Цареградский оборотень - Страница 80

Стимар недалеко потянулся -- и взялся за рукоятку.

Рукоятка франкского меча была тепла, но не горяча -- она была тепла не от огня, а от руки старшего брата.

Стимар посмотрел вдоль широкого лезвия и увидел, что он сам теперь идет по нему, как по мосту, навстречу своему старшему брату.

Он как мог крепко сжал рукоятку меча, чтобы мост не кренился, а владевшая им безымянная сила тоже -- вместе с ним -- крепко стиснула рукоятку, но для другого дела -- чтобы задушить оставшееся в ней от руки старшего брата родное тепло.

-- Бери виру,-- донеслись с другой стороны железного моста слова Коломира.-- Разве ты вернулся домой за вирой, брат?

От этих слов Стимар на миг опомнился, но не весь, а -- только от пальцев руки до стука сердца на дне груди.

Единый раз, пытаясь опомниться целиком, он обернулся в самом себе и увидел, что больше нет того, второго, а есть в нем самом, Стимаре, Потеряном Смертью, только упругая тьма -- безродная чужая сила, заставлявшая взять меч -- и взять виру с брата.

-- Нет! Не возьму! -- выдавил он из себя слова против той силы.

Но безродная сила теперь стала разрывать его самого изнутри, как вода разрывает лед и как только что она разорвала в Стимаре того, второго. Ей не хватало всего одного вздоха, чтобы выйти-выступить в явь, в яви же принять меч и взять виру -- за того, в ком она таилась до своего часа.

Сдерживая и душа безродную силу, Стимар выдохнул до конца, до самого дня, выдохнул из себя даже стук сердца -- и тем выдохом сдавил-сжал себе грудь так же крепко, как все еще сжимал рукоятку меча. Сила билась, выворачивалась внутри него, искала выход, свои врата-полынью. Стимар не уступал силе -- и так же, как раньше, все держался за рукоятку меча, как за руку брата, спасающего его от гибели в бездонной полынье.

И вот огонь чужого града начал темнеть в его глазах -- и наконец стал чернее самого Коломира, отпечатавшегося на нем пепельно-серебристой тенью.

Чужая сила вдруг разом надорвалась и задохнулась

и Стимар, освободившись от нестерпимой тяжести, весело и налегке пошел по железному мосту, перекинутом через огненную реку.

Какой-то старец  в белом жреческом одеянии терпеливо ожидал его на другом конце моста, оказавшись вблизи старым Богитом.

-- Путь уже недалек, княжич,-- сказал Богит.-- Скоро ты очистишься. Только вспомни, что рек тебе тот, кто провожал тебя к мосту.

-- Не знаю,-- оробел Стимар, потому что никого позади не помнил.-- То было давно... В Царьграде.

-- Ты видел его. Ты видел его глаза. Того довольно, чтобы вспомнить и его слова. Даже те, что он сам сберег или потерял в своей памяти.

-- Он всегда шел позади меня,-- только одно сумел вспомнить Стимар.-- Он вел меня, отставая ровно на один шаг.

Богит пристально смотрел на Стимара, сдерживая взглядом подступавший сзади к княжичу страх.

-- На твоих глазах, княжич, я вижу печать его глаз,-- размеренно проговорил Богит.-- Значит, ты однажды обернулся и посмотрел на него, хотя он и запретил. У ромейских монет есть оборотная сторона, которой не платят, а считают только тенью монеты. Ты видел ту оборотную сторону?

-- Видел,-- ответил Стимар.

-- Такова и печать на твоих глазах,-- изрек старый Богит.-- Ты видел его глаза. Того довольно. Ныне я с тобой, и ты можешь обернуться еще один раз. Ты вспомнишь слова, ты изречешь их и потому овладеешь ими -- так ты очистишься от силы чужих слов. Повернись назад, и весь морок истает.

Стимар повернулся туда, откуда шел,-- и его охватил ужас.

Мост начинался из алого зрачка, сиявшем, как закатное Солнце, в огромном оке.

Стимар попятился было, но уперся спиной, будто в стену кремника, в голос старого Богита:

-- Не страшись. Смотри.

Из алого зрачка выступила на мост темная фигура и двинулась навстречу Стимару, отбрасывая не перед собой, а по двум сторонам от себя - направо и налево -- две тени, обрывавшиеся на обоих острых краях меча-моста.

Стимар по невидимому под капюшоном лицу узнал того, кто опускал его в серебряный котел, стоявший на самом дне царского дворца.

-- Слушай, что он говорит тебе, -- повелел позади Стимара старый Богит.-- Слушай и повторяй, чтобы услышал и я. Но не запоминай дважды. Не отдавай им своей силы.

И тогда ветром от неизвестной стороны света до Стимара донеслись слова, и он стал повторять их, хотя такого языка и в самом деле подобного звону только оборотной стороны монеты, он никогда раньше не слышал:

“ТВОЙ БРАТ -- СТРАЖ ТЕБЕ. ПОРАЗИ ЕГО -- И ОБРЕТЕШЬ СИЛУ ВЕЧНУЮ”.

В тот же миг, как Стимар изрек чужие слова, черный человек разлился сверху вниз в обе свои тени, и обе тени разом растеклись в стороны и потекли с краев меча вниз, в огненную реку, более не соприкасаясь друг с другом.

-- Княжич! -- раздался позади Стимара голос старого жреца.-- Ты вспомнил чужие слова. Ты изрек их сам -- и, значит, обернул прочь от себя. Потому отныне и навек те слова потеряли над тобой свою силу. Теперь обернись в третий раз -- и ступай своим путем дальше. Не страшись того, что увидишь впереди. Моя помощь больше не нужна тебе. Иди, дальше, за межи, Потерянный Смертью!

Стимар повернулся вновь -- и на один миг, против своей воли и воли старого Богита, все же поддался великому страху.

Богита уже не было на его пути, а впереди конец-острие моста-меча упиралось в алый зрачок, которому первый, что теперь светил княжичу в спину, стал служить отражением.

Пересилив страх, Стимар двинулся вдоль меча и стал удивляться тому, что с каждым его шагом алый зрачок впереди, в конце его пути, становится все уже и вместе с ним все меньше становится оправлявшее его огромное око.

Когда Стимар дошел до конца моста, то увидел у себя под ногами, на самом острие меча, только одну застывшую каплю крови.

Он поднял глаза

и в тот же миг опрокинулся навзничь, потому что пройденный им до острия мост упирался в яви прямо в чистое рассветное небо.

В той утренней яви, Стимар, словно меч, держал на вытянутой руке за запястье руку отца. И отец так же крепко держал за запястье правую руку своего третьего сына. В новой яви оба, отец и сын, стали наконец мечами-обороной друг для друга, и потому -- силой, которую уже нельзя обойти ни с какой стороны и ни с какой межи.

Отец, князь-воевода Хорог, потянул сына к себе -- и легко, как поднимают меч, поднял его на ноги.

Стимар увидел, что за плечами отца пляшут языки высокого пламени.

Новым утром за плечами отца горел не чужой град-кремник, а полыхала в полную мощь великая погребальная крада.

Поднятый с земли силой отца, Стимар не сразу воспринял в яви, где низ, а где верх, и ему почудилось, будто сам отец лег спиною на языки пламени, как на расстеленную по земле и потрескивающую по его лопатками солому.

-- Где брат мой? -- вопросил княжич; он оглянулся на дно минувшей ночи, а, оглянувшись, сразу устрашился и разгоревшейся поутру за плечами отца погребальной крады, в которой любой от Турова рода уже мог кануть так же легко, как и в глубину ночи.

-- Разве ты сторож брату своему? -- весело вопросил Стимара отец.

Глаза князя были совсем не такими, как раньше -- они стали не глубже самого утра, ясного и молодого, как первый лед на реке.

-- Твой брат Коломир -- князь отныне! -- рек отец.-- Рать под ним. Найдешь брата не в Доме, а в граде, ибо на нас пришли хазары. Мы же с тобой ныне здесь, За Тремя Межами, и я отдаю за тебя виру, как велел мне старый Богит.

-- За Тремя Межами? -- изумился Стимар и огляделся вокруг.

Тут и стали сходиться к нему со всех сторон уцелевшие радимичи Лучиновы и вятичи Переславские. Лучиновых вел сам князь, потерявший руку в ночной огненной сече с Туровыми. Пустой и затвердевший от крови рукав его был разрезан надвое и туго завит косою. Многочисленных прежде вятичей, оставшихся ныне вдесятеро меньше, чем Лучиновых радимичей, вел их княжич, который накануне рассек мечом чрево древнего жилища. Он был весь от темени до пят обмыт и запечен в крови родичей, однако сам оказался тем новым утром цел и невредим. Никто из пришедших инородцев не держал на Турова князя Хорога зла, ибо все сошлись теперь За Тремя Межами.