Царский духовник - Страница 5

Матушка, чисто одетая, терпеливо указывала своим ученицам недостатки в их работе, объясняла, как сделать лучше, а в минуту отдыха беседовала с ними о домашнем хозяйстве, как порядок вести в доме на благоутешение мужа и родителей.

— Слушайте, девушки, — деловито говорила попадья, — помните, что пустые пересмешные разговоры со слугами, перетолки с торговками, женками бездельными, волхвами постыдны и вредны для каждой девушки или женщины, а паче всего не должно развлекать себя хмелем, пением, непотребными играми и плясками, коли вы все сие избегнете, будет на вас милость Божия, Пречистыя Богородицы и Великих Чудотворцев.

Девушки внимательно слушали слова Пелагеи и своим молчанием подтверждали согласие поступать по ее указаниям.

Довольная их вниманием, матушка продолжала:

— А делати что зачнете, то с молитвою и с доброю беседою или с молчанием, слово праздное или хульное, роптание, смехи, кощуны, песни, бесовские игры не должны быти, иначе Божия милость отступит, ангелы отыдут скорбны, и возрадуются нечестивые демоны.

Сильвестр, уже окончивший свои занятия с учениками, задумчиво слушал поучения Пелагеи, не желая ей мешать, но, когда она окончила, он подошел к рукодельницам и тоже преподал им несколько советов.

Садилось солнце, в горнице стало темнеть, осенний день короток. В те времена при огне работали очень редко, «чтобы не портить глаз», да времени и так хватало на все, в особенности для женщины, занятой преимущественно только рукоделием и хозяйством.

— На сегодня довольно, — ласково заметила девушкам хозяйка, — поработали всласть, ступайте, милые, по домам, наутро пораньше приходите!

Рукодельницы низко поклонились своей учительнице и чуть ли не в один голос промолвили:

— Спасибо, матушка, за ласку и что поучила нас сегодня!

Девушки ушли.

Пелагея вместе с работницей прибрала горницу и стала накрывать ужин.

Отец Сильвестр, прислонившись у оконного косяка, смотрел на умирающую осеннюю природу, много мыслей бродило в голове этого настойчивого в своем пути человека. Не мало ознакомился он за это время с тяжелым положением Руси, пытливый ум его искал выхода, как внести умиротворение в вечные раздоры бояр, губящих всякое доброе начинание, как помочь молодому князю оградить страну от вторжения татар, литвы и других врагов…

Он не заметил, как подошла к нему Пелагея и позвала ужинать:

— Отец, накрыла я, ступай, оладьи простынут.

— Анфим где? — спросил хозяин.

— Да ушел давеча к изографам в избу, с той поры и не вертался.

— Долго что-то, какая теперь работа, темно стало.

— Должно быть, зашел к кому.

— Э, вот он и сам, да, никак, с гостем?

В горницу вошел Анфим, сын Сильвестра, молодой человек, и с ним мужчина постарше его немного, Алексей Адашев.

— Вот он с кем пришел! Здравствуй, Алексей Митрич, — приветливо проговорил хозяин, обращаясь к гостю. — Рад, что завернул ко мне. Садись, поужинай с нами, чем Бог послал.

Адашев сел на лавку около окна, напротив него поместился Сильвестр, с ним рядом Анфим, хозяйка же вместе со стряпкой хлопотали об угощении.

— Ну, сказывай, Алексей Митрич, что нового у вас в «верху»? — спросил хозяин гостя.

Адашев вскоре после знакомства с Сильвестром определился случайно в теремные дворяне и мало-помалу двигался вперед, его случайно заметил великий князь и стал давать ему кое-какие поручения.

— Что тебе скажу я, отче Сильвестр, гневается наш батюшка государь за мздоимство во многих государственных и земских делах, разослал близких бояр в ссылку и ча других косо поглядывает.

Задумчиво посмотрел на него хозяин.

— Сколь ни жаль мне их, а скажу, за свою неправду и вину достойную приняли! Велики были Шуйские князья, никто к ним и подступиться не решался, сколь много оскорбляли они государя, ослушались его приказаний, памяти его родителей не щадили, людей, ему ближних, умерщвляли… И что ж, где теперь Шуйские, где их гордость сатанинская? И следа не осталось. Тлен все и суета сует!

— Истинно так говоришь ты, отче, озлобили они сердце царево, трудно будет его теперь смягчить.

— Но тебя-то, Алексей Митрич, милует государь?

— Хранит Господь, не слыхал я от него слова бранного, грозного взора его не видывал.

— Смягчи, Господи, царево сердце на благо родной земли, — проговорил Сильвестр и молитвенно поднял глаза на икону Спасителя, висевшую в красном углу, — пошли ему, Господь, добрых советников.

— У него теперь добрый советник, владыка Макарий.

— Наш новгородский, с ним я сюда и в Москву прибыл, — заметил хозяин. — Владыка человек добрый, жаль, что ветх годами, сил нет, бороться с изветом бояр ему нелегко…

— Вот если б тебя к нему на помощь, отче, — прервал хозяина Адашев, — много полезного оказали бы вы и молодому князю, и Руси-матушке!

Он вопросительно посмотрел на Сильвестра, точно ожидая от него ответа.

— Не прочь бы я послужить на пользу родной стороне, — спокойно ответил священник, — да только как тут быть? Самому мне негоже предлагать себя владыке, а помимо-то кто же про меня ему напомнит!

У гостя загорелись глаза.

— Коль ты вправду согласен, отче, дозволь мне при случае слово о тебе замолвить?

— Просить буду, коль тебе не в докуку и меня ты за нужного человека считаешь.

— Нужного! — горячо воскликнул гость. — Да такого человека, как ты, обойди всю Москву — не сыщешь! Вот как раз и случай предстоит. Слухи идут, что государь закон принять хочет.

— Что ж, в добрый час, поди, ему ведь скоро семнадцать минет, пора избрать ему супругу, — деловито сказал хозяин.

— На этих днях он звал к себе владыку и объявил ему об этом. Митрополита ты повидай, явиться к нему можешь под предлогом, коим пожелаешь, с своей же стороны, и я ему о тебе напомню. Уверен, что рад будет святой владыка себе помощника такого, как ты, найти.

Приятели долго обсуждали план Адашева; совсем уже стемнело, попадья затеплила восковую свечу, поставила ее на стол, а они все сидели и беседовали.

— Помни, отче, совет мой, — сказал хозяину на прощанье Адашев, — ступай к владыке завтра поутру, а сам я не премину все ему объяснить.

Сообщение молодого человека оказалось правдой: действительно, 14 декабря 1546 года владыка Макарий отпел поутру молебен в Успенском соборе и, пригласив с собою всех бояр, отправился во дворец к великому князю.

— Созвал, нас князь, чтобы объявить нам о своей великой радости, — объяснил владыка боярам.

О намерении государя жениться было уже всем известно, но тем не менее многие были изумлены, пошли толки, пересуды, кое у кого из бояр, у которых были дочери на выданье, промелькнула надежда породниться с великим князем и, благодаря этому, стать первым при дворе.

В переполненную боярами Грановитую палату вышел Иоанн. Приняв благословение от митрополита, он зорким взглядом осмотрел собравшихся и твердым голосом проговорил:

— Милостию Творца Всемогущего и Пречистой Его Матери, молитвою и милостию великих московских чудотворцев Петра, Алексея, Ионы и Сергия, а равно и всех других российских чудотворцев, на коих положил я упование, и у тебя благословясь, святой владыка, помыслил я избрать себе супругу. Наперво думал я искать ее в чужих краях, у кесаря иль у какого круля, но, обсудив, я мысль сию отринул: негоже мне в чужих краях жениться, с супругою мы можем не сойтися в нраве, и мирного житья меж нами не случится. Вот почему прошу тебя, владыка, благословить меня избрать себе супругу здесь, в государстве нашем русском.

Такое решение поразило настолько митрополита и бояр, что они заплакали от радости.

— Годами молод он, а свой уж держит ум, — заметил князь Скопин-Шуйский боярину Челяднину.

Но этим изумление бояр на этот раз еще не окончилось, молодой князь обратился к ним с речью:

— По твоему, владыка, благословению и с вашего боярского совета, хочу прежде своей женитьбы поискать прародительских чинов, как наши прародители, цари и великие князья, и сродник наш великий князь Владимир Всеволодович Мономах на царство, на великое княжение садились, и я также этот чин хочу исполнить и на царство, на великое княжение сесть.