Царевич - Страница 39

Интересно, а как Либкнехт будет из войны на западе выходить? Что ему придётся отдать союзникам? Опять будет позорный Версальский договор? А Веймарская республика теперь будет? Которую Гитлер должен в третий Рейх превратить.

* * *

— Лёха!!

— Чего тебе, шизофрения?

— Лёха, про Гитлера-то мы и забыли!

— Как забыли? Почему забыли? Я помню.

— Да ты не понял. Он же сейчас никто и звать его никак.

— Ну и что? Выберется, не сомневайся. Такое дерьмо всегда всплывает.

— Вот именно. Хочешь, чтобы опять через четверть века он новую мировую бойню развязал?

— Не хочу. А что делать?

— Давай его уничтожим!

— Как уничтожим?

— Физически. Убьём.

— Как ты это себе представляешь?

— Пошлём кого-нибудь.

— Кого? И куда?

— В Германию.

— Куда именно? Германия меньше России, конечно, но не настолько, чтобы там так просто можно было определённого человека найти. Кстати, может, его уж и в живых-то нет. Он ведь на западном фронте воевал, а там чёрт знает что творилось. Возможно, его уж и так англичане убили при наступлении.

— Это вряд ли. Ты, Лёш, верно заметил. Такое дерьмо всегда всплывает. Жив он, гнида фашистская. Жив, не сомневаюсь.

— Даже если так. Всё равно некого послать. А если бы и было кого, то как объяснить такое задание? Убить простого, никому не известного солдата. Да ещё и на территории чужого государства. Что это за бред?

— Хм… Верно. А что делать? Нельзя же позволить этой гадине снова силу набрать. Чтобы он потом опять весь мир кровью залил, как у нас.

— Петь, а если не убивать? Если просто нейтрализовать?

— Это как?

— Занять чем-нибудь, чтобы он не смог в фюреры пробиться.

— Чем занять?

— Ну… чем-нибудь. Он ведь художник. Вот и пусть рисует. Живёт и рисует.

— А в моём мире кто-то что, рисовать ему мешал? Он сам, добровольно, это дело бросил.

— Придумал! Петь, я придумал!

— Чего?

— Давай его сюда пригласим, в Москву!

— Точно! И тут убьём!

— Фу, какой ты кровожадный.

— А что мне, целоваться с этим уродом, что ли? И зачем он нам здесь, если не убивать?

— Давай его нашим придворным художником сделаем. Пусть портреты рисует. Или яблоки. Или речки. Да пусть что угодно рисует, что сам захочет. А уж за деньгами мы не постоим. Для такого человека никаких денег не жалко. Даже если он плохо рисует, то не важно. Всё равно все его картины по запредельным ценам скупим. Лишь бы он нарисовал их. И не стал фюрером.

— Лёха, ну голова! Здорово придумал. А как мы его пригласим? Если неизвестно, где он.

— Тут люди Либкнехта в Москве есть. Поговорим с Бухариным и через него просьбу передадим. Найти и пригласить господина Гитлера в Москву на должность императорского художника. С очень хорошим, просто чудовищным окладом.

— Можно. Слушай, а что если не одного Гитлера пригласить, а? Он же не единственной сволочью там был. И Гиммлера можно, и Геббельса. Вообще всю верхушку третьего Рейха к нам нужно попробовать перетащить. И третьего Рейха не будет.

— Молодец, Петь. Ты тоже голова. А то, может, они бы и без Гитлера организовались.

— Угу. А так у нас будут, под присмотром. Возможно, даже что полезное сделают. Геринга в авиацию отправим. Он, кажется, уже летает.

— Сейчас посмотрю.

— Лёш, я управление беру.

— Ага. Петь, а как же сценарий? Я ведь не дочитал.

— Да фиг с ним. Подскажут. Тут важнее дело. Ищи в моей памяти, я же про весь зверинец читал. Никто не скроется! Давай, ты диктуй, а я писать буду. Где карандаш-то? Ага, вот он.

— Ладно, как скажешь. Пиши тогда: "Пункт первый. Гитлер Адольф. Родился 20 апреля 1889 года в деревне Рансхофен. Отец — Алоис Гитлер…"

* * *

(Пётр)

Дождь. Серое небо затянуто серыми тучами. Серые капли стекают вниз по серому оконному стеклу. Вот сейчас можно плакать. Сейчас меня не видит никто. Но слёз нет. Закончились. Только всё равно мне очень грустно. Грустно и обидно. И Лёшка помочь не может. Даже наоборот. По-моему, мы накручиваем тоской друг друга. Он ведь тоже сильно привязался к нему.

Штюрмер. Борис Владимирович Штюрмер. Фактически, все последние месяцы он заменял нам с Лёшкой отца. Насколько твёрдо и жёстко гнул он свою линию во внешней и внутренней политике, настолько же добрым и заботливым был в личной жизни. Мне кажется, и сам он считал меня своим третьим сыном.

Лёшка нашёл в моей памяти дату его смерти в моём мире. Я думал, здесь он проживёт больше, так как там, у нас, его здоровье было сильно подорвано заключением в тюрьму. Однако, я ошибся. Он смог обмануть смерть лишь на месяц. На один жалкий месяц.

Наверное, всему виной та колоссальная ноша, что он тащил на своих плечах последние полгода. Я же видел, что работает он буквально на износ. Но не предполагал, что на самом деле человек уже стоит у края могилы.

И этот бесконечный день 25 сентября 1917 года, когда осколок Пруссии вошёл в состав России, а бывший кайзер Вильгельм формально стал российским подданным, этот день оказался последней каплей. Мне тоже этот день дался нелегко. И я в свои комнаты вернулся, едва волоча ноги. А Борис Владимирович, который весь день находился рядом со мной, Борис Владимирович не выдержал.

Утром 26 числа, когда я одевался к завтраку, зазвенел телефон в моём кабинете. Я подошёл, снял трубку, и услышал растерянный голос секретаря Бориса Владимировича. Тот сообщил мне, что мой регент ночью скоропостижно скончался. Очень усталый, Борис Владимирович глубокой ночью лёг спать, а утром просто не проснулся.

Нечто похожее наблюдал я тогда, когда ранили Николая. Суета, паника, растерянность, вздохи, показное сочувствие. А на некоторых рожах за этим сочувствием очень легко можно было заметить затаённую радость и злорадство. А ещё вопрос: "Что же будет дальше?"

У меня остался только один регент. Кстати, с этим регентом, святейшим патриархом Тихоном, мы тогда серьёзно повздорили. Долго не могли придти к согласию относительно того, где именно нужно хоронить Штюрмера. Тихон предложил на выбор несколько престижных мест на лучших кладбищах, на территории монастырей или в храмах, но я не соглашался. Похороны такого человека, как ни крути, дело политическое. Я хотел похоронить его у Кремлёвской стены, как это было принято у нас для наиболее уважаемых товарищей. А Тихон упирался и говорил, что так не положено.

В конце концов, Тихона всё же уломали. На помощь мне неожиданно пришёл товарищ Бухарин. Мне отчего-то показалось, что он и сам не прочь быть похороненным в таком месте. Ему-то саркофаг в храме никто не предложит, ибо атеист он. Вот и решил на всякий случай заранее создать прецедент.

Для могилы освободили и облагородили небольшой участок земли на Красной площади около стены Кремля. Патриарх, недовольно бурча, освятил его и 30 сентября 1917 года ровно в полдень гроб с телом моего опекуна под траурный бой московских колоколов опустили в землю. Старший сын Бориса Владимировича и я бросили на гроб по горсти земли, после чего могилу быстро засыпали. Позже установим памятник.

И вот, у меня теперь лишь один регент. Но патриарх Тихон, при всех его достоинствах, в одиночку руководить огромных государством не сможет. Ну нет у него опыта подобной работы. Руководство церковью — это совсем иное. Он всё больше вопросами идеологии и пропаганды занимался. Да и с внешней политикой страны Тихону явно не справиться. Не его это.

Впрочем, патриарх и сам это понимает. Нам нужен второй регент. Сразу встаёт вопрос: "Кто?". Кто-то из руководства РСДРП не подходит. Ну нет там просто людей подходящего происхождения, нет! У нас тут всё-таки пока ещё монархия, причём формально даже абсолютная.