Целитель. Приорат Ностромо - Страница 12

А тут еще Янаев оживился. Подняв руку, будто школьник, он заговорил со мною чуть ли не по-дружески:

– Михаил Петрович, а почему бы вам тогда не развестись со своей законной супругой? И встречались бы дальше с тремя любовницами, как многие делают, не будем их имен называть!

Как мне тогда удалось сдержаться, и не съездить этому идиоту по морде – отдельная история. Я встал, и аккуратно приставил свой стул на место. Нацепив любезную улыбку, сказал, ясно и четко:

– А не пойти ли вам всем в задницу?

– К-куда? – опешил Борис Карлович.

– В жопу! – рявкнул я.

Вышел – и с наслаждением грохнул дверью! Весь секретариат вздрогнул…

Тот же день, позже

Щелково-40, улица Колмогорова

Пока доехал до дому, успокоился. Хотя и понимал прекрасно, что меня ждет. Звонок из того самого вздрогнувшего секретариата подтвердил самые худшие опасения. Боязливый голос «сочувствующего» перечислил мои потери: «за аморальное поведение» меня поперли из секретарей ЦК КПСС и отстранили от руководства Институтом Времени. Из партии, правда, не исключили, но «строгач с занесением» влепили-таки.

Разумеется, и служебного жилья в форме коттеджа меня тоже лишили, а институтская «Волга» отныне будет катать «ВРИО директора НИИВ А.И. Панкова».

Впрочем, я больше переживал за своих «жен» – как бы и им не прилетело за мой недостойный «облико морале».

А природа-то, а природа… Небо распахнулось – яснее ясного, не жалея лазури, словно в утешенье. И сосны вдоль улицы выстроились разукрашенные, нарядившись в пышные снежные платья. Даже расставаться с ними жалко, с такими знакомыми, с такими привычными… А надо.

Подъехав к дому, я не стал дожидаться бдительного завхоза со злорадными тетками из месткома, а вызвонил «Доставку на дом». Тамошние грузчики – ребята хваткие… Перевезу мебель на дачу – Игорь Максимович, в свое время, выстроил за домом огромный сарай, добротный, как каркасный дом. Нашим гарнитурам там будет хорошо…

Дорожка к дому серела, очищенная от снега, но я все равно вытер ноги о коврик на крыльце и вошел в прохладный холл. Рубить дрова и затапливать камин – моя обязанность, возведенная в степень ритуала. Как прихожу с работы, так и развожу огонь.

А нынче я безработный… И как бы бездомный. И с какой радости мне дрова переводить? Чтобы обогреть казенную жилплощадь?

Я сжал зубы. Бодрись, не бодрись, а с этим доминой многое связано, и он еще не раз вспомнится в ностальгических виденьях.

«Переживем!» – помрачнел я, и вслушался.

Все мои «грации» осваивали матчасть в Звездном городке, зато со второго этажа неслись милые голоса дочерей. Удивительно, но Юля с Леей не ругались и даже не спорили – разговор тек спокойно, даже дружелюбно:

– Юль, а ты точно его любишь? – спросила младшенькая с замиранием.

– Кого? – буркнула старшенькая, как будто не понимая, о чем речь.

– Да есть тут одна… половозрелая особь. Всё крутилась вокруг тебя… Антоном называется.

Юлиус словно и не заметила ехидной составляющей.

– Не знаю… – вздохнула она.

– Что значит – не знаю?

– А то и значит… Как понять, что ты любишь, если никогда этого не чувствовала?

– Но ты же любишь папу!

– Это другое…

Неторопливо поднимаясь по лестнице, я крикнул:

– Девчонки! Собирайтесь, мы уезжаем.

– Куда? – крикнула Лея. Спрыгнув с кровати, она выбежала на галерею. – Куда, папочка?

Следом вышла Юля. Я обнял обеих, и серьезно сказал:

– Пока переедем на дачу в Малаховке, поживем там. А сюда… Думаю, что сюда мы уже не вернемся. Ваш папа больше не директор!

– Папусечка! – охнула Юля, и негодующе сощурила глаза: – Придворные интриги?

– Типа того, – я неопределенно повертел кистью.

– Придворные – сейчас? – нахмурилась Лея. – Разве так бывает?

– Был бы двор, – усмехнулся я, – а интриги найдутся!

– Пап… – Лея глянула исподлобья. – Хочешь, я этому интригану устрою? Неделями будет икать!

– Спасибо, кисочка, – мои губы растянулись в ласковой улыбке, – но я как-нибудь сам!

С улицы призывно засигналили, и я резво выскочил на крыльцо – за оградой неуклюже ворочался «КамАЗ» с коробчатым синим фургоном. Наискось, белым по синему, тянулась надпись: «Доставка на дом».

Коренастый мужичок в чистенькой спецовке подкатился ко мне:

– Вы хозяин?

– Я хозяин.

– Что везем? – деловито осведомился мужичок.

– Мебель, технику, вещи.

– Ящики нужны?

– Пригодятся. Юля! Лея! Хватайте тару и складывайте пожитки – одежду, белье, книги, посуду… Всё!

– Есть, товарищ папа! – младшенькая лихо отдала честь, вызывая умиление бригадира грузчиков.

И закрутилась стихия переезда…

Я не вмешивался, не бегал, присматривая за работягами, как бы те не поцарапали антикварный буфет или не кокнули вазу – «доставщики» знали свое дело.

Первым в гулком нутре фургона расположился кухонный гарнитур. Следом, заполняя собой каждый кубический сантиметр объема, поместился спальный, столовый и гостиный.

Для перевозки компьютеров и прочей тонкой техники вызвали маленький тентованный «Зилант». Сначала в его кузов-кузовок закатили тумбу «ГОЛЕМа», потом умостили станцию «Байкал» и всё, что попроще.

Молчаливые грузчики роняли односложные лексемы, на диво избегая нецензурных:

– Берись!

– Стоп!

– Кантуй…

– Еще…

– Харэ!

Поначалу я пытался помогать «потаскунам», но те корректно оттеснили меня на обочину. Тогда я пристроился к девчонкам, однако пригодился им лишь в качестве носильщика – для того, чтобы собирать и паковать домашний скарб, квалификации доктора наук маловато было.

К трем часам дом опустел. Бригадир получил ключи от дачных ворот и от сарая, двести рублей сверху, за старание – и грузовики убыли. Вернулась тишина – и непокой.

Я медленно прошелся по мансарде, пытаясь уловить давнишние запахи, но в носу лишь свербило от поднятой пыли. Спустился на второй этаж, заглянул в кабинет, в спальню, в комнату Юли. Девушка стояла у окна, глядя во двор.

– Снег пошел… – рассеянно пробормотала она.

Приблизившись, я нежно обнял ее, и дочь расслабленно откинула голову на мое плечо, щекоча растрепанными волосами.

– Странно… – молвила она. – Мне раньше не нравилось, когда вокруг мебель, ковры, люстры… Думала, что это всё – лишнее, и только отбирает простор. И вот в доме пусто… Просторно… Ау! Вот и эхо звучит… А дома больше нет!

– Чего ты тут разаукалась? – забурчала Лея, переступая порог. – Заблудилась, что ли?

Растревоженный Коша запрыгнул на подоконник, и младшенькая погладила зверька, нервно дергавшего хвостом.

– Кот, наверное, боится, что мы его оставим… – она заворковала: – Не бо-ойся, киса! Пап, поехали домой?

– Поехали! – рассмеялся я.

Вчетвером мы залезли в зеленый Ритин «Москвичонок» – Юля примостилась рядом со мной, а Лея с Кошей заняли заднее сиденье.

Ворота так и стояли распахнутыми настежь. Я вывел машину, и закрыл жалобно скрипнувшие створки. Глянул на трубу, из которой не вился дымок. На замершие в безветрии сосны, на темные окна…

Сел и поехал домой.

Среда, 16 декабря. Утро

Щелково, проспект Козырева

Лиза Пухова успокоилась за пару дней – просто смирилась с еще одной потерей. Хотя, если честно, тогда, три недели назад, она горевала не о том даже, что снова осталась одна, а о самой возможности построить отношения с Литом.

Ничего особенного между ними не было. Ну, встречались. Ну, пару раз он ночевал у нее, а она – у него. Лишь однажды, правда.

Всё равно, Боуэрс в душе оставался американцем, со всеми штатовскими повадками и привычками. Разве это нормально – начав ухаживать за женщиной, брать тайм-аут и срываться в отпуск? А потом встречаться на работе – и делать предложение…

А ей-то как отказать? Пусть даже нелюбимому, непонятному человеку? Жизнь-то проходит! Молодость уже миновала…