Царевна-Лягушка (СИ) - Страница 21

- Как это занимался?

- Да просто. Из естества своего и мужской солидарности он жен изводил, поедом мужей своих евших, и тем погоду в доме необратимо портивших.

- И как же он это делал? - спросил я заинтересованно.

- По-разному, в зависимости от настроения, но всегда интеллигентно...

- Ну как? Скажи, мне интересно, ведь женатый.

- Ну, например, по-народному, атропином, из белены полученным, обходился. И женщина сволочная, как вела себя в мужнином быту, так и в могилу уходила, то есть с расширенными сумасшедшими зрачками, сильном возбуждении и бреду.

- Ну и работенка... - охваченный противоречивыми чувствами, покачал я головой.

- Работа, как работа, - пожала плечами дочь ведьмака. - Знаешь, всем от деятельности его хорошо было, так хорошо и на долгий срок, что работы особой у родителя моего и не было, и он все больше хулиганистым деткам пальцем указательным грозился за кражу зеленых яблок и надувание лягушек.

- Послушай, - покраснел я от упоминания хорошо известного мне способа издевательства над лягушками. - А как же детки тех, кого он изводил? У буйных алкоголиков и жен никудышных тоже ведь детки рождаются?

- А детками алкоголиков и жен никудышных фея Анастасья занималась. По семьям одиноким пристраивала, помогала всякими там пустяшным колдовством, подучивала амбулаторно письму и арифметике и в город ломоносовами да пешковыми становиться отправляла. Так что все хорошо в округе было, жили отменно, хлеб растили, коров доили и все без склок и никому не нужного внутреннего нервного напряжения...

Екатерина Федоровна замолчала, глаза ее уперлись в штоф. Когда мне показалось, что он телепортировался, то есть придвинулся к моей руке, лежавшей на столе, я, сказав сочувственно:

- Что, расстреляли отца? - наполнил стопки.

- Да, расстреляли. Анастасью тоже. В тридцатом, зимой. Они особо-то и не волновались, когда их арестовали. У папани к тому времени руки опустились - столько подопечных у него развелось, впору было пулемет заводить. Анастасья - та рада даже была. Она давно хотела руки на себя наложить - столько беспризорников кругом, никаких чудес на них не хватало, то есть волшебных палочек. Но хватит об этом - "Кто прошлое помянет, тому глаз вон".

Мы выпили, закусили опятами. "А ничего с этой старухой пить", - подумал я, благодарно на нее посмотрев. Та же, немного "окосевшая", откинулась на спинку стула и забубнила как бы из прошлого:

- Потом я, естественно, в колхоз пошла. Политическая ситуация была яснее некуда, и чтобы эффективнее работать, вступила я в вэкапэ в скобках бэ, то есть во Всесоюзную коммунистическую партию большевиков...

Екатерина Федоровна замолчала. Ожившие ее глаза пытливо на меня смотрели.

- Вы что-то хотите спросить? - тактично поинтересовался я.

- А ты, Ваня, чай не куришь? Меня, как выпью, так к куреву тянет, как вол телегу...

- Да курю иногда. Особенно, когда выпью. Но я ведь из лесу к вам, а в лес из застенков кощеевых попал, там закурить хоть и прелагали, но на дорожку сигарет не совали.

- Тогда может трубочку? Табачок у меня самосад, ядреный? Не побрезгуешь?

- А что? Можно и трубочку.

Екатерина Федоровна сбегала к комоду, достала из верхнего ящика кисет темной ткани, вышитый крестиком и две пенковые трубки. Табачок действительно оказался ядреным, и я закашлялся. Но вторая и последующие затяжки пошли замечательно. Одурманенный никотином, я подумал, что ведь не обязательно гостя опаивать приворотным зельем, можно и обкурить таковым. Вот она и обкурила, иначе, откуда у меня к ней такое душевное расположение?

- А как вас в вэкапэ в скобках бэ приняли? - душевное расположение развязало мне язык, и он работал, невзирая на мое желание скорее узнать, как добраться до Вики.

- Да просто. Вот, посмотри.

Екатерина Федоровна сбегала к навесному шкафчику (он висел над двухконфорочной электроплитой), достала укупоренную каучуковой пробкой стеклянную литровую банку - на четверть она была заполнена серым комковатым порошком, - протянула мне. Я взял, посмотрел на этикетку - прямоугольный листочек серой оберточной, с занозами, бумаги. На ней забытыми ныне фиолетовыми чернилами были в столбик выведены следующие, большей часть перечеркнутые аббревиатуры:

РСДРП

РСДРП (б)

РКП

РКП (б)

ВКП (б)

КПСС

РКП

КПРФ

- Так что, если приму столовую ложку этого порошка, то попаду прямо в КПРФ? - спросил я, посмотрев на старуху.

- Если примешь столовую ложку этого порошка, то через неделю превратишься в заместителя Зюганова.

- Как это превратишься? - испугался я. - Купцовым, что ли, обращусь?

- Да нет. Кресло его займешь.

- Знаешь, попробовал бы, да боязно - папаня заругает, он у меня откровенный анархист.

- Знаю, Ваня, знаю, каких ты кровей.

- А баночки, на которой "Единая Россия" написано, у тебя нет? И ложки побольше?

- Нет, порошка такого у меня нет, да долго ли натереть?

Я представил себя председателем могучей партии, и стал в задумчивом смущении чесать лоб. Старуха на это укоризненно сказала:

- Все вы мужики такие. Любовь, любовь, а как что по карьере прорисуется, так сразу все по боку...

Я вспомнил Вику. Ее милое личико, ее любящий взгляд, нежный голосок. И понял, что не верю, что вновь увижу ее. Потому что все вокруг превращается из сказки в реальность, в которой хороших концов обычно не бывает. Вздохнув, я попросил старуху продолжить свой автобиографический рассказ. Она, посмотрев тепло, продолжила:

- Так вот, вступила я в ВКП (б) и принялась эту партию изнутри изводить. Тогда я в соку была, ты не подумай, что Крупская какая-нибудь по внешности, и мужики ко мне липли, как мухи к меду. И вовсе не в НКВД я пошла, не подумай чего. Просто учила бывших революционеров красиво и со вкусом жить. Не тех, разумеется, учила, которые и до меня все это прекрасно умели, а бывших рабоче-крестьянских работников. И пошло-поехало. Через несколько лет большинству партийных функционеров до мировой революции дела никакого не стало. А вот мебель эпохи Людовика IV под задом, шампанское во льду французское, да в серебряном ведерочке, да пикник в Венсенском лесу с икорочкой, да в виду королевского замка, это их умы вплотную занимало и на всю оставшуюся жизнь. И вот, когда я свою задачу видела уже практически выполненной, появился Кощей. Это был особый человек, никаких мировых революций ему было не нужно, потому что ученый он был до мозга костей и хотел лишь побольше узнать, чтобы больше уметь. Работал он в известном биологическом институте, яды там разрабатывал, противоядия, всякие там химические средства, испытывая их на бедных животных, хотя и любил бедняжек, всех без исключения. Поняв в середине тридцатых, что приближается эпоха великих репрессий, он постепенно стал переводить свою науку в подполье...

- Как это в подполье?

- Да так. Принимал, к примеру, нового сотрудника и некоторое время за ним наблюдал. Если толковый был сотрудник, с солидным научным вывихом и прочим умственным свободомыслием, то он его увольнял и отправлял к себе на дачу, работать там на свежем воздухе и без всякой идеологии - средства у него были и распоряжался он ими бесконтрольно...

- Как я понимаю, я с дачи этой сбежал?

- Да. О ней до сих пор никто не знает.

- Как это? Вика мне говорила, что в государственном учреждении работала? И Фантомас, то есть старший лейтенант Илья Головкин, из этого самого учреждения был направлен Внешней разведкой во Францию?

- Наверно, попутала. Сам понимаешь, днем работаешь в государственном учреждении, ночью - в шарашке Кощея. Хотя, если подумать, наверное, все она все-таки знала. Потому и сбежала, потому ее так настойчиво и ищут.

- Так по-твоему получается, что эти все змеюки военные, муравьи, на воду и углекислый газ распадающиеся, и всякие наблюдательные вороны, все это Кощей в тайне от Родины изобрел и неизвестно как собирается использовать?