Царевна-Лягушка (СИ) - Страница 12

Слезы навернулись мне на глаза, стала тоскливо, как никогда и близко не было. Походив по палатам, к отцу пошел, он в Тайном приказе один сидел, мухомор-мухомором. Подошел, ноги ватные волоча, сказал, что жена ушла. А отец нехорошо так улыбнулся и рукой махнул:

- Ладно, Ваня, не горюй. Стрел у тебя в колчане достаточно.

Я от изумления рот раскрыл:

- Ты что, думаешь, я ее на каку другую поменяю? Она же единственная...Ты что, ее не видел?

- Видел, хороша девица, ничего не скажешь.

- А если бы ты с ней поговорил, если бы пообщался, то...

- Говорил и общался. Только не с ней, а с Гавриилом Григорьевичем о ней. Час всего назад. И он сказал, что лучше бы нам держаться от нее подальше.

Гавриил Григорьевич, генерал известной службы, двадцать лет как был в отставке, но ни связей, ни ума своего (не то, что папаня), не потерял.

- И что он рассказал?

- Он никогда ничего не рассказывает. Он просто посоветовал ее не искать и вообще забыть, потому что так лучше будет. Всем лучше.

Отец посмотрел пристально, тягуче, и я, ревностью пронзенный, вскричал:

- Послушай, а это не ты, старый пердун, ее выкрал?!

Тут кто-то вошел в комнату, я обернулся и увидел в дверях Малюту, стрелецкого голову. За ним стояло пяток стрельцов, самых папане преданных по причине высокой зарплаты и премиальные за хорошее поведение.

- Нет, не я, - ответил отец, когда я посмотрел на него, желая узнать, что сей демарш означает. - Хотя, сам понимаешь, Ваня - тот не мужчина, который, увидев ее, об этом не задумается. И хватит об этом. В порядке соболезнования предоставляю тебе возможность самому выбрать себе невесту. В твоем распоряжении будут сутки, мобильник и все девушки мира.

- Нет уж папаня, хватит измываться! Сыт по горло! - сжал я кулаки. - У меня есть законная супруга, и я ее на краю света найду.

- В башню его, - приказал отец стрельцам, покрутив пальцем у своего виска. На хлеб и воду. Когда образумится - в кандалы и на Кулички из лука по Парашке стрелять.

Стрельцов было много, потом, когда я со зла размахался, еще прибежали...

14.

Башню - Александровский централ - с двойным колюче-проволочным периметром отец построил для убедительности. Какое государство без тюрьмы? Да никакое. И сажал он в нее тоже для убедительности, правда, одних лишь прилипчивых пьяниц и местных революционеров. Они же ее изнутри и расписали - первые углем от кострища, вторые - собственной кровью. Пьяницы, конечно, были авторами изображений чертей и прочих рогатых марсиан, летающих в тарелках. Революционная же кровь тратилась на подновление размашистой надписи "Коммунизм - это советская власть плюс электрификация всей страны", произведенной, наверное, потому что в башне было темно, как в дореволюционном крепостническом прошлом.

Башню никто не сторожил и не обходил, ибо вход в нее по обыкновению надежно на присужденный срок закладывался кирпичом с применением быстро каменеющего раствора. Когда же он заканчивался, заключенному сбрасывали из единственного оконца пятикилограммовую кувалду, и тот при желании мог освободиться собственным трудом.

Когда меня заложили, я хорошенько пообедал хлебом-водой, устроился на ворохе свежей соломы и принялся размышлять, и делал это несколько дней кряду. Поначалу ничего путного не получалось: как только перед моим мысленным взором раскрывались декорации и действующие лица моей драмы, так сразу становилось ясным, что действие происходит в сумасшедшем доме с развитой инфраструктурой и тщательно подобранным составом. Нет, все-таки надо иногда залечь в башне на ворохе естественной соломы и хорошенько подумать. Шизик мой папа? Конечно, шизик. Но включите телевизор и в трех из двадцати программ увидите либо Аустерлиц, либо Бородинскую битву, либо Гражданскую войну между Севером и Югом в исполнении программистов, мерчендайзеров, промоутеров и прочих крепостных лиц современности. И папа мой такой же, как они - не дурнее, но богаче, и настолько богаче, что хватило у него денег свой удел частоколом обнести, и от всей дури мировой спрятаться. Или дурь свою от мира спрятать. Хотя дурь его особенная, с гуманистическим смыслом. Вот почему он с хохлами, да галичанами понарошку воюет? Да потому настоящей войны с ними не хочет. Но игры эти мне все равно не нравятся. Почему? Это просто - сейчас ведь они, в основном, в средние века играют, ну и немного попозже Возрождения. А что начнется, когда в Веру Засулич играть начнут, а потом и в братков Ульяновых? И отчего это только? Может быть от обезличивания? Сегодня ведь не пиво делают для людей, а людей для пива. Ведь хороший, самостоятельный человек никогда не захочет быть, ни Джорджем Вашингтоном, ни Лениным, как Березовский, ни даже Владимиром Вольфовичем. Он собой захочет стать, захочет сам для себя и, может быть для других свое что-то эдакое придумать...

А опыты эти? С лягушачьими шкурками? О чем они говорят? Да о том, что человек готов и в болоте жить, лишь бы плодиться и размножаться. Развелось нас, как мышей, вот скоро под чью-нибудь дудочку в море и полезем. А потом куда?.. Понятно, на Луну, там нам место...

А Вика моя ненаглядная? Красавица такая. Покажи ее по телевизору, так ведь все женщины ей поверят и перестанут глупости, может быть, делать со своей фигурой и станут красивее. А она - в науку! А что эта наука даст? Когда сушь великая наступит, папенька мой первым в шкурке в воду полезет, нет, вторым - первым Кощей полезет, Викин папа! Конечно, они - ведь денег у них не меряно. И что он там, в царстве подводном устроит? Понятно что. Войну с саламандрами или еще что похожее. Правда, философы говорят: голова человеку дана, чтобы не думать.

Нет, дурак я все же. Ванька-дурак. Чего-то не понимаю. А когда чего-то не понимают, что делают? Правильно, действуют. Значит, надо отсюда выбираться. Как? Ни окон не дверей. Ковра самолета тоже. И ломика. Остается одно - надеяться, что утра вечера мудренее. Но отцу не поодамся. Никаких Куличек, никакого стреляная в небо. Хотя... Есть ведь судьба на свете? Есть? А если есть, то если я еще разок стрельну, то опять в лягушку попаду... В Вику... Глупости.

Я заснул, и приснился сон. Я - на Куличках. Вокруг папаня, царица Шемахинская, весь двор. Стреляю. Бегу во весь дух. Вот и болото. Смотрю из-под руки напряженно - и, вижу, на той самой кочке Вика сидит. Не зеленая, не в шкурке, а в свадебном платье и личике счастливом... Я к ней шагнул, но тут брат Петя за плечо потряс:

- Вставай, Ваня, просыпайся!

Ну я и проснулся. Вижу - Петя рядом на корточках сидит.

- Ты как здесь?.. - спросонья спрашиваю, зевая, разумеется.

- Подземный ход там, в стене, - махнул рукой брат. - Как цесаревич, я о нем знаю.

- Понятно. Освобождать меня, что ли, пришел?

- Нет, мобильник принес.

- Зачем он мне?

- Да вот нажми на эту кнопку, потом три семерки набери...

- "Три семерки" - это вещь.

- Три семерки набери, и сможешь с девушкой хорошей познакомиться. А вот по этому телефону можно в Америку позвонить, в невест закрома...

- Не буду я никуда звонить, Петя, ты же знаешь.

- Знаю...

- Так зачем тогда время тратить? Давай, лучше пообщаемся.

Петя сел у меня в ногах, по-восточному ноги подогнув. Это его татары в последнем полоне так пытали, и он привык.

- О Вике ничего не слышно? - спросил я, помолчав.

- Нет... Да и откуда? Телевизоров у нас ведь нет, и радио тоже.

- Значит, все по-прежнему?

- Да... Вот только Шемахинская царица все хорошеет и хорошеет. Вчера на вечере даже руку в кармане пришлось держать.

- Я это предполагал, - засмеялся я. - Когда твою княгиню Простоквасину впервые увидел. Поживешь с ней неделек пару, начнешь и на Парашку засматриваться!

- Зря ты так, она вовсе даже неплохая женщина...

- Царица?

- Нет, княгиня... Но царица - это что-то... - вздохнул он. - Чувствую, хлебнем мы через нее горя.