Casual - Страница 46

Аюрвердический массаж в четыре руки на огромном куске дерева с выемкой под человеческое тело заканчивался каплями горячего кокосового масла на лоб. И после него казалось, что твое тело, старое и измученное, остается в этой деревянной ложбине, а встает только душа, чистая, как у младенца, но имеющая руки, ноги, живот. И ты рассматриваешь их, как впервые, удивляясь, что они существуют. Два учтивых массажиста в набедренных повязках расчесывают твои волосы, смывают с тебя масло и провожают тебя, склонившись в поклоне и произнося какие-то слова, которые кажутся магическими, но наверняка переводятся как: «Спасибо, что вы нас посетили».

Еще мне очень нравился массаж головы с горячим маслом. В первую секунду кажется, что оно обжигает, но потом приятная слабость разливается по всему телу и действительно кажется, что под заботливыми пальцами массажиста плохая энергия и вообще все плохое скользят по волосам, от макушки к самым кончикам, и падают вниз, бесследно растворяясь в пространстве. Так учит аюрведа.

Костя свозил меня в Агру. Величественное в своем великолепии место. Мы ужинали в каком-то старинном дворце, столики стояли прямо на лужайке, и я повторяла за индийскими танцовщицами причудливые движения их национального танца. Они окружили меня, и я плавно водила кистями рук, сощурив глаза, покачивала бедрами в такт музыке, и мне казалось, что другой жизни у меня никогда и не было.

— В своей прошлой жизни я, наверное, была танцовщицей, — сообщила я Косте, приближаясь к нашему столику, пританцовывая.

— Шансонеткой, — кивнул Костя.

— Никакой не шансонеткой! — Я демонстративно возмутилась. — А, наоборот, какой-нибудь Айседорой Дункан.

— Нет. Она рано умерла.

— Тогда Чарли Чаплином! Точно. Я была Чарли Чаплином.

Я прошла по лужайке знаменитой походкой великого комика.

— Мужчиной? — Костя недоверчиво посмотрел на меня.

Я рассмеялась:

— Ты в то время был женщиной.

— Я? Нет, это вряд ли.

— Ты что, женоненавистник?

— Если бы я даже был им раньше, то сейчас все равно все бы изменилось. Но, честно говоря, я никогда им не был.

Я кокетливо улыбнулась.

Костя курил сигару и смотрел на меня тем взглядом, какой наполняет жизнь любой женщины самым высоким смыслом. Когда она чувствует себя самой красивой и самой желанной.

Так я себя и чувствовала.

Когда Костя говорил, жесты его рук всегда сопровождали слова. И мне было приятно понимать, что у него красивые кисти и тонкие длинные пальцы. Я даже стала немного копировать движения его рук. Непроизвольно.

Он говорил всегда немного с улыбкой. Даже самые серьезные вещи. Как-то совсем по-мальчишески.

И еще мне нравилось, что он умел то, что умеют немногие: жить здесь и сейчас. И когда он был со мной, он был только со мной. Все остальное было не важно. И поэтому казалось, что всего остального просто не существует. И я чувствовала себя с ним самым важным человеком во Вселенной.

Костя купил мне красное сари, и мы потратили пару часов на то, чтобы научиться меня в него заворачивать. Случайно выяснилось, что красное сари надевают в качестве свадебного платья.

— Ты, случайно, не женат? — с притворным ужасом в голосе спросила я Костю. — А то в этом наряде я могу оказаться в щекотливом положении.

Костя заверил меня в том, что он абсолютно свободен от каких-либо обязательств, и пошел узнавать, в чем должен быть на свадьбе жених. Но индусы улыбались в пышные усы и загадочно молчали. Чем, кстати, очень нас заинтриговали.

В Агре я начала коллекционировать разнообразные декоративные наволочки: расшитые стразами и вышитые затейливыми зверями, с бисером и крохотными зеркальцами, из разноцветных лоскутов и превосходной переливающейся тафты. Я посвятила своей коллекции три дня. Когда количество наволочек достигло ста двенадцати, я плавно перешла на коллекционирование бус из полудрагоценных камней.

Жизнь здесь была такой солнечной и размеренной, что наполняла душу покоем, которого я уже давно не испытывала. Мне казалось, что в этом странном, немного сказочном городе я абсолютно защищена от потрясений и несчастий. Я хотела, чтобы каждый мой день был похож на вчерашний, а вчерашний на завтрашний. Я хотела знать, что больше ничего в моей жизни происходить не будет. Я была готова к тому, чтобы самой моей большой проблемой был выбор нового сари. Яркие шелковые сари стоили по пять долларов, и их можно было покупать хоть каждый день.

Я всерьез стала подумывать о том, чтобы остаться здесь жить навсегда. Моя давнишняя мечта о большом белом доме, продуваемом южными ветрами, и о смуглом юноше в чалме, который будет почтительно носить за мной раскладной стульчик, вполне могла осуществиться в Дели. Я, правда, подумала, что постоянное таскание за мною стула будет меня раздражать, но во всем остальном — это как раз то, к чему я стремилась.

Я решила ознакомиться с рынком недвижимости в Дели. Это ведь ни к чему не будет меня обязывать. Просто знать, что продается и за какие деньги. Не покупать, но знать, что такая возможность существует. Или вдруг купить? И почувствовать себя немного авантюристкой, немного конквистадором. Как у Гумилева: «Я вышел в путь и весело иду, то отдыхая в радостном саду, то наклоняясь к пропастям и безднам…» А если это правда то, что я всегда хотела? Не в смысле «пропасти и бездны», а в смысле «отдыхая в саду»…

Я обратилась к фирмам по продаже недвижимости, и мне стали показывать разные милые особнячки. Но ни один из них не был похож на дом моей мечты. Пока.

Я покупала жемчужину моей коллекции — бусы из ярко-оранжевого камня ханьч или амьч, когда мне позвонил Ванечка. И сообщил, что отец Светланиного ребенка — не Серж.

Я положила бусы на прилавок и вышла из маленькой лавки на улицу. Солнце резало глаза и обжигало плечи.

— Как ты сказал? — переспросила я и поймала себя на том, что абсолютно не удивилась. Я как будто всегда это знала.

— Отец ребенка ее бросил. Мне рассказала Светланина подруга. — Ванечка виновато хмыкнул в трубку. — У нас роман. Возможно, я даже женюсь.

Ко мне подскочил какой-то убогий. Он передвигался посредством одной ноги и одной руки, больше у него ни рук, ни ног не было. Я брезгливо отвернулась.

— На ком?

— На Светланиной подруге. Но это еще не точно.

Я не вешала трубку в ожидании какой-нибудь народной мудрости, но ее не последовало.

Я вернулась в лавку и купила оранжевые бусы, отчаянно сторговавшись с четырех долларов до одного.

«Какая мерзавка эта Светлана», — подумала я, лежа около бассейна в тени пальм. Мне было обидно за Сержа. И я испытывала явное удовлетворение оттого, что, кроме Маши, у моего мужа детей не оказалось.

Мелькнула мысль о квартире в Крылатском и о родителях Сержа. Захотелось оказаться в Москве и ударить Светлану чем-нибудь тяжелым. Но потом я представила себе, что будет, если забрать у них Сережу. Они просто не перенесут еще одной потери. Этого я не допущу.

Я позвонила. Трубку взяла свекровь.

После подробного рассказа об успехах ребенка в области подрыгивания ножками и ручками она сообщила мне, что Светлана уехала.

— Сказала, что толком ничего объяснить не может, но какая-то экспедиция, — без сожаления объяснила свекровь. — А ты скоро вернешься?

— Не знаю, — ответила я чистую правду, — может, вы с Сережей ко мне приедете…

В этот день я не пошла с Костей ужинать, не плавала в ночном бассейне и рано легла спать.

Костя прислал мне в номер цветы и книжку на русском языке, что было здесь редкостью. Гарленд, «Тессеракт». Фраза «по полу пробежал таракан, похожий на крошечный скейтборд» подняла мне настроение, и я заснула, снова забыв и о Светлане, и о Москве.

Наутро я решила начать коллекционировать старинные музыкальные инструменты. Как и всего остального, их здесь было в избытке. Я собиралась развесить их по стенам моего индийского дома, который мне когда-нибудь все-таки найдут.

Костя поддержал мое начинание и, пока я завтракала, притащил мне гигантский потрепанный барабан, который занял ровно половину моего номера. Я решила хранить его в номере Кости. Я также предложила ему часть своей коллекции подушек, но он отказался. Бусы предлагать не стала.