Целестина, или Шестое чувство (илл. В. Самойлова) - Страница 2

— Уж не будем говорить про икры, — вслух произнесла Целестина, продолжая разглядывать себя в зеркале. — Чересчур толсты. Чересчур толсты, гораздо толще, чем нужно.

Где-то в глубине ее души зарождалось предчувствие хандры. До контрольной по математике оставалось считанных полтора часа. За окном темнело хмурое утро. Было холодно и тоскливо. Цесиному внутреннему взору представилось бесконечное пространство времени, отделяющее данную минуту от смертного часа. И время это было заполнено главным образом одиночеством, поскольку с такой внешностью только на одиночество и можно рассчитывать. К другим девочкам придет большая любовь, и станут они жить счастливо, растя детей и внуков. А она будет трагически одинока.

Почему-то вода не текла из открытого крана.

Целестина с трудом оторвала взгляд от своего отталкивающего отражения в зеркале.

— Почему из крана ничего не течет? — задала она себе вопрос. И тут заметила на умывальнике записку, в которой отцовскими каракулями было нацарапано:

— Да ведь я не успею! — раздраженно воскликнула Целестина.

Она решила умыться остатками воды из чайника и обойтись без чая.

Отцовскую записку оставила на умывальнике, пускай кто-нибудь другой звонит в Госстрах и уговаривает соседей открыть главный кран. Ей нужно внутренне сосредоточиться перед контрольной. Кроме того, на полке под зеркалом лежала какая-то новая интересная коробочка с золотой надписью «Элизабет Арден». Следовало ознакомиться с ее содержимым.

Тушь для ресниц. И какая, хо-хо!

Зачем Юльке подмазывать чудесные черные ресницы? Обычная история: необъяснимое отсутствие чувства меры. «Другое дело я», — подумала Цеся и с отвращением взглянула в зеркало.

А если разок пройтись тушью по этим белесым мохрам вокруг глаз?

Прошлась.

Ого, взгляд как будто стал более глубоким. И глаза чуть зеленей, чем обычно. Ну-ну. Цеся надула губы и, опустив ресницы, кинула на себя обольстительный взгляд.

Ох!

Нет, обольстительно не получается. А если игриво?

Она посмотрела игриво, после чего со стоном отчаяния придала лицу нормальное выражение.

Зовущий взгляд. Нате, пожалуйста.

О боже! Совсем как если бы звала поесть помидорового супу.

Нет, из этого ничего не получится. И она поглядела в зеркало деловито и смиренно.

Вот так. Да, да. Только так.

Теперь надо чего-нибудь перехватить, одеться и отправляться в школу.

На улице было еще хуже, чем она думала. С черного неба прямо за шиворот лила ледяная жидкость, ветер рвал полы пальто. Улица Словацкого казалась угрюмой и противной. Цеся перешла дорогу и остановилась возле освещенного газетного киоска, перед которым выстроилась очередь за «Голосом Велькопольским». На полочке у окошка между пластмассовыми солдатиками и картонкой с авторучками «Зенит» стояло зеркальце, в котором Цеся увидела свое отражение: некий фрагмент плохо одетой, мало интересной девицы в нахлобученной на глаза вязаной шапке. Из-под шапки торчал большой красный нос, по носу скатывались капли дождя. Зрелище было плачевное.

На улицах темень, дождь, холод. Прохожие прячут носы в воротники и укрываются под зонтами. Одиночество. Ни единой родственной души.

Цесю постепенно одолевала суперхандра, горестное сознание своей обреченности и бессмысленности всего происходящего. Ведь если подумать — что ее ждет в жизни?

Как можно надеяться упорядочить мир своих чувств, если за три месяца занятий в новой школе она не смогла найти себе подругу, не говоря уж о каком-нибудь мальчике… С начала учебного года на Цесю никто так и не обратил внимания, а сама она была слишком застенчива и слишком горда, чтобы добиваться расположения одноклассниц. Все эти, как правило, бойкие, нарядные, уверенные в себе девочки неизменно вызывали у бедной Телятинки восхищение, смешанное со страхом. Та же Данка Филипяк, которая с самого начала привлекла ее внимание как своей поэтической, загадочной немногословностью, так и высокоодухотворенным выражением лица, до сих пор еще просто не заметила Цесиного существования.

Дома то же самое. Целестине удивительно везло — в любых обстоятельствах ей было уготовано последнее место. Она не доставляла родителям столько хлопот, сколько взбалмошная, ленивая, легкомысленная Юлия, напротив — незаметно и добросовестно выполняла все возложенные на нее обязанности. И тем не менее отец с матерью, хотя любили Цесю не меньше старшей дочери, замечали ее значительно реже. Сама же Юлия, которая этой осенью ценой больших усилий, с помощью всех возможных связей, наконец попала в Академию художеств, с первого дня занятий безвозвратно пропала для Целестины. В доме Жаков появились экстравагантно одетые девицы, в присутствии которых Цеся чувствовала себя покрытым пылью предметом домашнего обихода, и косматые живописцы, смотревшие только на Юлию, поскольку, ясное дело, Юлия была прекраснее всех.

Естественно, Целестину должна была снедать зависть.

Она завидовала Юлиной красоте, талантам, удивительному обаянию, непринужденности, поразительному умению одеваться во что попало и при этом выглядеть, как манекенщица с обложки французского журнала мод, и, конечно, успеху у мальчиков — этому больше всего.

При всем при том не следует думать, что у Цеси был скверный характер. Завидовать сестре она завидовала, но ненависти не питала, напротив, горячо ее любила, восхищалась, чуть ли не преклонялась. Плохо она думала только о себе. В глубине ее души прочно укоренилось убеждение, что она в подметки не годится другим девочкам. Самой себе она признавалась, что, разумеется, обладает разнообразными духовными ценностями, однако ее достоинства, к сожалению, удручающе немногочисленны. Неуверенность в себе осложняла жизнь и не позволяла Цесе добиться полного взаимопонимания с окружением.

Если бы кто-нибудь сказал Цесе, что от самого дома за ней, как верная тень, следует высокий мальчик в куртке с капюшоном, она бы ни на секунду не усомнилась, что это какое-то недоразумение или кто-то вздумал ее разыграть.

И тем не менее такой мальчик существовал!

Он ходил за ней изо дня в день уже три месяца. Каждое утро занимал свой пост за газетным киоском против желтого дома с башенкой. Прятался там, пока не увидит выходящую из дома Целестину, а потом шагал за ней по пятам, восхищаясь ее стройной фигуркой и грациозными движениями, а также чудесными светлыми волосами, развевающимися вокруг прелестной головки. Ему и на ум не могло прийти, что в это самое время Целестина клеймит себя как омерзительную эгоцентристку и принимает решение прекратить безостановочное копание в своей душе и посвятить себя служению этому злосчастному миру. Постричься в монахини, или наняться судомойкой в детский дом, или же отправиться в ближайший лепрозорий и там всячески помогать прокаженным. Либо поступить в медицинский, разумеется в будущем. Во всяком случае, неуклонно стремиться к самосовершенствованию, а значит, первым делом избавиться от зависти, ибо зависть — чувство недостойное.

В начале девятого Цеся бочком проскользнула в дверь 1-го класса «Б». Почти все уже сидели на местах. Атмосфера была довольно напряженная, как обычно перед контрольной. Даже переговаривались, понизив голос. Входя, Целестина в который уж раз в душе порадовалась, что в сентябре выбрала место на второй парте в ряду возле двери. Теперь стоило сделать один шаг, и она оказывалась в своей надежной крепости. Если б ей нужно было пересечь класс под обстрелом глаз всех сидящих за партами, она бы, вероятно, предпочла повернуться и убежать домой. Не вынесла бы мысли, что каждый критически оглядывает ее безобразно толстые икры.