Была ли альтернатива? (Троцкизм: взгляд через годы) - Страница 4

Таким образом, «народ фактически голосовал за партию, которая уже не существовала»[8], — писал Ленин. Это обстоятельство стало основанием для решения ВЦИК, состоявшего из большевиков и левых эсеров, о роспуске Учредительного собрания в том случае, если оно не поддержит первые декреты Советской власти. Спустя несколько дней после этого (10 декабря) Советское правительство было реорганизовано из однопартийного в коалиционное, состоявшее из 11 большевиков и 7 левых эсеров. Незадолго до подписания Брестского мира Ленин обсуждал с Прошьяном, одним из лидеров левых эсеров, вопрос о возможности слияния большевистской и левоэсеровской партий.

После заключения Брестского мира левые эсеры разорвали правительственную коалицию и вышли из Совнаркома. Однако они продолжали работать во ВЦИКе и в местных Советах. Среди делегатов V Всероссийского съезда Советов (июль 1918 года) левые эсеры составляли около трети. Лишь после вооружённого мятежа этой партии, направленного на срыв Брестского мира и отстранение большевиков насильственным путём от власти, легальная деятельность левоэсеровской партии была запрещена.

К началу 1921 года — моменту введения нэпа — все прежние «советские» партии пережили целую серию расколов. Одна часть членов этих партий отошла от политической деятельности и вступила в лояльное сотрудничество с Советской властью в государственных учреждениях, другая часть вошла в большевистскую партию[9], третья часть оказалась в эмиграции или действовала в подполье, вынашивая интервенционистские замыслы против Советской власти.

Введение нэпа было воспринято буржуазно-либеральными и бывшими «советскими» партиями как возвращение к естественному, нормальному развитию русской революции, которая, с их точки зрения, должна была быть буржуазно-демократической. Вслед за либерализацией экономических отношений они ожидали аналогичных изменений в политической надстройке, т. е. установления буржуазно-демократического строя. Разномастная эмиграция, хотя и раздираемая внутренними противоречиями, была готова в любой благоприятный момент к возобновлению вооружённой борьбы против Советской власти ради свержения большевиков и ликвидации социальных завоеваний Октябрьской революции. Внутри страны существовала так называемая «внутренняя эмиграция», т. е. социальные силы, лишённые возможностей легального политического оформления, но также готовые поддержать капиталистическую реставрацию.

В этих условиях большевистская партия, с огромным трудом выводившая страну из состояния разрухи и экономической блокады, лишённая ожидавшейся поддержки от революций в других странах (многочисленные революционные выступления на Западе были жестоко подавлены, а новая революционная волна поднялась лишь в 1923 году), не допускала открытого политического волеизъявления партий, занимавших однозначно контрреволюционные позиции. Однако при этом большевики не отказывались от своей прежней программы демократизации политической жизни на основе утверждения непосредственного народовластия. Ленин и другие большевистские лидеры подчёркивали, что принуждение и насилие составляет лишь одну, и притом не главную, сторону диктатуры пролетариата. Важнейшей стороной пролетарской диктатуры они считали движение политического строя в направлении к «полугосударству», т. е. социалистическому самоуправлению трудящихся. На опыте двух первых русских революций (1905 года и Февральской) Ленин открыл политическую форму «полугосударства» — демократические Советы как выражение непосредственного участия народных масс в управлении обществом и государством.

Однако крайне низкий культурный уровень основной массы населения России не позволял добиться немедленного вовлечения её в управление государственными делами. Требовалось создание нового специального аппарата власти и управления, а это, как отчётливо понимали большевики, было чревато опасностью возрождения бюрократизма и привилегированного чиновничества. О том, что централизация и бюрократизация власти чреваты угрозой вырождения демократического централизма, Ленин писал уже в марте 1918 года, употребляя при этом понятие «централизма бюрократического».

В работах Ленина, в партийных дискуссиях первых лет Советской власти неоднократно указывалось и на опасность бюрократического перерождения партии, которая не разделяет власти с другими политическими силами и не может быть сменена другой партией. Эта опасность состоит в возникновении партийного чиновничества, сопротивляющегося отмиранию государства — процессу, признанному смести бюрократию с исторической сцены.

Для того чтобы воспрепятствовать тенденции к самовоспроизводству и саморасширению, присущей всякому бюрократическому организму, в большевистской среде шёл напряжённый поиск социальных и политических гарантий, ограждающих партию от узурпации власти партийным аппаратом и возвышающейся над ним узкой партийной олигархией. Ленин считал, что успеха можно добиться только в том случае, если в руководстве партией и страной объединятся две социальные силы — «лучшие элементы, которые есть в нашем социальном строе»: передовые рабочие и революционная интеллигенция, т. е. «элементы действительно просвещённые, за которых можно ручаться, что они ни слова не возьмут на веру, ни слова не скажут против совести…»[10] Этот союз должен был основываться на высоких нравственных качествах, характерных для этих социальных сил: принципиальности, готовности к борьбе за свои убеждения, способности не поступаться ими ни перед лицом угрозы репрессий, ни перед лицом материального подкупа.

Приход большевиков к власти и первые попытки создания нового аппарата управления выдвинули проблему: разделение партии на «верхи» и «низы», на управляющих (профессиональных партийных и советских чиновников) и управляемых. Эта проблема могла перерасти (что и произошло впоследствии) в проблему деления членов партии на привилегированных и обездоленных, богатых и бедных.

И до и после революции, и до и после введения нэпа Ленин отстаивал принцип установления заработной платы всем должностным лицам в государстве на уровне заработной платы среднего рабочего. Напоминая, что Маркс и Энгельс считали эту меру, введённую впервые Парижской Коммуной, надёжной помехой карьеризму, безошибочным средством против превращения государства и его органов из слуг общества в его господ, Ленин подчёркивал, что именно в этом, особенно наглядном пункте учения о государстве, уроки Маркса наиболее забыты.

Уже в первые годы Советской власти принцип материального уравнения «верхов» и «низов» партии оказался нарушен в силу действия двух основных факторов. Первый — трудно изживаемое наследие капиталистических и частнособственнических привычек и настроений, корыстное злоупотребление властью со стороны ответственных работников, устанавливавших для себя и своих близких материальные привилегии. Такого рода тенденции партия оценивала как проявление в её рядах буржуазных нравов, явлений морального разложения, тесно связанных с бюрократизмом, который в свою очередь имел две стороны, отмеченные в докладе Зиновьева на VIII съезде Советов: «Мы не оторвались ещё от буржуазного бюрократизма, но в то же самое время мы натолкнулись на своего рода социалистический бюрократизм, и теперь мы страдаем от того, что имеем бюрократизм и старого и нового типа»[11]. Бюрократизм и злоупотребление властью в целях личной наживы (взяточничество, казнокрадство, самоснабжение, вымогательство и т. д.) взаимно питали и поддерживали друг друга.

Второй фактор материального неравенства между «верхами» и «низами» партии вытекал из того, что «неслыханно тяжёлое положение Советской республики в первые годы её существования, крайнее разорение и величайшая военная опасность сделали неизбежным выделение «ударных» (и потому фактически привилегированных) ведомств и групп работников»[12]. К таким группам, получавшим большие пайки, пользовавшимся лучшим медицинским обслуживанием и т. д., относились не только рабочие «ударных» отраслей народного хозяйства, не только специалисты, наиболее «нужные» для обороны, науки, техники, культуры, но и руководящие партийные работники, здоровье которых, изнашиваемое в беспримерной по тяжести работе, Ленин называл «казённым имуществом». Необходимость прибегать к дополнительному питанию, улучшению жилищных и иных условий жизни для таких работников объяснялась тем, то многие из них, работая «без всякого ограничения времени, со значительно подорванным прошлой подпольной работой, ссылкой и тюрьмой здоровьем, окончательно подорвались и начали выбывать из строя активных работников и в центре и на местах…»[13]