Бывших ведьмаков не бывает! - Страница 3
Он сделал шаг, и девушка попятилась.
– А моя мама? Вы женаты на ней!
– Елена? Да, она мила, умна, красива. Но она – лишь твоя бледная копия. Да, мы соединены перед Богом и людьми, но, Владочка, если бы ты знала, как часто я корил себя за поспешное решение! Если бы я в первые дни нашего знакомства понял, что под внешностью гадкого утенка – помнишь, какой ты была в тринадцать лет? – таится прекрасный лебедь, я бы ни за что не стал флиртовать с твоей матерью. Я бы сделал все, чтобы ты полюбила меня и в положенный срок стала моей женой. Да, я виноват, я уже связан долгом… Но Господь меня покарал за поспешное решение. Ах, Владислава, если бы ты знала, как я страдаю, как терзаюсь! Дома, в просторных комнатах, мне как-то удавалось сдерживаться, но не сейчас, когда ты так близко, когда тебя отделяет от меня всего лишь тонкая переборка в каюте. Я страдаю, я мучаюсь, Владислава. Неужели в тебе нет ни капли ответного чувства?
– Нет!
– Ну тогда хоть капля жалости к бедному влюбленному?
– Пожалейте лучше мою мать. Она ждет вашего ребенка. Неужели вы его бросите?
Протянутые руки опустились, словно по ним ударили.
– Ты права, – промолвил Михаил Чарович таким тоном, что Владислава чуть было ему не поверила. – Я должен оставаться с твоей матерью. Так судил Бог, таков закон. Но если бы ты знала, как это тяжело! Если бы в тебе нашлась хоть капля сострадания, хоть немного нежности… Надеюсь, ты не выдашь Елене мою маленькую тайну? Она ждет ребенка, мы не можем ее волновать по пустякам.
– По пустякам? – вспыхнула девушка. – Вы пытались меня… пытались…
– Только поцеловать. Ничего более, и то потому, что не мог устоять перед твоей красотой. Теперь я вижу, что действовал в ослеплении, эгоистично, необдуманно. Ты простишь меня?
С этими словами он опустился перед нею на одно колено, прижимая одну руку к сердцу, а другую протягивая ей.
– Умоляю о милосердии, о моя прекрасная дама!
Владислава с тревогой оглянулась по сторонам, мечтая, чтобы на пустынной дороге показался хоть кто-нибудь. Нищий бродяга, бабы с ведрами, стайка босоногих мальчишек, телега… Как назло, никого.
– Прости меня или я не сдвинусь с этого места!
Девушка закусила губу. Мама и отец часто говорили ей о милосердии, о том, что прощать – долг всякого. И что нет такого преступления, которое нельзя было бы простить. Простил же ее отец, князь Владислав Загорский, свою неверную жену.
– Прощаю, – со вздохом согласилась девушка.
– Тогда пожмем друг другу руки? – Михаил Чарович все еще не вставал с колен.
Владислава заколебалась, но все-таки вложила свои пальцы в его ладонь.
Мужчина проворно вскочил с колен – девушка даже вздрогнула. Он улыбался, когда целовал ее запястье.
– Ну а теперь, в знак примирения, не пойти ли нам в ресторан? – поинтересовался он. – До отплытия еще есть время, и там наверняка найдутся свободные столики.
Владислава была готова идти куда угодно, лишь бы там были люди. Оставаться наедине с отчимом ей решительно не хотелось.
В ресторане играла музыка; почти все столики были заняты, но метрдотель нашел им один свободный. Расположение его было не совсем удачное – мимо постоянно ходили люди. Но Владислава была рада и этому, так она была уверена, что отчим не станет к ней приставать. Да и не все ли равно, где сидеть? Она вдруг обнаружила, что проголодалась, и налегала на поданный бефстроганов с удвоенной энергией. Помнится, мама все время высказывала ей, что девушке неприлично так много есть.
Отчим за едой помалкивал, руки под столом не распускал, и в глубине души Владислава была ему за это благодарна. Но как ей теперь жить? Как смотреть матери в глаза? Пока не выйдет замуж, она остается под властью родителей…
Родителей! Ну конечно же! Как можно было забыть? Ведь есть же ее родной отец, князь Владислав Загорский! Он жив и здоров и должен защитить родную дочь. Тем более что Владислава – единственная продолжательница фамилии. Интересно, она успеет написать отцу уже сегодня?
– Сколько времени?
Михаил Чарович вытащил на цепочке золотой «брегет», откинул крышку.
– До отплытия еще почти полчаса, без трех минут. Зачем тебе, Владочка? Мы отлично все успеем доесть. Нам еще должны принести бланманже и ликер. И мы, может быть, уговорим твою маму немного пройтись по пристани.
– Мне на почту надо.
– Отправить письмо? Что за блажь? Кому тебе писать?
– Моей школьной подруге, Анастасии Ланской. Мы состоим в переписке, но я давно не писала. А путешествие – отличный повод, чтобы возобновить переписку и…
– И письмо уже при тебе? Отдай мне, я передам.
– Нет. Оно… я его не закончила. Хотела дописать и отправить сразу…
– Не говори глупостей. Ты не успеешь, если будешь дописывать его в спешке. Лучше в каюте спокойно закончи письмо, а завтра утром на первой же остановке мы его и отправим. Не будем терять времени в ресторанах, а сразу отправимся искать почту.
Владислава прикусила губу. Она думала, что быстро добежит до почты, черканет пару слов на гербовой бумаге, опустит конверт в ящик – и станет ждать ответа. Казенная бумага должна убедить отца, что все серьезно. Что же делать, если отчим не собирается оставлять ее без внимания?
Громкий переливчатый рев прокатился над водой, ворвался даже в ресторан, заставив посетителей обернуться к двери.
– Мы опаздываем! – Владислава вскочила, от души благословляя эту случайность. – У вас, наверное, часы отстают.
– Нет, погоди, не торопись. – Отчим схватил ее за руку. – Куда бежишь?
Половина посетителей ресторана встала и направилась к выходу. Владислава с Михаилом Чаровичем вышли вслед за ними.
Они ожидали увидеть, как пыхтит и гудит их пароход, готовый пуститься в дорогу. Но навстречу, с верховьев, натужно пыхтя и тарахтя колесами, двигался другой пароход, такой же по размеру, с широкой двойной полосой по борту – широкой красной и узкой зеленой. Трубы и поручни были выкрашены в черный цвет, и даже металлические части тоже были в краске. На носу красовалась надпись «Цесаревич Андрей». Он явно торопился, и издалека послал предупредительный гудок. Потом еще один и еще. Они слагали какой-то ритм, и, услышав его, Михаил Чарович нахмурился.
– Требуют позвать представителей власти.
– Что? – не поняла Владислава.
– Если я еще помню морские и речные сигналы, это значит: «На борту больные. Опасно!»
– Больные?
«Цесаревич Андрей» не стал подходить к пристани. Он бросил якорь чуть в стороне, перекрыв тем самым «Царице Елизавете» путь. Стало ясно, что о том, чтобы вовремя пуститься в путь, и речи нет.
Владислава боялась, что отчим сейчас напомнит про письмо – мол, пока суд да дело, допиши и отдай мне, а я отправлю. Но тот был так заинтересован другим пароходом, что, казалось, забыл о падчерице.
Предупрежденные начальником пристани, через полчаса, когда «Царице Елизавете» пора было уже отчалить, появились дрожки, где сидели врач, исправник и двое городовых. Они пересели в лодку, которую кто-то успел подогнать к пристани, и решительно направились к пароходу, который застыл посередине реки.
Пассажиры «Царицы Елизаветы» столпились кто на обеих палубах, кто на пристани, и во все глаза смотрели, что происходит. Звучали тревожные и любопытные голоса:
– Интересно, а что случилось?
– Говорят, на борту парохода есть больные!
– Ужас! Надеюсь, ничего серьезного? Нет, что вы улыбаетесь? Есть же оспа, чума, холера, тиф… А вдруг там тифозные больные? Что же нам делать?
– А мы-то тут при чем?
– Ну как же? А зараза? Вдруг мы заразимся?
– Успокойтесь, нет никакой заразы. Мы же не на том пароходе.
– А что, если они сойдут на берег?
– И что тут такого?
– Как – что? Мы же будем рядом! Будем дышать одним воздухом с этими!
– Тогда не дышите!
– Вам бы все смеяться! А я ни минуты тут не останусь. Я сейчас же иду к капитану. Пусть снимается с якоря и скорее уплывает отсюда!
В толпе возникло движение – паникер старательно протискивался прочь. Ему что-то кричали вслед. Громко возмутилась какая-то женщина, которой он наступил на подол платья.