Бутылка, законченная питьем (Рассказы) - Страница 11

За ужином вы молчите; все паузы заполняет сын, который лепечет что-то постоянно, когда его рот свободен от еды. После ужина ты заговариваешь о покушении. Он удивлен или делает вид, что удивлен, – ты не знаешь. Но звонит телефон, на следующей неделе он едет инспектировать отделения Центробанка в крае. Вы не поговорили.

С тобой ничего не происходит. Вопрос, который сформулировал бы любой из героев детективных романов: принимал ли косвенное участие в покушении на журналиста твой благоверный или нет? – не выкристаллизовывается и не выпадает в осадок в твоей умной голове.

Ты ведешь прежний образ жизни; в вашей фирме по-прежнему куча клиентов; у тебя даже появилось ощущение, что их количество увеличилось. И куча подруг, которые любят мартини, кофе с мороженым и – поболтать.

Он вернулся из поездки почти через три недели. Пожаловался на скверные гостиницы и некомпетентность работников своей конторы в маленьких городках. Объяснил тебе, что повсюду принимают специалистов по принципу родства, а потом начинаются проблемы; что нужно ориентироваться на талантливых исполнителей из массы народной.

Если их найти и вытащить оттуда, то это – самые надежные и старательные работники, но его позицию в конторе только официально поддерживают, а неофициально проводят свою непотистскую кадровую политику. Трайбализм кругом, в общем. (Ты потом полезла в словарь, чтобы разобраться с терминами. Решила, что поняла его правильно.)

Редактор выздоровел после покушения и уехал из города. Следствие по делу закончилось ничем. Газета стала кусаться меньше, а ваши клиенты совсем исчезли с ее страниц.

Но однажды, почти два года спустя, он сам заговорит с тобой об этом.

Он расскажет, что газету покупал коммерческий банк, в котором обслуживается часть самых крупных клиентов вашей юридической фирмы.

А коммерческому банку нужны хорошие отношения с твоим мужем.

Редактору принадлежала треть акций газеты – в данных конкретных условиях блокирующий пакет. Он продал их первым из учредителей; собственно, ему первому и предложили. Задорого.

А потом ему было очень неудобно. Твой муж считает, что журналист сам выстрелил в себя, инсценировав покушение. После этого можно было сделать испуганный вид и заявить о продаже им акций газеты.

Задешево. Хотя учредители-то все равно знали истинную цену. Но остальные журналисты – нет.

Он смеется, рассказывая это. Вы обсуждаете свободу слова, и у него эта история пришлась и к слову, и к свободе. Ты опять испытываешь смятение чувств. А ведь ты носишь его второго ребенка. Но он пока этого не знает.

Ты скажешь ему об этом, он улыбнется, прижмет тебя к себе и скажет в ответ: “Счастье мое”, – и ты растаешь.

Ушедшие из времени входят в реку забвения. Она течет под толстым слоем повседневности, и только в редких местах можно пробить ледяную корку будней и увидеть тех, кого не было. Опасность подстерегает всякого, кто попытается это сделать: его начинают преследовать злобные химеры Литературы и Истории. Они рисуют перед путником миражи, уводя его подальше, в дебри бумажной реальности. А когда им не удается это сделать, когда человек все-таки пробивается к забытым поступкам и чувствам, они прыгают ему на спину и сталкивают в прорубь. И ушедших из времени становится больше.

Александр Мокин знал, чего он хотел. Это редкое качество человека вообще, а родившегося в России – и подавно. Отыскивая входы в иное измерение, лишенное времени, он снискал устойчивую репутацию наемного аналитика, которого интересуют в основном деньги. Он продавал свои услуги, проводил расчеты, оформлял доклады и на полученное вознаграждение ехал дальше. Входы в другой мир открывались неожиданно, и никаких правил в их расположении не было.

Это могло произойти во время посещения старого пивоваренного завода, когда ему рассказывали о тонкостях технологии производства светлых и темных сортов. Это могло быть в деревне во время пения заезжего гитарного романтика. В Нью-Йорке, где он видел циклопические мосты и изящные дорожные развязки. В Афинах, когда он рассматривал древние руины, выглядевшие так, будто их строительство закончили позавчера.

Все происходило мгновенно. Мокин оказывался в мире, где одновременно жили забытые боги, поэты, чьи стихи не сохранились на бумаге, строители, имен которых не было на эскизах и чертежах. Здесь все было возможно – впрочем, как это было возможно и в том мире, из которого он приходил. Время здесь заменялось пространством: из средних веков до индустриального общества можно было добраться, преодолев пару десятков каких-нибудь миллиардов миль. Люди здесь не старились – они стаптывались.

Александру нравилось здесь. Отсутствие времени приводило к тому, что в разных местах люди собирались по интересам: пьяницы пили, солдаты воевали, художники творили, любовники любили. На протяжении всей своей не такой уж и длинной жизни каждый из них делал то, что хотел.

В мире, где время заменяет пространство, остается не так много места для слов, маскирующих поступки. Не было смысла говорить о том, что все могло быть иначе, если бы не обстоятельства. Обстоятельства можно было сменить, пройдя какое-то количество километров. Что Мокин и делал.

Он так и не понял, каким образом боевые слоны Ганнибала были доставлены на Апеннинский полуостров. Во всяком случае, сам он никаких слонов там не увидел. Пунические войны ему быстро надоели, и он выбрался из Древнего Рима тем же путем, каким туда попал.

Добравшись из Италии до Москвы, он обнаружил, что деньги кончились, и надо срочно искать работу. Контракт в этот раз требовал от него рассчитать реакцию конкурентов на планируемое компанией снижение цен и подготовить различные инвестиционные сценарии. Учитывая, что доли рынка и производственные мощности конкурентов были неизвестны,

Мокину пришлось организовать еще и сбор необходимых данных. Отметив окончание четырехмесячной работы и окончательный расчет сравнительно небольшим кутежом, поутру он обнаружил себя в компании женщины, знакомство с которой помнил смутно. Все это было вполне обыденно.

Каждый раз после своих трудоголических заплывов Александр с радостью обнаруживал, что рядом есть еще и другая жизнь. Он влюблялся в каждую женщину, с которой проводил ночь, но редко это чувство переживало двое суток.

Большая часть реальности банальна, но человек, путешествующий между мирами, об этом не подозревал. Мокин рассказывал свою версию мировой истории между чашками кофе, бокалами вина, сексом и чтением стихов неизвестных поэтов. Он нашел прекрасную слушательницу. Казалось, что время остановилось для них, – и они оба это заметили. Химеры оскалили зубы.

“Да не понимал Лев Толстой ничего в управлении государством, – горячился спустя неделю Мокин.- Как и Гончаров с Тургеневым – в тогдашних социал-демократических идеях. Выдумки это отечественных литераторов и историков. Все тогда было не так”. “Да ты-то откуда все это знаешь? – возмущенно спрашивала его Ирина, дама с высшим гуманитарным образованием. – Какое право ты имеешь об этом судить?”.

Мокин был ей интересен, но его длинные экскурсы казались вполне завиральными. Модное в некоторые времена увлечение отечественной историей, которое захватило множество людей, не читавших учебников, всегда ее раздражало. Требовался перерыв, чтобы отдохнуть друг от друга. После недели бурного романа необходимо было привести в порядок заброшенные домашние дела.

Мокин замкнулся. Объяснять пришлось бы долго, а ему становилось скучно. Они расстались, договорившись обязательно встретиться. И – не встретились. Он уехал в другой город и шагнул в реку забвения.