Буря на озере - Страница 20

— Спасибо, товарищ Маковей, вы очень помогли нам.

— Что видел, то видел…

Малиновский уже подруливал к берегу, и на песок накатывались поднятые моторкой волны. Шугалий пропустил вперед Володю, не замочив ног, прыгнул на нос, приказал лейтенанту:

— В Ольховое.

Не доезжая до села, капитан велел выключить мотор. Малиновский сел на весла, и они долго шныряли по прибрежным камышам, — Шугалий надеялся найти место, где преступник переворачивал лодку. Должен был сделать это подальше от людских глаз, в камышах, и не мог не вытоптать их. Однако поиски так ничего и не дали, и к полудню капитан сдался.

— Обедать, — приказал он. — Кажется, Богдан, вы говорили, что тут есть чайная?

— Хуже чем районная.

— Гуляшом накормят?

— Яичница всегда есть.

— Я согласен на яичницу, — облизнулся Володя. — И на кусок жареной рыбы.

— Может, еще и на сто граммов? — ехидно спросил Малиновский.

Маковей бросил на него подозрительный взгляд и не попался на удочку.

— Нет, — гордо отказался он, — мы с товарищем капитаном при исполнении служебных обязанностей.

— Так я тебе и налил бы… — пошел на попятный Малиновский.

Лейтенант напрасно хулил сельскую чайную. В ней нашлись и рыба, и ветчина, и вареные яйца, был даже горячий борщ и отбивные с зеленым горошком — настоящие отбивные, занимавшие почти всю тарелку, и поэтому буфетчица положила гарнир уже сверху, тоже не жалея ни горошка, ни жареной картошки.

Володя раскраснелся, но съел все до конца, до последней горошины, и Шугалий, осиливший едва ли половину сельской порции, проникся к нему еще большим уважением: это ж надо так — через живот позвоночник прощупывается, а отбивной как не бывало!..

Пообедав, Шугалий попросил Малиновского показать дом Кузя. Он стоял на центральной улице, а вокруг росли вишни.

Через дорогу — нарядный домик; вдояь забора из жердей сплошь росли подсолнухи, длинная ровная шеренга подсолнухов, свесивших желтые головы на улицу и рассматривавших прохожих.

Шугалий вынул красную записную книжку, полистал странички.

— Усадьба Лопатинского? — спросил лейтенанта.

— Да.

— Зайдем.

Лопатинского не было дома, но старенькая бабушка объяснила, что найти его можно в колхозной мастерской, она вышла к подсолнухам и даже показала, как пройти к мастерской напрямик, огородами: совсем рядом видна была почерневшая тесовая крыша.

Маковей оказался деликатным человеком, понял, что может помешать чекистам, и попросил разрешения побыть возле моторки. Шугалий только похлопал его по плечу, и Володя поплелся к озеру с твердым намерением поспать где-нибудь в тенечке.

Лопатинского долго искать не пришлось: ремонтировал задний мост «ЗИЛа» прямо возле эстакады, куда загнали машину. Он уже знал лейтенанта, с достоинством и тщательно вытер руки ветошью, с любопытством посмотрел на Шугалия и, узнав, кто хочет поговорить с ним, рассудительно произнес:

— Почему ж не поговорить? Можно и поговорить, ежели нужно… Чем сможем, тем и поможем.

Они сидели возле железной бочки с ржавой водой, где плавали окурки. Шугалий угостил Лопатинского сигаретой с фильтром, тот аккуратно взял ее черными от машинного масла пальцами, глубоко затянулся и откинулся на спинку скамейки, сбитой из необструганных досок, почерневших от времени. Вообще все тут казалось Шугалию темным: и затоптанная тракторными гусеницами трава, и черные деревянные стены мастерской, даже синий комбинезон Лопатинского замаслился до черноты. Только белела сигарета в темных пальцах, и были удивительно белыми ровные зубы Лопатинского; он улыбался, и капитану было приятно смотреть на него: открытый взгляд, умные глаза и доброжелательная улыбка. Молчит, ожидая вопросов, небось знает себе цену, ведет себя с достоинством, нет в нем суетливости и угодливости, которые выдают людей с мелковатой душой или не совсем чистой совестью.

Шугалий решил начать откровенный разговор, без намеков и умолчаний. Ему уже не раз приходилось встречаться с людьми этого типа, знал, что на них можно положиться, даже доверить тайну, и они часто помогали капитану. К сожалению, подумал Шугалий, ему приходится иметь дело, главным образом, с отбросами человеческого рода, но что поделаешь — такая уж у него профессия, кто-то ведь должен исполнять и эти обязанности. Тем более приятно было капитану видеть умные глаза и приветливую улыбку.

Сказал, так же приветливо улыбнувшись и подсев к Лопатинскому поближе:

— Вот надеемся на вашу помощь, Степан Степанович.

— Почему же не помочь? Если только смогу, — повторил он. — У нас одно дело — я машины ремонтирую, вы что-то другое делаете, тоже нужное. Такова уж жизнь…

— Лейтенант Малиновский уже спрашивал вас о Кузе. Что он делал утром восемнадцатого августа? Где и с кем был? Не приезжал ли кто-нибудь к нему накануне или восемнадцатого на рассвете?

— Эва, сколько вопросов сразу! Давайте помаленьку. Первый — что Кузь делал утром восемнадцатого августа?

— Да.

— Мне на работу в шесть заступать, жена будит в пять Кузь в эту пору уже во дворе возится. В пять еще темно было, но я видел его.

«Значит, он не мог быть в это время в Озерске, — подумал Шугалий, — и к Завгороднему заходил кто-то другой». Спросил:

— И что же делал Кузь?

— Что-то вынес из сарая — и огородами к озеру.

Мимо моего двора. А переулком ближе и удобнее.

Я еще удивился: зачем полную канистру дальней дорогой переть?

— Почему считаете, что канистра была полной?

— А для чего на озеро пустую нести? За водой?

Так ее в колодце хоть залейся. И знаете, когда полную несут — руку оттягивает.

— Логично, — согласился капитан. — И что, думаете, было в канистре?

— Бензин, что же еще?

— Допустим, действительно, бензин. Значит, Кузь заправил бак и куда-то поехал.

— Точно, поехал.

— Видели?

— А он мотор завел. Он у Кузя кашляет, пока не разогреется. И дергать надо долго, магнето плохое.

Прогрел и уехал. Ветер уже поднялся, кто же будет рыбачить? Волна шла еще небольшая, ехать можно, а рыбачить — ни-ни.

— Куда мог поехать?

— Кто ж его знает, может, в Озерск… Но навряд ли. В девять уже был дома. У него крепящий болт полетел, так приходил ко мне в мастерскую.

— Не расспрашивали, куда ездил?

— А на что это мне? Если б знать… Небось в «Серебряный бор». Турбаза у нас, может, слышали?

— Между Ольховым и Пилиповцами?

— Точно. Какие-то дела там у Кузя, несколько раз видел — туда шастает.

— Семнадцатого августа никто к Кузю не приезжал?

— Не видал.

— А не слышали, чтоб Кузь угрожал ветврачу?

— Тому, что утопился? Это уже все знают, ветврач махинации Опанасова брата раскрыл, да и у самого Опанаса рыльце в пушку. Три года дали, однако отсидел лишь полсрока. Когда вернулся, похвалялся: я, мол, ветеринару не прощу, за Опанасом Кузем ничего не пропадает, ни хорошее, ни плохое!

— И как вы считаете, мог он осуществить свои угрозы?

Лопатинский покачал головой.

— Пустое. Этот Опанас — трепач.

— Человек иногда такое делает, что никогда не подумаешь.

Лопатинский промолчал, но было видно — остался при своем мнении.

— Не могли бы вы оказать нам одну услугу? — спросил Шугалий после паузы.

— Ежели это мне под силу.

— Восемнадцатого утром кто-то мог в камышах возле вашего села перевернуть лодку. Перед бурей или во время нее. Потом оттолкнул лодку на чистую воду, и ее снесло в озеро. Надо найти место, где вытоптан камыш.

— Много времени прошло, — возразил Лопатинский. — Примятый камыш поднялся, а сломанный он мог вырвать с корнем.

— То-то, — вздохнул Шугалий, — мы сегодня искали и не нашли это место.

— Я посмотрю.

— И вот что, — добавил Шугалий. — Возможно, что тот человек вез в лодке велосипед.

Лопатинский кивнул.

— Поискать следы?

— С восемнадцатого не было ни одного дождя. Может быть, и остались.

— Попробую.

— Кстати, у Кузя есть велосипед?