Царь Венетам (СИ) - Страница 11

Когда враг стал уже хорошо виден, Хиргард развернулся к своим воинам и крикнул:

‑ Назад!

Немедленно масса людей развернулась спиною к надвигающимся катафрактариям и с криками бросилась к лесу. Хиргард понимал, что для многих это запланированное бегство было искренним и желанным исходом внутренней борьбы ‑ ничто иное, как страх, успел прочитать предводитель за миг до приказа в десятках смотревших на него глаз. Но еще он твердо знал, что какая бы буря не охватила разумы и сердца его воинов, в лесу они остановятся. И уж там‑то будут сражаться насмерть.

Разумеется, ни катафрактарии, ни сам магистр Халлевиг ни углядели в бегстве жалких вилленов с поля боя ничего, кроме паники. Ведь кто не знал в те времена, что пять‑шесть тяжелых кавалеристов могли разогнать и сотню ополченцев? Оставалось лишь довершить успех, догнав презренных взбунтовавшихся рабов. О, кровавая и безжалостная расправа войдет в легенды! И в Закатных Землях всякая мысль о неповиновении будет вырезана с живой плотью. Напрасно виллены надеются скрыться в лесу! Хотя удар монолита катафрактариев остановить невозможно ‑ во всех смыслах. Даже если передние всадники и начнут сдерживать коней, их затопчут свои же. И потому конница магистра, далеко обогнав пехоту, неудержимо неслась навстречу кряжистым стволам и острым, крепким сучьям.

Достигнув предопределенного ранее места, восставшие развернулись ‑ все, как один. И Хиргард по‑прежнему был впереди своих воинов, готовясь в числе первых встретить страшный удар конной массы. Он не надевал шлема ‑ ибо все те, кто верил в него, должны были знать: предводитель сражается или пал в сече ‑ но не бежал. Все ближе и ближе были покачивающиеся наконечники копий, оскаленные морды коней, безобразные в своей нелепости хари шлемов ‑ и щиты с намалеванными на них символами Империи ‑ четырехконечными крестами с верхним концом в форме петли. Много десятилетий никто не осмеливался бросить вызов повелителю Закатных Земель.

Жутко и насмешливо позади атакующих заревели трубы, и у себя за спиною Хиргард услышал непроизвольный всхлип прервавшегося дыхания, вырвавшийся из нескольких глоток. Но в его собственном сердце не было страха, была лишь ненависть и решимость. Предводитель восставших стиснул ладонью рукоять меча, обернулся и не крикнул ‑ хотя его услышали все, но просто сказал:

‑ А теперь... А теперь ‑ стоять и умирать!

Страшен был натиск черных всадников. Его можно сравнить разве что с бешеными ударами клыков разъяренного кабана, чьи маленькие глазки застилает ненависть. Но он поражает пустоту ‑ и дубина в руках увернувшегося человека падает на череп зверя, тот вздрагивает, пытаясь устоять на внезапно ослабших ногах... Будучи еще опасным, очень опасным!

За несколько мгновений до того, как катафрактарии ворвались в лес, лучники на деревьях и на земле разом спустили тетивы, но даже это не могло задержать чудовищный разбег ‑ по телам пораженных коней и их всадников пронеслись десятки копыт. Заскрипели, кренясь, деревья, на которые налетели кавалеристы, заржали искалеченные кони. Длинные копья, на которые при таранном ударе бывало нанизано два или три врага, стали бесполезными, застревая в стволах и ветвях. А между закованными в тяжелые латы вампирами уже сновали воины Хиргарда.

То, что происходило в лесу, трудно назвать боем ‑ это была беспощадная резня, когда не остается никаких правил, да и вообще ничего не остается ‑ только ненависть между врагами, древняя, как Тьма. Черные всадники отбросили копья и обнажили мечи, отбиваясь от восставших. Те, в свою очередь, облепляли катафрактариев со всех сторон, по пять, по десять человек на одного, подрезали лошадям ноги и вспарывали им животы, пытались пробить латы и шлемы. Лучники били в упор, заставляя вампиров терять равновесие, а изредка ‑ и убивая их. Устрашающие, но неудобные копья, переделанные из кос, по три‑четыре вгрызались в панцири и вырывали всадников из седел. Однако отсутствие доспехов и деревянные, уязвимые для металла, дубины и древки копий делали восставших уязвимыми для страшных ударов тяжелых клинков. И в самом сердце сражения был Хиргард.

Вот он ловко присел, уворачиваясь от сокрушительного удара спешенного вампира, а потом и сам ударил ‑ противник покачнулся, начал заваливаться и был скошен вторым ударом. Единственный глаз предводителя восставших горел ненавистью. Еще один противник верхом налетел на него, однако меч вампира вонзился в толстую ветвь дуба, Хиргард отскочил и ударил клинком по беззащитным передним ногам коня, а когда черный всадник оказался на земле ‑ пригвоздил его голову страшным ударом сверху‑вниз, пробив шлем. Оглядевшись по сторонам, он понял, что сила конного прорыва иссякла, однако возблагодарить Творца не успел. С оглушительным криком: "Хейд!!!" в лес ворвалась вражеская пехота.

И вновь Хиргард оказался впереди своих воинов. Его сердце четко уловило, что восставшие, многие из которых были в бою первый раз, уставшие от кровавой схватки с катафрактариями, готовы дрогнуть. Несколько стрел вонзились поблизости в деревья и землю, но Хиргард взмахнул мечом и крикнул:

‑ Не отступать!

И вот уже новый шлем от его удара слетел с головы противника.

Когда отряд Светозара ударил в бок так и не успевшим развернуться врагам, молодой предводитель лужичей воочию убедился в сверхъестественной силе таинственного чужеземца, некогда освобожденного Хиргардом из заточения. Тяжелые пехотинцы магистра отпрянули, когда гигантский каменный молот, собственноручно изготовленный Рингаллом, очертил дугу над их головами. Берсеркер зарычал и прыгнул вперед ‑ вражеский клинок задел его плечо, но он этого даже не заметил, и второй удар молота нашел свои жертвы.

Затем Светозар потерял великана‑пикта из виду, так как и сам вступил в бой. Поймав на острие ножа одного из вампиров, он сбил его с ног и разрубил шлем вместе с головой. Еще один вражеский пехотинец кинулся к Светозару, но чья‑то метко пущеная стрела попала бегущему в грудь. Предводитель лужичей развернулся к новому противнику, но того уже оттеснили два ополченца с рогатинами.

Вампиры потеряли всякую организацию среди деревьев, разрывавших строй, на мшистой, неровной лесной почве, не дававшей идти в ногу. Разумеется, каждый из них и сам по себе был могучим воином, но на стороне восставших была слепая ненависть, всепожирающая ярость ‑ и они, не защищенные доспехами, без щитов, с жалкими дубинами, копьями, топорами, набрасывались на вампиров, теснили их, валили на землю, а мечи воинов магистра застревали в ветвях, щиты цеплялись за кустарник, ноги спотыкались о толстые корни, глухие шлемы не давали осмотреться.

Рингалл далеко вклинился в ряды противника, оторвавшись от товарищей по оружию. Его кровь кипела, с губ срывались бессвязные выкрики, он разил направо и налево своим титаническим оружием, и мир вокруг вновь изменил свое привычное обличие, став хаосом разнообразнейших красок, одинаково живых и разумных. Лишь страшные, расплывчато‑гнилые пятна непроницаемо черного цвета тянулись к Рингаллу и ко всему вокруг с бездумной жаждой схватить, сожрать, отнять, унести с собою ‑ и он поражал их вновь и вновь, и вновь, и опять они возникали. И берсеркер вкладывал в скорость и силу ударов всю свою раскованную безумием мощь, ощущая в своих руках вихрь, грозу, оползень, извержение вулкана ‑ Силы Природы, которые он обрушивал на ее палачей. Он не чувствовал боли, не слышал лязга, криков и ржания коней ‑ лишь грандиозная, невероятно торжественная и многообразная музыка звучала в его ушах, в которую изредка вклинивались ноты диссонанса, источником которых, как он чувствовал, были те же самые черные пятна. И берсеркер с удвоенной яростью рвался вперед. Неожиданно враги перед ним пропали (так как он и следовавшие за ним воины разорвали войско вампиров надвое), он развернулся на месте в поисках новых, неведомым веденьем ощутимых поблизости, и успел краем глаза заметить новый образ в окружающей буре красок ‑ яркое белое пятно с золотистым сиянием, исходящим изнутри.