Царская охота (СИ) - Страница 31

— Что тебе, гардемарин Белов?

— А это правда, что мы уже весной в море выйдем? — в голосе мальчишки звучала с трудом скрытая надежда. Мордвинов внимательно на него посмотрел и покачал головой. Вот ведь, как бывает. И этому отроку шестнадцать не так давно исполнилось, и государю Петру Алексеевичу тоже, но как же они отличаются-то. Даже несмотря на то, что конкретно вот этот паренек не самую легкую жизнь прожил, а дитя-дитём. Глядя на Петра Алексеевича такого ощущения не возникало. Верно говорят, тяжела шапка Мономаха, рано она государя радостей детства и отрочества лишила, ой как рано.

— Правда, гардемарин, — кивнул Семен. — Вас разделят по ролям. Кто-то офицерами будет, кто-то простыми матросами. Чтобы все вы умели делать, и паруса поднять, и якорь кинуть, да даже палубу надраить. Государь, Петр Алексеевич велел фрегат специально сюда подогнать. Будете ходить до Кронштадта, потом в море на пять миль, и обратно. В следующий день поменяетесь местами. Каждый из вас и капитаном побудет и артиллеристом и даже юнгой. А вот когда все будет отработано так, что ночью разбуди, а вы путь сможете проложить, одновременно морских узлов затягивая, вот тогда государь поручил из лучших учеников две команды составить и соревноваться уже на скорость. Маршрут еще не определен, но та команда, коя победит, домой сможет уехать в отпуск, родных повидать, да награждена будет тремя рублями на каждого члена команды.

— Ого, — мальчишка расплылся в улыбке. — Можно, я расскажу, а то слухи токма гуляют, а сказать никто ничего толком не может.

— Хотел бы запретить, да все равно просочиться, — поморщился Мордвинов. — Языками шибко не чешите и старайтесь усерднее.

— Ну это само собой, все ж захотят в выигрышной команде участвовать, — внезапно он прищурился, и протянул. — Глянь, Семен Иванович, приехал кто-то, — Мордвинов резко развернулся и увидел, как прямо к крыльцу, на котором они с Беловым стояли, резво подкатили сани, и из них выскочили два молодых человека. Увидев одного из них: высокого в черной с серебряной оторочкой дохе, да в шапке из лисы чернобурой, Семен Иванович побледнел и вытянулся, едва ли не во фрунт.

— Вольно, Семен Иванович, — высокий парень не старше самого Белова на вид подскочил к ним и улыбнулся белозубой улыбкой. — Вот, узнал, что здесь ты сегодня, и решил, что нечего рассиживаться, можно и в один день многое успеть сделать. — Белов с любопытством смотрел на парней, пытаясь понять, кто это, и почему так всполошился непробиваемый Мордвинов. — Это кто такой с тобой?

— Гардемарин Белов, — гаркнул Лешка, выпрямляясь, выпятив грудь колесом. По всему выходило, что парень этот мог командовать, так почему не уважить его?

— Государь, Петр Алексеевич, как же можно вот так, без сопровождения, на санях… — наконец выдавил из себя Мордвинов, а Лешка, наконец понявший, кто перед ним, побледнел едва ли не больше Семена Ивановича.

— Да там все, на берегу остались, — государь указал куда-то в сторону Невы. — Да не тушуйся, Семен Иванович, что мне тут грозит. Меня в случае чего и воспитанники твои защитят, не так ли, гардемарин Белов? — и он перевел смеющийся взгляд на Лешку, который сумел только кивнуть. Зачем он вообще спрашивает? Конечно, защитят. Да он лично жизнь отдаст за этого молодого еще парня, который уже столько для него сделал. Он дал ему, Лешке шанс, надежду, что можно выбраться из того болота, в котором они с маменькой после смерти отца жили. Неужели он еще может сомневаться в преданности таких как он? Молодой государь вообще был на их курсе кумиром. Жаль только портретов не было, да даже монеты с его ликом еще не чеканили, так что как Петр Алексеевич выглядит, он только сейчас узнал… лихорадочно метавшиеся Лешкины мысли прервал насмешливый голос государя. — Давай, Семен Иванович, показывай, вон вместе с гардемарином, свое хозяйство, а потом уже поедем во дворец, решать, куда завтра направимся.

Филиппа задумчиво смотрела в окно. Почему Петр так любит у него стоять, гладя на то, что происходит за стеклом, даже, если на улице темно, и за стеклом можно разглядеть только собственное отражение?

— Не волнуйтесь, ваше высочество, он обязательно к вам вернется, — Филиппа резко развернулась к Петру Шереметьеву, обратившемуся к ней по-французски, чтобы ободрить. По его сжатым губам она прекрасно поняла, что он отдал бы все, чтобы быть сейчас рядом со своим государем, но Петр своего приказа не отменил, и Шереметьев вынужден был оставаться рядом с ней, помогая в приготовлениях к свадьбе. Она слабо улыбнулась. Когда наступило то мгновение, когда она поняла, что уже не опасается его, что она боится за него? Филиппа и сама не смогла бы ответить. Это произошло так незаметно. Когда она ехала в Москву, то боялась. Боялась, что его убьют, и она окажется в очень незавидном положении. А вот в тот момент, когда она огрела Рондо по голове, увидев, как тот подносит пистолет к его лбу, ей уже было плевать на себя, потому что она боялась только за него. Но как Шереметьев это понял? Неужели все так очевидно?

Ту ночь, накануне отъезда он провел с ней, и утром она уже не выгоняла его из своей постели, а наоборот цеплялась за него, не желая отпускать в эту поездку, потому что ей теперь везде мерещились заговоры и пистолеты, приставленные к его голове. Но и удерживать долго его она не могла, не имела права. Потому что он император и никогда не будет принадлежать ей одной. Она знала на что шла, когда соглашалась на этот брак. Вот только она тогда не подозревала, как это мучительно — бояться за кого-то.

— Все в порядке, граф, я просто неважно себя чувствую, — наконец ответила Филиппа и вернулась на свое место рядом с фрейлинами, которые в это время разбирали образцы золотого кружева, пытаясь понять, какое достойно украсить свадебный наряд будущей императрицы.

Дверь в ее покои приоткрылась и зашел Михаил Воронцов, осиротевшего, после отъезда Елизаветы, к которой был приставлен камер-юнкером. Петр не знал, что с ним делать и временно назначил его секретарем Филиппы.

— Здесь Брюс Яков Вилимович, государыня. Примешь ли, али гнать в шею?

— Что? — Филиппа непонимающе смотрела на Воронцова, затем покачала головой. — Нет, разумеется не гнать, пускай граф заходит, — Петр рассказывал ей, как важно для него это беспокойное семейство, и Филиппа ни в коем случае не хотела портить впечатление Брюса о императорской семье. Воронцов кивнул, и исчез, а буквально через пять секунд вошел пожилой уже мужчина с цепким взглядом.

— Ваше высочество, благодарю, что приняли меня, — граф отвесил поклон, и выпрямился, пристально разглядывая Филиппу.

— По-русски, если можно, граф, — она говорила медленно, тщательно выбирая слова, но, что характерно, практически без акцента. — Что привело тебя ко мне?

— Эм, даже не знаю, как выразиться, — Брюс задумался на мгновение. — Я хотел обратиться с просьбой. Понимаете, я обещал, что уговорю государя приехать после Нового года в училище, чтобы он поговорил с моими воспитанниками, и лично наградил самых отличившихся. Я даже приготовил награды, по полрубля десяти самых лучших учеников. Но, государь уехал, как обычно, никого не поставив в известность, и я решил, что государыня не сочтет за дерзость, ежели я с подобной просьбой обращусь к ней.

— О-о-о, — Филиппа думала меньше минуты, затем обернулась к Шереметьеву. — Граф, как быстро ты сможешь велеть запрячь карету и подготовить эскорт?

— Уже бегу, — Петька действительно сорвался с места, благодаря Бога за то, что появилось хоть какое-то разнообразие в этих вечных тканях, цветах и пригласительных письмах, кои уже отсылались сотнями.

— Как только граф Шереметьев все подготовит, я сразу же выеду, — Филиппа так же, как и Петька почувствовала оживление. — Меня будут сопровождать Воронцов, княжна Черкасская и графиня Ушакова. И, граф, я сама приготовлю десять наград отличившимся мальчикам, приберегите свои деньги для других целей.

Брюс поклонился на этот раз более глубоко.