Царь из будущего. Жизнь за «попаданца» - Страница 12

Затем Димыч выкладывает мне свои выводы о личности террориста. И я соглашаюсь, что наверняка это был именно засланец из будущего. Очень похоже по почерку — жестоко, но крайне бестолково. Да и «дядя Вова» до самого последнего времени производил впечатление приличного человека и даже успел со мной подружиться. Немного удивляет тот факт, что засланец после покушения не вернулся восвояси, а продолжает игру в мятеж. Или все-таки вернулся, а упорствовать продолжает сам Владимир. Из страха, что ему так и так песец за это покушение. Мой крутой нрав известен очень многим. И за меньшее, бывало… Ладно, отвлекся…

— Так что будем делать, друг сердешный Димка? Может, попытаемся связаться с В. А. напрямую и предложить почетную ссылку? Очень, знаешь ли, не хочется попусту русскую кровушку проливать! Если засланца в башке великого князя уже нет, то Владимир вполне может согласиться.

— Гм… — Димыч чешет репу, — не думаю, что прокатит, но попробовать стоит! Вдруг да сработает! Только не ссылку надо предлагать, а гарантировать свободный выезд за границу вместе с семьей и сохранение его личного капитала. Думаю, что за границей, особенно в Англии, откуда выдачи нет, Владимир будет чувствовать себя спокойней. А мы через полгодика, когда он сам подуспокоится и охрана устанет непрерывно бдить… ка-а-а-ак…

— Хрястнем по башке ледорубом! — подхватываю я. — Н-да, узнаю друга Димку! Каюсь! На секундочку я заподозрил тебя в гуманизме. Как же — выпустить из страны одного из главных кандидатов на престол. К тому же замаранного покушением на императора.

Димка весело ржет.

Я не ошибся: утром в нашу с Мореттой спальню одновременно постучались Шелихов и Куропаткин. Первый прибыл звать на обычные утренние занятия рукопашным боем, второй — пригласить на экстренное совещание Императорского Главного штаба. На повестке дня один вопрос — наступление на Санкт-Петербург.

Млять, ну не лежит у меня душа посылать Димыча в бой. Нет, я в нем уверен, даже больше, чем в самом себе, и огнем он проверен, и воевать ему не впервой… И броню на «Железняке» ничем в этом времени не пробить, и вооружение там такое, что целую дивизию положить может, а то и две… но вот не лежит у меня душа! Не знаю, что не так, но чувствую, есть какая-то подлянка! Бывало у меня уже такое…

…В тот год судьба занесла нас вместе с казаками-добровольцами в Югославию. Вишеград, Вишеград… В тот день ребята, обозленные вчерашними потерями от снайпера, попросились в поиск за Дрину. Как выразился Санек Руськин: «Найти этого козла и воткнуть ему винтовку в жопу, пока мушку спилить не успел». Я точно знал, что на той стороне нет ничего серьезного, что, даже если мои снайпера не отыщут, все равно — дело будет на пользу. Разведданные лишними не бывают, да и если наши кинут там пару хитрых сюрпризов — кто-никто, а ведь поймается… Да и выяснить, чего это с той стороны минометы бить перестали: мины кончились или мы их все-таки накрыли? Короче говоря, все было за то, чтобы ребят послать. Но внутри сосал какой-то червячок: не надо бы им туда, не надо…

…Я не послушался своего «червячка», а через два дня до крови изгрыз губу, когда из поиска вернулись только двое. А ушли семеро. Ночью туда прибыли турки. Те самые, «Серые волки». Еще через день они на кольях подняли то, что осталось от моих пятерых бойцов. На пятнадцати кольях… Димка был одним из тех, кто вернулся…

К огромной досаде всего Главного Императорского штаба, мне пришлось обломать их планы немедленного наступления на Питер. Причина была довольно простой, но существенной — произведший громкий фурор бронепоезд был пока небоеспособен. На 120-мм орудиях, ударными темпами установленных на платформах, не было таблиц стрельбы. А откуда им было взяться, если данные орудия еще не прошли никаких испытаний?

Мало того, снаряды к нашему главному калибру были только бронебойные. Причем бронебойные условно — просто чугунные болванки. Ведь они были приготовлены для испытательных стрельб. Конечно же, я загрузил Майбаха этой проблемой, но раньше чем через пару недель нормальных фугасных снарядов у нас не будет. Ну, может быть, по паре десятков на ствол… На большее просто не хватит взрывчатки — ведь до запуска нашего химкомбината еще далеко, поэтому аммотол мы пока делали в лаборатории.

Дальше — больше. Никто из привлеченных мною в экипаж военных не умел стрелять из пушек на ходу. Собственно, именно для упрощения процесса наведения я и приспособил недоведенный артиллерийский директор. На нем можно было вводить поправки на скорость и изменяющийся угол относительно цели. Однако даже опытный боевой офицер Никитин с трудом осваивал эту новинку. К тому же понятно, что наскоро сформированный экипаж видел предоставленную в их распоряжение боевую технику в первый раз. И на ее освоение людям понадобится от недели до месяца. Полностью боеспособными были только пулеметные точки, укомплектованные моими дружинниками.

Мало того, за время нашего перехода из Нижнего в Москву к основным проблемам добавилась масса вскрытых в процессе эксплуатации мелких недочетов в проектировании. Плюс целая куча небольших поломок.

Вот все это в сумме и делало немедленное участие «Железняка» в боевых действиях невозможным.

Узнав об этом, Олегыч с чувством выругался, мол, припер полуфабрикат, и распорядился немедленно начать тренировки, а платформы с орудиями отправить на полигон для испытаний и составления таблиц стрельбы.

Правда, при этом он подбросил мне, а вернее сказать — нам всем, «стальградцам», несколько дельных советов. Я как-то и позабыл, что мой бывший командир — артиллерист со стажем, но Олегыч — он такой: если чего — быстро напомнит…

Во-первых, для полноценной стрельбы на ходу он предложил спокойно и без затей уменьшить заряд в патроне орудия. Мотивировал он это простым, доходчивым объяснением:

— Я не понял — ты реально на двадцать кэмэ лупить собрался? Ну-ну…

Уменьшение пороховой навески он предложил провести на заводе так, чтобы рассеивание снарядов осталось на приемлемом уровне.

Во-вторых, сообразив, что после полноценных полигонных испытаний стволы будут расстреляны до последней стадии, он распорядился отстрелять каждый ствол на пять снарядов максимум. После чего вручил мне толстенный труд Константинова по составлению таблиц и велел посадить заводских расчетчиков за работу. Этот совет также сопровождал его комментарий:

— На компе мы бы это с тобой вдвоем за четыре часа просчитали. Сколько у тебя сотрудников в расчетном отделе? Отлично, через три дня результат должен быть!

В-третьих, Олег приказал офицерам артиллерийского полигона замерить углы траектории снарядов в момент вхождения в землю. Затем сам написал несколько формул, что-то уточнил у начарта Московского военного округа и предъявил мне листок с расчетом эллипсов рассеивания. Со слегка виноватым видом он заявил:

— Димон, раз пушек таких у нас только две — эмпирические методы не годятся. Вот по этим расчетам эллипс определить можно. Только вот среднеквадратичная ошибка — пятнадцать процентов…

Сначала я не понял, что сие значит, но, когда рассказал об этом расчете Никитину, тот сначала помянул нехорошим словом матерей пушек, снарядов, траекторий и эллипсов, но потом, почесав в затылке, сообщил, что этот расчет наиболее совершенен и раз уж такая ошибка выходит — что поделать… Будем из этих пушек, мать их, по этим расчетам, мать их, стрелять, мать его…

В-четвертых, Олег сказал, что раз навеска пороха меньше, то снаряд можно сделать тонкостенным, увеличив вес ВВ. И велел заняться. Я распорядился. Занялись…

А пока наша «грозная ударная сила» наращивала свою боеспособность, военный совет решил войти в соприкосновение с войсками узурпатора и установить жесткий фронт. Желательно где-нибудь под Тосно, но если не выйдет — хотя бы захватить станцию Бологое.

Для этой цели начали формировать отдельный отряд, в который должны были войти пехотный и кавалерийский полки, саперный батальон, артиллерийский дивизион и «механическая» рота — четыре наших новых броневика. Двигаться этот отряд должен был по железной дороге, ведя разведку конными дозорами. Получилась этакая конно-механизированная группа.