Царство льда - Страница 20

Некоторое время у Беннетта была русская любовница, которая звалась «Мадам А» и считалась «самой неприветливой женщиной французского общества». Беннетт не восстановил отношений с Кэролайн Мэй и большую часть жизни оставался холостяком. Жить в Нью-Йорк он так и не вернулся.

Интерес Джеймса Гордона Беннетта к отправке новой арктической экспедиции становился все сильнее, и в марте 1877 года он решил навестить эксперта по Арктике доктора Августа Петермана. С несколькими пересадками он на поезде добрался до французской глубинки, а затем пересек границу с Германией. Путешествие на поезде показалось Беннетту «изматывающим». Ему претило трястись в вагоне по дремлющим европейским просторам, куда не могли добраться ни его газета, ни его яхты. Он миновал древний Тюрингенский лес, напоминающий темно-зеленое море. Затем поезд въехал в плодородные земли, покатился по лоскутному одеялу пастбищ и горчичных полей и, в конце концов, прибыл в чопорную Готу.

Гота была до крайности милым средневековым городком с населением около 15 000 человек: извилистые улочки были выложены булыжником, ввысь стремились остроконечные шпили церквей, всюду стояли простые дома из камня и кирпича. Фонтаны на площадях питались из канала, который приносил воду из реки в 15 милях от города. На холме возвышалась гигантская барочная крепость – замок Фриденштайн, – построенная в 1650-х годах. Газетный репортер того времени описал Готу как «дремлющий город, в котором, казалось, ничего не происходило уже добрую сотню лет».

Беннетт пришел в издательский дом Юстуса Пертеса, где доктор Петерман организовал свой географический Anstalt, или институт. Хотя Гота стояла на отшибе – так, по крайней мере, казалось искушенному Беннетту, – она давно считалась одним из ведущих издательских центров Германии. Как ни странно, этот провинциальный город также был и центром книгопечатания. Здесь издавались не только карты и атласы, но и энциклопедии, словари, альманахи, журналы и всевозможные специализированные публикации. Город был полон искусных и точных аппаратов для украшения книг, литографии, гравировки по меди, цветной печати, переплета и других тонкостей ремесла. Городская жизнь была пропитана духом перфекционизма; поздно вечером можно было даже почувствовать вибрацию паровых ротационных машин.

Петерман принял Беннетта в чертежном зале института, где над наклонными столами корпели студенты-картографы, работавшие с компасами, кистями из конского волоса и штриховыми карандашами. Петерману нравилось приводить сюда посетителей. Его ежемесячный журнал «Географические известия Петермана» создавался именно здесь, как и всевозможные атласы. Хотя герцог Готский назначил Петермана профессором расположенного в 75 милях к северо-западу Геттингенского университета и присудил ему почетную докторскую степень, Петерман считал эту должность настоящей синекурой и редко появлялся в кампусе. Его настоящим домом была эта оживленная мастерская в Готе. Его открытый офис находился в самой гуще событий – вокруг постоянно чертили новые карты. Не зная, как обращаться к знаменитому картографу, Беннетт называл его просто «ваше докторство».

«Известия» Петермана давно считались самым авторитетным источником новейших географических знаний. Новые открытия питали его атласы, а его атласы, в свою очередь, подпитывали новые открытия. Латинский девиз его журнала Ubique terrarum («Вокруг света») часто сопровождался древним символом уробороса – змеи, кусающей собственный хвост. Этот символ отражал порочный круг, лежавший в центре предприятия Петермана в Готе: знания о мире питают больше знаний о мире.

Петерман не упускал удовольствия показать гостям свою маленькую империю, которой руководил с предельной эффективностью. Зачастую он был груб с теми, кто работал на него, и весьма скуп на комплименты. «Он умел учить, но ему было сложно хвалить работу учеников, – писал позднее один из коллег Петермана. – Он добился мировой славы за счет своих сотрудников».

И все же организованное им предприятие было в высшей степени любопытно. В его цеху всегда кипела работа: на удивление точный портрет Земли постепенно обретал форму и обрастал все более мелкими деталями. Здесь каждой черточке мира – каждой реке, мысу, фьорду, леднику, болоту и перешейку – присваивались имя, контур и цвет. Незначительных деталей для картографов Петермана не существовало. Учитывались все существенные перепады высоты, все доминирующие морские течения, все пути и железные дороги, все оазисы и караванные тропы, даже известные координаты телеграфных проводов, опутавших континенты, и толстых кабелей, проложенных по океанскому дну.

Карты Петермана не имели себе равных. Они были надежны, актуальны, безукоризненно точны и поразительно красивы – обычно их раскрашивали вручную. Они были полны информации: по картам можно было судить о рельефе и градиенте местности, многочисленные петли и завитки изотерм показывали малейшие изменения климата, плотности населения и океанской температуры. Работники Петермана могли с поразительной быстротой создать новую карту. Французский издатель популярных словарей Ларусс несколькими годами ранее признал заслуги Петермана: «Сегодня Петерман во всех цивилизованных странах считается главным авторитетом нашей эпохи в сфере географии».

Показав Беннетту свой географический институт, Петерман провел его по типографии Пертеса, где стояли медные гравировальные станки и большие ротационные прессы. Затем они направились на виллу Петермана неподалеку от железнодорожной станции. Там они прошлись по саду и наконец поднялись в кабинет хозяина, где в книжных шкафах стояли почти все когда-либо написанные книги об Арктике. По словам одного из историков Арктики, Петермана считали «полярным отцом» планеты, своего рода «международным президентом географического мира». Люди со всего света приезжали к нему в Готу, чтобы узнать его мнение касательно исследований Арктики. Он удостоился множества наград и почетных степеней, а королевские дворы Италии, Австрии, Испании и ряда других стран отметили его заслуги престижными медалями.

И все же Август Петерман был со странностями. Многие его представления об Арктике, как теперь известно, не имели никаких оснований и в целом были довольно чудными. К примеру, он советовал путешественникам похищать хотя бы по одному эскимосу каждого пола из всех северных туземных племен, чтобы затем, как на Ноевом ковчеге, привезти их в западный мир, где ученые получили бы возможность изучить их и в качестве живых экспонатов представить публике. Кроме того, Петерман разработал не подкрепляемую никакими конкретными свидетельствами теорию, в соответствии с которой греки и итальянцы генетически лучше всего были приспособлены к лишениям и трудностям арктических странствий. Возможно, это объясняется его искренней убежденностью в мягком климате полюса. Он также утверждал, что соленая океанская вода не замерзает и уж точно не может промерзнуть так, чтобы подо льдом оказался весь Северный полюс: по его мнению, льды образовывались лишь возле арктического побережья и в основном появлялись там, где пресноводные реки впадают в арктические моря. Бывало, он выдвигал и несколько другое предположение: возможно, соленая вода и замерзает, но в процессе этого вся соль вымывается из нее или выветривается в ходе «кристаллизации». Как бы то ни было, он настаивал, что ледяные шапки практически не содержат соли, так что исследователи Арктики вполне могли использовать полярные льды в качестве источника не требующей фильтрации пресной воды.