычайно. Чтобы обрести в дополнение к партийно-политической ещё и личную жизнь, а также семейный очаг и покой. Тем более партийный строевой устав никому этого не возбранял. Не те сейчас времена и нравы, чтобы возбранять. Невзирая на упомянутую уже сверхполитизацию общества от Москвы до Бреста.

И всё-таки товарищи на общем собрании спрашивали Лёву в разделе повестки дня «Прочее»:

— На фига тебе это надо, — спрашивали, — нет, ты подумай хорошенько — на фига?

— Я думал, — честно отвечал им Лёва, как на духу — бесполезно. Может, по простоте душевной, в смысле, сдуру, а может, от присущей мне любви ко всему живому и женскому.

— А знаешь ли ты, — спрашивали товарищи, — что от женщин бывают дети, а от последних — заботы? Женщин любят многие, а заботы — никто. Хотя детей некоторые любят. Но самих по себе, в чистом виде, то есть без забот.

Лёва обо всём об этом догадывался. Чего и не скрывал. И, положа руку на сердце, говорил:

— Ну хочу я близкую женщину иметь в своём окружении. И не на службе обществу или там для протокола, а в повседневном быту круглосуточно.

В результате, те же самые товарищи по партии — других товарищей Лёва не имел — пошли ему навстречу и выдвинули из рядов молодёжного крыла проверенную кандидатуру женского пола, большого обаяния небольшого роста и такого же светлого ума. Товарищи очень хорошо её знали. Как говорится, не понаслышке, а, наоборот, изнутри.

Лёва тоже всесторонне с кандидатурой ознакомился и остался ею доволен, а товарищам признателен. Но всё же вынес для порядка сложившуюся ситуацию на политсовет. От которого у него никаких тайн быть не могло, потому что их не было.

Политсовет будущую Лёвину жену с удовольствием обсудил в прениях, и она единогласно, на ура, так сказать, была рекомендована Лёве в качестве спутницы по личной жизни. После чего и сыграли они на деньги партии импровизированную свадьбу.

— С паршивой овцы хоть шерсти клок, — сказала Лёвина невеста, но о чём это она так, Лёва не понял.

Свадьба прошла в тёплой дружеской обстановке и на высшем организационном уровне — как всё равно праздничный митинг: с гостями и тостами, со спиртными напитками и массовыми танцами. Правда, без родителей жениха и невесты — Лёва оказался сиротой, а невеста приезжей. Ну и традиционной свадебной драки тоже не случилось. Потому что политическим соратникам делить по большому счёту нечего и спорить им не о чем. Как же может возникнуть среди них драка? На каком основании? Были бы они оппонентами какими-нибудь, прости Господи, или на худой конец в оппозиции к существующей власти — тогда ясное дело, тогда понятно. А они — товарищи! Так что свадьба эта мирно пела и плясала, как будто крылья эту свадьбу вдаль несли. Крылья любви и мирного сосуществования, разумеется.

И вот, приехали молодожёны со своей свадьбы домой на такси. Сначала на кухне посидели, потом на диване. Поговорили о насущном, так, для блезиру, партийный подарок из упаковки выудили и водрузили на телевизор. Каковой заодно посмотрели, но невнимательно. И стали незаметно друг для друга, исподволь раздеваться. А когда разделись до основания, новоиспечённая жена обняла Лёву за талию и сказала:

— Ну, голубь ты мой?!

А Лёва сказал ей из объятий:

— Я не голубь, я Адлер.

— В смысле? — сказала жена.

— В смысле, фамилия моя Адлер. Орёл, значит, в переводе. Ты паспорт мой что, не читала?

— Читала. Но я думала, Адлер — это южный город с аэропортом, а не фамилия.

В общем, она была приятно удивлена. Уточнив только на всякий случай:

— Орёл в переводе с чего?

— В переводе с языка Энгельса и Гёте, и братiв Клiчко. С немецкого, одним словом.