Царевна Софья и Петр. Драма Софии - Страница 4

Положение блокированного в центре Москвы царского двора усугублялось тем, что все квартирующие в столице военные силы были на стороне восставших. Лишившись возможности даже помыслить о том, чтобы, по обыкновению, перевешать бунтовщиков, власти заметались. Нет, «верхи» не отказались от междоусобной борьбы: к середине мая коалиция заговорщиков раскололась, оскорбленная прорвавшейся к власти группировкой родичей Петра Нарышкиных и их возвращенного из ссылки покровителя, экс-канцлера Артамона Матвеева. Между политическими стычками хозяева Кремля вовсю даровали себе чины и имущества. Однако ни одного шага к спасению не было сделано.

Стрельцы и солдаты московского гарнизона неслучайно оказались во главе восстания. Начиная с «одоления» Казанского ханства в 1552–1557 гг. московские стрельцы, жившие полковыми слободами вокруг столицы, составляли ударную силу русской армии, а в мирное время обеспечивали порядок к Москве, неся караульную и пожарную службу. Число их полков-«приказов» росло, оружие и выучка совершенствовались, «посылки» на год и два для исполнения важных миссий на окраинах учащались. При этом стрельцы, используя налоговые льготы сравнительно с «черными» (податными) жителями московского посада, ухитрялись успешно развивать в своих слободах ремёсла и торговлю.

Вместе с размещёнными в столице двумя «выборными» (гвардейскими) полками солдат именно стрельцы принимали главный удар врага и первыми шли в атаку на поле битвы. Это было вовсе не «игрушечное» войско московских дворян, которые одевались из царской казны на парад, а настоящие суровые профессионалы войны. Но для властей эти «служилые по прибору» оставались людьми второго сорта, которых дворянам-начальникам дозволялось бить, унижать и даже грабить, задерживая государево жалованье и делая из него «вычеты» для своих нужд.

Привыкшие к взаимовыручке и решению вопросов «общим советом» полка (на котором обсуждали коллективные расходы и службы, выбирали десятников, пятидесятников и сотников), служивые волновались еще зимой, при жизни царя Фёдора, требуя оградить их от «налогов начальнических и нестерпимых обид» временщиков, которым они подвергались едва ли не в большей мере, чем жители московского посада.

После переворота в пользу Петра, окончательно потеряв надежду на справедливость «доброго царя», полки восстали, изгнав дворян-командиров и избрав из своей среды «выборных» для защиты общих интересов. Весть о столичных волнениях всколыхнула провинциальные гарнизоны, но главное – регулярные полки придали восстанию организованность, несвойственную скоротечному бунту (что впоследствии дало основание домыслам о «заговоре Софьи», «Хованщине» и т. п.).

15 мая 1682 г. тщательно подготовленное в «кругах» (полковых советах) и на тайных совещаниях стрелецких и солдатских выборных людей вооруженное восстание началось. Рано поутру во главе с новоизбранными командирами, с развернутыми знаменами и полковыми оркестрами, в полном вооружении и с пушками, из опоясывающих Москву стрелецких слобод и солдатских Бутырских казарм двинулись к центру города колонны лучших в России войск, прославленных за столетие многими победами, разгромивших в недавней войне (1672–1681) отборные силы янычар и знаменитейших полководцев Османской империи.

Стрельцы и солдаты были единодушны – старых командиров, прислужников и «ушников» начальства они заблаговременно истребили и разогнали, многие полковники сами бежали в страхе. Двигавшиеся со стороны Бутырских казарм выборные солдатские полки аккуратно связали генерала Аггея Алексеевича Шепелева, проявившего во время восстания такую же неустрашимость, как и в 1678 г., когда он, надев шапку на шпагу, шел впереди своих бойцов на штурм Чигиринских высот, нашпигованных окопавшимися янычарами лучшего турецкого полководца Кара-Мустафы.

Горожане, шедшие за стройными колоннами и собиравшиеся в многочисленные толпы, проявляли меньше единодушия. Так и должно было быть – ведь на улицы вышли люди и по занятиям, и по убеждениям разные: от богатого промышленника до наемных работных людей. С целью политической агитации стрельцы и солдаты послали глашатаев кричать, что бояре-изменники не только отравили царя Фёдора (вестимо отравили – иначе, откуда они знали, что он не проживет еще несколько часов, когда присягали Петру?!), но покусились уже на жизнь царевича Ивана: отравили или задушили – кому что больше нравится.

Слухи подтолкнули на Кремлевскую площадь даже неустойчивых, неверящих в успех восстания. Впрочем, сопротивления почти не было. Привилегированный белый полк царской охраны влился в ряды пестрых стрельцов (голубые кафтаны с желтыми патронташами и сапогами, коричневые с красным одежды) и солдат в темных кафтанах, частью в тяжелых кирасах и шлемах. Охранный полк открыл ворота Кремля. Несколько ружейных залпов снесли с Ивановской площади боярских и дворянских вооруженных холопов.

Выстроившиеся перед дворцом восставшие потребовали выдать им строго по составленному и тщательно обсужденному в «кругах» списку 40 «изменников»: издевавшихся над народом правителей, главных заговорщиков, отнявших власть у совершеннолетнего царевича Ивана и подозреваемых в отравлении царя Фёдора. Выведенных напоказ маленького царя Петра и царевича Ивана восставшие проигнорировали, патриарха и видных государственных мужей не стали слушать: «Не требуем никаких ни от кого советов!»

С Петром на всю жизнь остался ужас, пережитый, когда восставшие выбрасывали из дворца на копья и «рубили в мелочь» его родственников и царедворцев. Животный страх слился с ненавистью, впитанной с малолетства, когда мать и родичи царевича, предприняв неудавшуюся попытку захвата власти после смерти царя Алексея, в завистливой злобе прозябали на задворках пышного двора царя Фёдора Алексеевича.

Богомольный 16-летний царевич Иван был повергнут в оцепенение происходящим на глазах душегубством и окончательно отказался от занятий делами мирскими. Во всполошенной восставшими царской семье было множество царевен – теток и сестер Ивана и Петра, – в том числе знаменитая советница царя Фёдора, строительница и меценатка Татьяна Михайловна. Царевны вместе с царицей Наталией Кирилловной прятали преследуемых от разъяренных стрельцов, воспользовавшись даже покоями юной вдовы Фёдора, царицы Марфы Матвеевны Апраксиной. Но активно вмешаться в события они оказались неспособны.

Подавляющее большинство государственных деятелей и царедворцев, застигнутых во время ежедневного утреннего собрания во дворце, даже не отдавало себе отчета в том, что они не подвергаются непосредственной опасности, поскольку восставшие ищут именно объявленных «изменников». Правда, трудно было спокойно созерцать расправы, тем более что стрельцы убили кое-кого по ошибке, обознавшись. Гибель князя Михаила Долгорукова, а затем его отца князя Юрия Алексеевича с несколькими военными, не столько помешавшими, сколько разозлившими стрельцов сопротивлением и угрозами, усилила панику. Правящая верхушка была деморализована.

Хотя уже 17 мая восставшие, пытками добившись признания «виновных» в отравлении царя Фёдора и завершив казни, объявили о воцарении в столице спокойствия (и даже помиловали оставшихся в живых «изменников»), большинство бояр, окольничих, думных дворян и дьяков разбежались по своим вотчинам, забившись «аки подземные кроты» в дальние деревни. Лишь немногие из родовой знати – часть Одоевских, И. М. Милославский, В. В. Голицын, Хованские, М. П. Головин и др. – сочли недостойным оставить царскую семью в руках восставших.

18 мая оставшиеся в Москве вельможи образовали новое правительство вместо истребленного и разогнанного. Сложность состояла в том, что для жителей столицы, восставших против попытки «верхов» «царством владети паче прежнего, и людьми мять, и обидети бедных, и продавать», новые власти не являлись авторитетом. Но юный Пётр и Иван, царицы и царевны оказались небеззащитны. Из их перепуганной толпы выступила царевна Софья Алексеевна, обладавшая незаурядным умом, отмеченным еще знаменитым просветителем Симеоном Полоцким, у которого она осваивала курс «свободных наук» вместе с будущим царем Фёдором Алексеевичем.