Царевна Софья и Петр. Драма Софии - Страница 14

Контраст между правительствами регентства и Нарышкиных был разителен. Нёвилль заметил его, несмотря на то, что большую часть сведений о делах Софьи и ее сторонников (даже о внешности в характере царевны) получил от победивших «петровцев». Если рассказы о преобразовательных планах Василия Голицына и о китайской миссии Спафария были получены французом из первых рук (и переданы в меру их понимания), то остальные сообщения Записок по истории России 1682–1689 гг. были измышлениями придворных интриганов, старавшихся всячески опорочить повергнутых врагов.

Сведения Нёвилля о Московском восстании 1682 г. и злодейской роли в нем Софьи, о заговоре на Петра и его семью в 1689 г., о Крымских походах в значительной степени ложны, но не фантастичны. Главное даже не в том, что среди вымыслов попадаются реальные факты – француз передает рассказы, действительно ходившие по Москве, версии, настойчиво распространявшиеся победившей группировкой.

Благодаря Нёвиллю мы можем проследить самое начало образования тех представлений о регентстве Софьи, которые затем внушались народу на протяжении трех столетий и которые на тех же страницах опровергаются собственными впечатлениями путешественника, заставшего в Москве последние недели правления царевны и ее друзей.

Ценность положительных отзывов Нёвилля о личности, делах и планах Василия Васильевича Голицына особенно велика, учитывая резко отрицательное отношение самого автора к Московии и московитам. Имея мало возможностей наблюдать быт и нравы россиян, Нёвилль широко использовал рассказы жителей Немецкой слободы, а возможно, и иностранных резидентов или их служащих в Москве.

Вряд ли стоит сердиться на ехидного и колкого француза, ирония которого не скрывает опасливого отношения к поднимающейся на востоке державе. Он насмехается над российской армией – но подробно описывает ее походы, прогремевшие в европейских газетах[50]; не верит на словах в развитие русской торговли – но помнит об отлично налаженном ямском сообщении с Сибирью…

С чужих слов Нёвилль издевательски описывает Софью и хвалит юного Петра, но он правдив в своих впечатлениях – и со страниц Записок выглядывает страшный образ кровожадного детины с трясущейся головой и бегающими глазами. А ведь приход к власти «петровцев» спас дипломатическую карьеру автора, которого отправленный в ссылку Голицын не успел использовать во благо России, как он использовал Горна и иных эмиссаров Запада, вознамерившихся «учить московитов» «европейской конъюнктуре».

Более того, свержение правительства регентства означало такой успех Франции, о котором Нёвилль, если бы он выполнял секретную миссию, не мог и мечтать: международное значение России упало, Священная лига, участники которой только и ждали, как бы с наибольшей выгодой заключить с османами сепаратный мир, вскоре развалилась, а десятилетие спустя восточная держава надолго превратилась в служанку чуждых ей интересов, страну, в которой высшей наградой можно было считать производство в «немцы».

Де ла Нёвилль совершенно справедливо счел свои Записки о России не актуальным политическим донесением, а «чтением в часы отдыха от важных дел». Они не попали в библиотеку «короля-солнце», зато имели большой читательский успех: парижское издание 1698 г.[51] уже в следующем году было переведено в Лондоне[52] и переиздано в Гааге. Не остановившись на этом, голландцы в 1699 г. издали свой перевод, снабдив его новым предисловием и приложением о новейших событиях в России; в 1707 г. эта книга была переиздана в Утрехте[53].

Интерес к книге подогревался, конечно, маскарадным заграничным вояжем Петра (во главе с неудавшимся швейцарским купцом Лефортом) и открывавшимися невероятными возможностями экономической и политической эксплуатации России. Но не прекращал своей деятельности и сам Нёвилль, получивший, по его словам, статус дипломатического чиновника и в этом качестве сновавший по Европе, обещая самым разным людям всяческую помощь (благодаря чему он четырежды отмечен в бумагах Лейбница).

В России Записки Нёвилля оказались в центре внимания в XIX в. Н. А. Полевой издал в «Русском вестнике» за 1841 г. (т. 3–4. № 9–10) сокращенный и не слишком качественный перевод с английского издания 1699 г. Ученые самых различных взглядов – Н. Г. Устрялов и М. П. Погодин, А. Г. Брикнер и М. И. Семевский, Н. Я. Аристов и В. О. Ключевскай – свободно толковали известия французского агента, сообщавшего сведения на любой вкус.

Использование Записок в значительной мере диктовалось политическими пристрастиями. Наибольший ажиотаж, продолжавшийся и в советское время[54], вызвало сообщение Нёвилля о голицынском плане «освобождения крестьян» с земельным наделом, истолкованное в том смысле, что канцлер был предшественником Александра II Освободителя. Неважно, что француз писал исключительно о дворцовых (в крайнем случае – государственных) крестьянах и речь шла всего лишь об изыскании бюджетных средств на содержание армии.

Введение единого военного налога для не частновладельческих крестьян вполне вписывается в реальные реформы Голицына, а освобождение крепостных – выдумка фантастическая. Помимо того, что даже царь (не говоря о канцлере) не мог распоряжаться чужими вотчинами, сам Голицын лишь недавно разбогател, приобретя большие земли с крепостными крестьянами! Но именно такое нелепое толкование слов Нёвилля о русском канцлере запало в души историков и даже позволило В. О. Ключевскому назвать крупного государственного деятеля идеалистом, вроде «либерального и несколько мечтательного екатерининского вельможи», не обладавшего достаточным умом, «правительственными талантами и деловым навыком». Целую лекцию о «подготовке и программе реформы» Голицына насочинял этот историк исключительно на основе превратного толкования Записок Нёвилля, отлично продемонстрировав основной способ их использования в научной литературе[55].

Между тем к тому времени был издан ученый перевод первоиздания Записок, выполненный Александром Исаевичем Браудо – известным библиографом, заведовавшим отделом иностранных источников о России Императорской Публичной Библиотеки в Петербурге[56]. Получив в свое распоряжение этот перевод, заново сверенный с оригиналом, читатель может убедиться, что интереснейший и богатый оттенками рассказ французского агента заслуживает лучшего обращения, чем вырывание цитат; так же, как и другой цитированный Ключевским источник: «Гистория» князя Б. А. Куракина.

Исследование Браудо о личности Нёвилля сто лет оставалось непревзойденным; только английская исследовательница И. де Мадаряга сумела прибавить к нему несколько деталей о пребывании автора Записок в Англии[57], а её коллега, известный историк России Линдси Хьюз издала в Лондоне, где она преподаёт, новый английский перевод Записок[58].

Завершить работу Браудо, собрав все доступные на сегодняшний день сведения о Записках и их авторе, удалось в конце XX в. замечательному историку-архивисту Александру Сергеевичу Лаврову. Изучив и научно издав «сводный текст» (и перевод) Записок о Московии по трем рукописям, он сделал вывод, что они отражают редактирование текста, предшествовавшее изданию, не являясь авторскими и не выступая оригиналом, с которого печатались Записки[59].

Ценное для специалистов издание Лаврова мы используем для комментариев в случаях, когда изученные им рукописи дают уточнения к переводу текста парижского издания 1698 г. Это издание, видимо, последняя авторская воля. Именно по нему и производным от него переизданиям и переводам европейцы благодаря Нёвиллю знакомились с Московией. Читали издание и русские современники.