Царские врата - Страница 6

«Я хочу быть богатой и счастливой…»

Перед глазами, в серой мгле улицы, заплясала огненная надпись: «ТИРЪ».

Почему с твердым знаком, подумала я, как в старой, убитой России, – и толкнула дверь от нечего делать, и вошла.

Передо мной были звери и птицы, и к каждой были прибиты белые кружки с черными точками. Я не знала, что это мишени. Я их видела в первый раз.

– Пострелять хочешь?

Толстый человек скалился, улыбка до ушей, протягивал мне винтовку.

– Пострелять? Хочу, – сказала я и взяла винтовку у него из рук. Тяжелая, как гиря. – А покажите мне как!

– А ты не умеешь, что ли? – осклабился толстяк и загрохотал, а не захохотал. – У-ха-ха-ха-ха! Ух-ха-ха-ха! Ну давай, так и быть, покажу!

Он вышел из-за стойки, подошел ко мне, втиснул винтовку плотнее мне в руки, приказал:

– Подними.

Я подняла винтовку.

– Теперь прицелься. Вот так!

Он показал, как надо прицелиться. Я сделала, как он показал.

– Видишь, вот мушка? Прищурься и поймай на мушку мишень. Поймала?!

Я кивнула.

– Руки пусть не дрожат!

Он слегка ударил меня по руке.

У меня руки не дрожали.

– Целишься хорошо?! Вон в того зайца, да?!

Он орал, как на пожаре.

– Хорошо. Я не глухая.

– Стреляй!

Я выстрелила.

И зайчик перевернулся и закачался, как маятник.

Толстяк захлопал в ладоши.

– А что врешь, что не умеешь? Врать надо складно! Приз в студию!

Он вынул из-под стойки огромную коробку с конфетами. Я видела такую коробку впервые в жизни.

Толстяк, как фокусник, раскрыл коробку. Я осторожно взяла конфету. Он кинул в рот одну, другую, третью, зажевал, зажмурился.

– Еще постреляешь? Понравилось?

– Понравилось, – сказала я. – А это пули настоящие?

– Пули-дуры, ха-ха! – сказал он.

Я прицелилась и выстрелила в картонного лося. Лось упал и закачался.

Я выстрелила в хитрую лисичку. Лисичка упала кверху лапками.

Я выстрелила в летящего журавля. Попала.

Я будто сошла с ума. Я прицеливалась и стреляла, прицеливалась и стреляла. И попадала и попадала. Во рту у меня скопилась горечь. Во рту и в животе. Мне казалось – я на охоте, и все эти игрушки – живые.

Когда я оторвалась от прицела, все лицо мое было залито слезами. И я вытерла лицо рукавом пальто, держа винтовку в руках, на весу.

Я расстреляла всех зверей в тире. Толстяк с восхищением смотрел на меня.

– Во девка! – восторженно громыхнул он. – А врет, что не умеет! Ты снайпер, что ли? Или у тебя глаз алмаз?

Я осторожно положила винтовку на стойку.

– По этому поводу надо коньячку, – толстяк вытащил из-под стойки початую бутылку. – Или ты не пьешь? Девочкам можно… по чуть-чуть, мама не заругается… конфеткой закусишь.

– Совсем немножко, – прошептала я.

Мы чокнулись рюмками, сделали по глотку, и порозовевший толстяк спросил:

– Ну, кроме шуток, девка, колись! Как тебя зовут?

– Алена.

– Стрелять где-нибудь училась?

– Нет.

– Алена, ты талант. Талантам… – он подмигнул, – надо помогать, бездарности пробьются сами. На тебе, девка, можно сделать отличные бабки.

– Что? – спросила я. – Что сделать?

– Деньги большие. И ты будешь не в накладе, и люди подзаработают. Давай сделаем так, – он наклонился, пошарил в кармане куртки, висящей рядом с ним на замызганной стене. – Я тебе адресочек дам. Человека одного. Он будет учить тебя бесплатно. Сто пудов, бесплатно. Ты ни копейки не будешь ему платить. Но уговор один. Делай все, что он скажет. Все-все-все, поняла?! И молчи. Молчи как рыба. О том, что я тебя к нему направил. Зато потом… потом…

Он облизнул губы. Когда он, клыкастый, улыбался во весь рот, он становился похож на жирного медведя.

– Чему он будет меня учить?

Коньяк медово, жарко разливался по телу. Он был намного лучше водки. И вкуснее.

– Стрелять учить, дура. Только не в картонных зверей. В людей.

И он всунул мне в руку визитку. У него были липкие пальцы и потная ладонь.

Я отдернула руку, и визитка упала на пол.

– Я не хочу в людей! – крикнула я. – Вы шутите!

Он поднял с пола визитку и злобно затолкал мне ее в карман.

– Дура, – сказал он хрипло. – Аленка-дуренка. Потом еще спасибо скажешь.

Вытащила эту визитку из кармана, когда мне стало совсем уже невмоготу.

Картонные звери в тире все качались передо мной, задрав ноги, лапы, топорща когти. Убитые птицы разевали клювы. Я набрала телефонный номер негнущейся рукой, будто бы сто часов простояла на морозе.

– Але? – сказала я. – Руслан? Можно с вами встретиться?

На том конце провода помолчали.

– За-чем?

Голос говорившего был надменный и властный, как у царя. Я хотела бросить трубку. Но не бросила.

– Я хочу научиться хорошо стрелять.

– Тэбя ка мне направил Кутэпав?

Я молчала.

– Так. Па-нятно. Прихади. Адрэс на визитке.

– Когда?

– Кагда захочишь.

Я долго, долго слушала в трубке гудки. Целый час, наверное, слушала.

Темная комната. Золотой, далекий свет под потолком. Ей на звонок открыл дверь кто-то невидимый, она не разглядела в темноте прихожей кто. Открыл и испарился. Она идет медленно, медленно, нащупывая ногами половицы, ковры, мраморные плиты, снова грубые обшарпанные половицы. Роскошь и беднота, гламур и нищенский ковер со свалки, разве вы можете быть вместе, жить вместе? Можем. Наш мир на то и сработан, чтобы в нем уживалось несовместимое. Лед и пламень. Вода и камень. Смерть и…

Она шагнула ногой в круг света. Боялась поднять глаза. На ее плечи ложатся руки, и они давят ее книзу. Стальная арматура. Выломанные из окон тюрьмы решетки. Почему такие железные пальцы? Он прожмет ей кожу до костей. Раздавит ее плечи. Так торговец на рынке давит мандарин в кулаке. И на снег льется сок. Льется кровь.

– Падними глаза. Нэ бойся.

Она поднимает глаза. Ничего не видит. Все мелькает, как в метели: щетина на подбородке – блеск бешеных белков – острый выблеск зубов-ножей – золото лысины – золото крохотной серьги в ухе – морщина, будто прорезанная острым лезвием в старом дереве – яблоко кадыка на шее, оно дрожит и ходит ходуном – хруст черной кожи, обтягивающей грудь и плечи – лоб летит, будто булыжник – прямо в тебя, прямо в тебя.

Мимо тебя. Сквозь тебя. Навылет.

И глаза в тебя летят – но не навылет: застревают в тебе, в твоем черепе, как две серебряные пули.

Она раскрывает губы. Задыхается. Выдыхает:

– Это вы Руслан? А почему у вас русское имя?

И он, блестя безумными синими белками глаз, подносит к уху с золотой серьгой волосатую смуглую руку:

– А это штобы тэбя лучше слышать, русская дэвочка. Ты ведь так тиха гаваришь.

Он смеется. Потом жестко режет:

– Руслан – эта нэ русскае имя. Эта мусульманскае имя. Па-няла?!

Я тряслась в грузовике по размытой дождем дороге и пыталась представить себе время. Ну, натурально, что такое время. Почему мы в нем живем. Почему оно не идет вспять. Наверное, каждый об этом думал.

– Эй, ты! Волосы какие у тебя густые! Давай постригу? У меня нож острый есть!

– Ха-га-а-а-а-а!

– Эй!

– Тебя как завут, каралева? Язык ат-кусила, да?!

Лысый человек с серьгой в ухе встал во весь рост в громыхающем по каменистой ухабистой дороге кузове грузовика.