Бунт атомов - Страница 3
Сначала мы оба остолбенели, затем обнялись и расцеловались. И хотя с тех пор прошло уже несколько лет — все это мгновенно ожило в моей памяти.
— Милостивый Боже! Дик!.. Где ты скитался все это время?
— Только что собирался спросить тебя о том же, Мэттью?
— Меня лучше спросить, где я не скитался! Был в Бирме, Натале, затем в Америке, а потом… потом в доброй старой Англии, где неоднократно делал отчаянные попытки разыскать тебя, писал тебе письма, телефонировал…
— Я тоже путешествовал, а теперь только что возвратился с Атомной конференции, — сказал я, вспомнив, что по возвращении так и не удосужился просмотреть гору накопившейся корреспонденции.
— Атомной конференции?!.. — тихо повторил Мэттью. — Вот как…
— Но что ты делал во всех этих Бирмах, Наталях и Америках…
— О, ты хочешь знать слишком много, — рассмеялся Роллинг, — удовлетворись пока тем, что я представлю тебе мисс Патрицию Стаффорд.
Здесь только я заметил, что за столом были еще девушка и мужчина. Мужчина, при моем приближении, поднялся и выжидательно стоял, теребя салфетку. Он был высокого роста, с гладко зачесанными назад волосами, носил крупные очки, имел высокий лоб и казался джентльменом, если не считать не вполне удачно подобранных тонов его галстуха и платка, выглядывающего из карманчика его темного костюма.
Мисс Патриция Стаффорд… Патриция Стаффорд была тем типом женщины, которые могут сниться… Она была величественна, как королева, и очаровательно проста… Грациозна, как белая лилия, и великолепна, как самая изысканная орхидея. У нее были головка голливудской кинозвезды и волосы цвета золота. Ее руки — были руками идеальной формы, ее темно-голубое платье с отделкой из палевых старинных кружев — было совершенством…
Мне приходят в голову самые банальные сравнения, и я не боюсь их. Патрицию Стаффорд нельзя сравнивать ни с чем и ни с кем. Такая — может быть только одна!.. Единственная!.. Несравненная!..
Я боюсь, что в течение завтрака я был очень неинтересным собеседником. Единственным утешением в этом смысле, для меня был тот факт, что мистер Джон Вилкинс не был вообще никаким собеседником… Он умел только молчать, сосредоточенно глядеть на какой-нибудь предмет и, управляясь со столовыми приборами, отставлять мизинец на полдюйма более чем следует. И все же я увидел, что мисс Патриция Стаффорд глядит на него влюбленными глазами… Может быть, мне следовало молчать еще более, чем я молчал!
Мэттью занимал разговорами всех, мисс Стаффорд оживленно болтала, я же вставлял по временам реплики, очевидно, самого плоского свойства.
По окончании завтрака мы вышли. Меня пригласили в автомобиль, ибо свой я отослал, рассчитывая после завтрака посетить мой клуб, находившийся рядом.
— Мне хочется пройтись пешком, — сказал я.
— Отлично, я пройдусь с тобой, — отозвался Мэттью. И когда автомобиль, увозивший мисс Стаффорд с ее спутником, скрылся за поворотом, мы медленно двинулись среди спешащей по своим конторам, после завтрака, толпы клерков и конторщиц. Мэттью, со свойственной ему прямотой, начал разговор.
— Кажется, Патриция произвела на тебя сильное впечатление?
— Надо быть круглым дураком, чтобы отрицать это! Но надо быть дураком не менее круглым, чтобы придавать этому значение… Мисс Стаффорд слишком мало трудится, чтобы скрыть свой восторг перед этим молчаливым оболтусом.
— Ого!.. Если ты ругаешься и злишься — то дело успело зайти далеко. Впрочем, ты неправ. Он далеко не оболтус.
— Да, но его галстух и…
— Помилуй Бог! Я ожидал от тебя большей справедливости. Гастух галстухом, и этот малый несомненно парвеню и мовежанр, но он имеет голову на плечах, и это-то, кажется, и пленяет нашу очаровательную Пат… Теперь, знаешь ли, мода на всяких умников… Не правда ли?
— Кто она такая? Под каким небом родилось и выросло это воистину чудесное явление природы? — поинтересовался я.
Мэттью даже приостановился:
— Ты отлично знаешь ее дядюшку. Выросло же это «явление природы» под небом Австралии, ныне явилось сюда и, мирно проживая под кровом своего дяди, успело свести с ума половину Лондона.
— Я знаю ее дядюшку? — удивленно проскандировал я. — Что ты мелешь?
— Вообрази! И даже имеешь причины недолюбливать его. Помнится, он досаждал тебе колами..
— Ничего не понимаю…
— Колами по астрономии и космографии. Ты ведь не дружил с точными науками.
Тогда мне стало ясно все. Я припомнил классную комнату колледжа, все эти дурацкие фазы, параллаксы и протуберанцы и профессора Стаффорда, любившего нам повторять:
— Если бы на свете не существовало негодяев, думающих о футболе, когда нужно думать о спутниках Юпитера, и на образование которых нужно тратить столько драгоценного времени — в мире было бы сделано вдвое больше научных открытий, которые могли бы облагодетельствовать человечество.
Я был так поражен этим, что из дальнейшего нашего разговора ясно запомнил только, что Патриция — невеста. И невеста этого самого оболтуса Вилкинса, который, вообще говоря, большой умник, ученый, и который покорил ее сердце именно этими своими качествами…
Я, очевидно, родился в курьерском поезде. Я постоянно всюду опаздываю. Узнав о моем нервном состоянии, Мэттью сказал:
— Тебе следует отдохнуть от людей. Езжай на северные острова. Лучшего места для лечения нервов не сыскать. Мне приходилось бывать на островах Энст и Фетлер. Езжай, не раскаешься!
Когда я предложил ему поехать вместе — он отказался, сославшись на то, что очень занят. На мой вопрос: чем? — он ответил уклончиво:
— Так… Работой. Больше по технической части.
Он пообещал навестить меня перед моим отъездом.
Что же?! Я поеду. Поеду. Но Бог мой! Как трудно решиться ехать теперь на Шетландские о-ва, когда я знаю, что существует Патриция Стаффорд и что она живет в Лондоне!.. Но я знаю, что она невеста другого и поэтому я поеду. Я должен лечить нервы.
Лондон, 10-го августа 195… года.
Я всегда недолюбливал всех этих, носящих очки, мозгляков из всяческих исследовательских институтов и прочих научных учреждений, предпочитающих формулы спи-норного анализа — дружеской пирушке, расчеты и вычисления — партии в гольф и лучше умеющих обращаться с микроскопом, чем с теннисной ракеткой. И недолюбливал не зря. Я чувствую, что один из этих мозгляков, Вилкинс, стал мне поперек дороги. Предчувствия меня не обманули. Будь прокляты все умники и мозгляки!..
Лондон, 12-го августа 195… года.
Только что был у меня этот молодчина Мэттью Роллинг. Ну, конечно же! Как раньше это не пришло в мою нелепую голову? Какой он чудак, при всем его уме и проницательности… Он, произнося свою фразу, которой рассчитывал повлиять на меня в одном направлении, и не подозревал, что повлияет в совершенно другом… Милый, наивный Мэттью!
— Ты коптишься до сих пор здесь, — удивленно приподнял он брови.
— Да, еще некоторые дела, — натянуто-равнодушно ответил я.
— Я чувствую, что ты решил замаливать грехи молодости и вместо того, чтобы ехать отдыхать — намереваешься заняться изучением астрономии и космографии.
— Решительно не вижу причин, почему бы ты мог так чувствовать…
— Ну, тем лучше, — примирительно заметил Мэттью, протягивая ноги к топящемуся, несмотря на август, камину и закуривая. — То-то, поезжай, куда я тебе советовал. К слову, я тоже завтра уезжаю.
— На сей раз, я думаю, в Гренландию?!..
— Почти, — усмехнулся он. — Во всяком случае, мы едем тоже на север.
— Кто это — «мы»?
— Я и Вилкинс.
— Вы так дружны?
— Отнюдь нет. Но мы вместе работаем. Он чрезвычайно дельный помощник.
— Ага!., по «технической части»? — сыронизировал я.
Он, по обыкновению, загадочно улыбнулся, и более к этому предмету мы не возвращались. Конечно же, я должен нанести визит старому профессору Стаффорду. Сама вежливость этого требует… А если профессор на этот счет придерживается другого мнения, то это меня не касается, черт возьми!