Царь.2 (СИ) - Страница 10
- Ну что Федя, посмотрел на ляхов? - окликнул я ротмистра.
Панин удивленно уставился на меня, но затем признал и, подъехав, изобразил поклон.
- Посмотрел, государь.
- Ну и как, понравились?
- Понравились, - не стал кривить тот душой, - хорошо идут, басурмане.
- А воинству твоему?
- Мои, ваше величество, не хуже обучены, да только с латниками в чистом поле нам не совладать.
- А зачем нам с ними в чистом поле переведываться? Нет, раз уж заявились, то пусть сами к нам идут.
Переговорив с Федором, я тронул шпорами своего жеребца и двинулся дальше. Тот, видимо дивясь про себя, чего это царь нарядился в простой рейтарский доспех, посмотрел в след и приказал драгунам спешиться и ослабить подпруги.
Отчего я снова одел свой старый рейтарский доспех? Даже не знаю, счастливый он у меня. К тому же в случае чего, никто и не поймет, что войско осталось без полководца. Ну а что, воеводы и полковники свой маневр знают, выстоят если.... Ох, чего это меня на мрачные мысли потянуло? Ну, вот и первая линия, надо бы обратиться к войскам с речью, воодушевить, так сказать. Вообще, есть в этом какое-то позерство. Как не надрывай глотку, а все равно услышат тебя только ближайшее к тебе ратники, а остальные могут лишь догадываться, к чему их призывают. Это потом, историки напишут, что полководец произнес прочувствованную речь и так воодушевил войска, что они всех порвали. Ага, как же!
- Слушайте меня, люди русские! - Начинаю громко кричать, обращаясь к стоящим вокруг воинам. - Снова к нам пришел враг. Снова стонет под копытами его коней наша земля, горят города и села. Плачут женщины и дети. Не мы к ним пришли - они к нам! Видит бог, не хотел я этой войны. Мне, царю вашему, довольно того что я имею, ибо земля наша велика и обильна и тем по всему свету славится. Но если уж враг сам к нам пришел, то делать нечего - надобно драться! И потому говорю вам: стойте крепко, не за меня - за отечество! Не отдавайте басурманам на поругание храмы православные! Защитите от ляхов своих жен и сестер, да стариков немощных и детей малых, чтобы не видеть им такой беды, как мы прежде видели. А про меня ведайте: жизнь мне не дорога! И если господь рассудит, что для спасения Руси мне надобно живот положить на сем поле, то вот он я! Здесь стану и с места не сойду, но не пущу ляхов дальше!
Слова как-то сами собой приходили в голову, и я выкрикивал рубленые фразы, как будто вколачивая их в головы стоящих вокруг меня людей. Поначалу они прислушивались без особого внимания, но постепенно слова мои находили отклик в душах ратников и когда я замолчал, они разразились восторженными криками. Ударив шпорами своего коня, я вихрем понесся вдоль линии укреплений, приветствуя своих воинов поднятой рукой. Я что-то кричал им, они отвечали мне тем же и над русским войском как будто гремел гром. Наконец, я объехал всех и повернулся к противнику. Ого, а они времени зря не теряли. Вражеские ряды совсем близко. Из них выезжает, какой-то богато одетый всадник и я на некоторое время удивленно смотрю на него. Неужто королевич? А может предложить ему благородный поединок... Э, нет, это кто-то другой, тоже знатный и богатый, но не Владислав. А жаль.
- Ясновельможный пан, - прокричал он мне издалека, - могу я узнать ваше имя?
Приблизившись, поляк с недоумением посмотрел на мои простые доспехи и совершенно не вяжущегося с ними великолепного жеребца. Конь у меня и вправду знатный. Шесть лет назад, тогда еще совсем сопливый Федька Панин проявил не слыханную лихость: Захватил в плен самого Кшиштова Радзивила, который с тех пор сидит в Калуге! Но помимо имперского князя, который сам по себе немалая добыча, был захвачен и его конь - невиданной красоты арабский жеребец по кличке Султан. Благородное животное пострадало в бою, но конюхи его, слава богу, выходили. Так вот, мой Алмаз, из его потомков. Гонористый лях объявил, что вернется из плена только вместе со своим конем, на что я дал всемилостивейшее согласие, и загнул такой выкуп, что стало непонятно кто из двух пленников знатнее. Собственно поэтому пан Кшиштов до сих пор в плену, а Султан, не покладая... хм... копыт, трудится над улучшением генофонда в моих конюшнях.
- У меня много имен, - отозвался я, - вам какое?
- Как так? - удивился поляк. - Меня послал королевич Владислав, чтобы объявить своим подданным, что он намерен занять принадлежащий ему по праву трон в Москве, а потому им необходимо сдаться своему законному повелителю! Увидев, как вы объезжаете войска, я подумал, что вы герцог Иоганн, но видимо ошибся.
- И как же ваше имя, ясновельможный пан?
- Иероним Модзалевский, но вы не представились...
- Разные люди зовут меня по разному, друг мой. Одни, герцогом Иоганном Альбрехтом, другие, царем Иваном Федоровичем, но вы можете звать меня Странником.
- Что?!!
- Пан Модзалевский, возвращайтесь к тому, кто вас послал, и скажите, что самое умное, что он мог бы сейчас сделать, это развернуться и скакать, не оглядываясь, до самого Вильно.
- Но мой господин, никогда не откажется от московской короны!
- Да ради бога! Пусть носит хоть целых три разом, одну на голове, вторую напялит на уд, а третью засунет себе в задницу! Мне нет дела до дурачков украшающих себя титулами, удержать которых они не могут. Пусть объявит себя хоть "Императором Вселенной", я и не охну!
- Вы говорите странные вещи!
- Мой дорогой пан Модзалевский, поймите одну простую истину: совершенно не важно, что люди говорят. Гораздо важнее, что они делают. Я, к примеру, царствую на Русском троне и мне совершенно все равно, что говорит ваш королевич.
- Но это неслыханно!
- Это просто здравый смысл.
- Настоящие государи так не поступают!
- Послушайте, ну откуда полякам знать, как поступают настоящие монархи? Занимайтесь-ка лучше своими делами. Вы получили ответ, так доставьте его Владиславу и не морочьте мне голову.
Совершенно сбитый с толку парламентер отправился назад, что-то бормоча про себя, очевидно ругательства. Я вернулся на свое место и с интересом стал наблюдать за происходящим. По-видимому, моего кузена не устроил полученный им ответ и скоро в польском войске затрубили трубачи. Затем ударили множество барабанов и польская пехота, мерно шагая, двинулась вперед. Под Вязьмой мы уже изрядно проредили ее, но все равно сил у королевича еще хватало. Наш левый фланг почти упирался в стены Можайского кремля. Там наступление обозначали несколько пеших хоругвей выбранецкой пехоты, и остатки венгров, уцелевших после погрома под Вязьмой. По вооружению и обмундированию выбранецкая пехота ближе всего к нашим стрельцам. Обучена, правда, еще хуже, то есть совсем никак. Служат в ней простолюдины, нанятые по прибору, отчего шляхта их не всегда и за людей-то считает. Впрочем, они ко всем так относятся кроме самих себя. В центре удар наносят немецкие наемники. Эти свое дело знают, хотя есть и у них недостатки. К примеру, довольно малое количество мушкетеров. Обычно их от трети до половины, а остальные атакуют противника пиками. Эта тактика считается самой передовой в Европе, но у меня на сей счет свое мнение. Правый фланг упирается в гряду холмов, атаковать там неудобно, тем паче, что высоты заняты острожками с артиллерией. А еще за этими холмами прячется только что подошедший из Москвы полк. Собран он с бору по сосенке, но выбирать не приходится. Там дворяне по какой-либо причине не попавшие к Вельяминову, казаки, служивые татары с черемисами и еще бог знает кто. Ну, что скажешь, других у меня пока нет. А в нужную минуту могут пригодиться, благо полякам о них ничего неизвестно. По крайней мере, я так думаю. Командует этим полком князь Петр Пронский. Да-да, тот самый. Собственно говоря, он и привел эту рать, заодно охраняя пороховой обоз, а вся вина его состояла в том, что не принял, как следует, понадеявшись на служащих пушкарского приказа. Так что снимать с командования его, по большому счету, не за что. Да и кого попало ни русские дворяне, ни татарские мурзы не потерпят, а назначать перед боем нового воеводу, попутно расшевелив осиное гнездо местничества... благодарю покорно! Сам Пронский уверен, что попался под горячую руку, но государь отходчив. Ибо послал ему в подарок ковш чеканный из серебра с повелением не держать обиды, а нести службу как прежде.