Буколические сказы - Страница 3

Черлок колючий!

Девушка расставила колени — бутон упал на пол. Цветок тут же подхватывает подскочившая бойкая красотка:

Угадано! Колючий черлок!

Экстаз всколыхнул толпу.

Не носом — напарьем опознал, по шершавости! Колюч-то черлок!

А то нет? Оголовком коснулся — и ясно!

Сколь говорено — на черлок не играть!

Она нарочно выбрала черлок: аж два отгада!

Сговорились!

Вы чего ополоумели? Шершавость! А то там, помимо черлока, ничего колючего нет?!

Споры перекрыл крик: сперва сдавленный, потом — разнёсшийся во всю силу. Восторженно-бешеное соитие! девушка, сладострастно прогибая спину, запрокинула голову — шапка кудрей скрыла от меня профиль счастливца, который безоглядно старателен. Заразительно-жаркая спешка самозабвенно действующих тел! Кругом молчание. Сколько минут прошло? Пять? Больше?.. Вдруг тихий голос произносит слева от меня:

Зачем об загадке сговариваться? — коренастенькая знакомая смотрит мне в глаза задумчиво, без улыбки. — Надо — я с месяцем сговорюсь! Буду его просить, почувствую себя звёздочкой горячей, и он пошлёт мне отгадчика желанного — на любую загадку, на любой цветок!

Мужчина рядом с ней одобрительно смеётся, переминается с ноги на ногу от желания.

Поглянь, как пахтают масло! Насчёт загадки, может, и сговорились, но черлок он сам честно отгадал. Главное — вон как оба-то довольны. Заяц с топотком, гусь с гоготком, а скок до упора — завсегда не от вора! — мужчина, встав позади девушки, обнимает её, покряхтывая, прижимает к себе выпуклые ягодицы, но она высвобождается, берёт меня за руку, увлекает к выходу.

Оборачиваюсь: пара завершила действо и застыла. Моя спутница глядит на блаженно изнемогших со жгучим сопереживанием; до чего меня тянет поцеловать её! Мы выходим наружу, впереди вырисовываются широкие смутные пятна. Глаза после яркого света не сразу схватывают очертания кустов.

Воздух невозмутимо тих, нас обволакивает густая душноватая теплынь. С озабоченно-деловитым гудением пролетел жук. Мне представляется, что он подвыпил, но крепко помнит о некой важной цели. Девушка приблизилась к кустам и, отстраняя рукой ветви, вошла в прогалину; иду следом. Где-то близко в листве ворохнулась, чуть пискнула птица.

Я несколько раз уже прикоснулся к телу моей спутницы, теперь тронул ладонью её плечо, но она не остановилась. Путь нам преградил плетень с одичало разросшейся по обе стороны высокой травой. Девушка осторожно пошла вдоль плетня, открыла калитку, мы оказались среди яблонь.

Добро пожаловать или от ворот поворот! — было вдруг сказано со зловещей издёвкой.

Я страдал, не понимая, отчего отношение ко мне стало иным. Хотелось думать: нет-нет, это не всерьёз! Ночь дышала истомой и что, казалось бы, могла сулить, как не упоение? Нас обступал сад, за деревьями темнел дом, чью шиферную крышу выбеливал свет луны. Та, кого я в мыслях уже страстно ласкал, направилась к постройке: по виду, летней кухне. У двери порывисто прошептала мне:

Не злись, но не нравишься ты больше!

Что я сделал не так? — мой голос дрожал, и я едва не выругал себя от досады.

Только полезь... — произнесла она с угрозой и повернула голову в сторону дома, — окна открыты, отец и брат спят чутко — сразу вскочат.

Я молчал, невыразимо страшась одного: что придётся уйти. Она шептала:

Сперва не нахальничал, смотрел на нас, будто перед тобой незнамо какие бесстыдницы. А как никто не видит, начал прилипать. Ишь! Я этого не люблю!

Милая... — прошептал я покорно и елейно и принялся нанизывать одно ласковое выражение на другое...

Она следила за мной: обнажённая, ладная, угрюмо насторожившаяся.

Не улестишь! Мне твои слова — против души! Вы, городские, — люди притворные.

Не городской я вовсе! В маленьком посёлке вырос.

Но теперь-то в институте учишься...

Это вина моя?.. — прошептал я жалобно.

Она бросила запальчиво:

Студент-умник! Будешь в институте своим подружкам рассказывать, какие деревенские девки бесстыжие, да и дуры ещё! как ты им головы кружил.

Негодующая прелесть вошла во флигелёк, включила электричество и плотно закрыла дверь перед моим носом. В отчаянии я невольно возвёл глаза к небу. В нём стоял твёрдо очерченный месяц, лучились звёзды, испуская волны какого-то сладко будоражащего магнетизма. Смятение и горчайшая тоска внезапно родили во мне позыв к творчеству, стало слагаться стихотворение... Минуло минут десять, четверть часа. Я легонько постучался.

Скребёшься, как котяра! — прозвучало ехидное. — А запора-то нет у двери.

Я нажал на неё и попал в летнюю кухню. Сбоку у окошка стоял стол; у стены напротив, на покрытой тулупом лавке, полулежала моя любовь, она опоясалась чистым кухонным полотенцем.

Студент-студентяра! — произнесла с наигранной враждебностью.

Вдохновение, владевшее мной, пробудило во мне отвагу. Я стал решительно делать то, чего хотелось. Снял, уронил на пол рубашку, за нею — брюки; предварительно извлёк из заднего кармана и положил на стол записную книжку с авторучкой, которые всегда имею при себе.

Моя пригожая легла на тулуп ничком, приподняла свою развитую попку и сделала вид, будто пытается рукой натянуть на ягодицу краешек полотенца. Волевым усилием я оторвал взгляд, присел на табуретку и принялся записывать мою импровизацию. Девушка смешливо наморщила носик.

Поросячья ножка торчит, а он пишет!

Что, что? — вырвалось у меня. — Как ты сказала?

Подруга называет такие поросячьими ножками.

Какие — такие? — спросил я обеспокоенно.

Эдакие! У неё узнай! — и насмешница искушающе-игриво повиляла попкой.

Подавив стон, я неимоверным напряжением заставил себя сосредоточиться на стихе; зачеркнув несколько слов, вписал новые. Ненаглядная села на лавке, развела ноги и, перед тем как прикрыть её ладошкой, продемонстрировала мне.

Дай, что написал!

Я вырвал из записной книжки листок, встал перед хозяйкой, прошептал заискивающе, как только смог:

Хорошая... дотронься — и дам...

Она прикоснулась к моему стоячему фаллосу, кратко и дразняще потеребила, затем, завладев листком, стала читать вслух:

Пара лун взволнованно-устало

В душной ночи жаждет опахала,

Хочет и боится тонкой ласки

Привередливо-застенчивая сказка.

А упрямства крепкое копытце

Победить её стыдливость тщится:

Нежности с обидой вперемежку

Искушают сказку-сладкоежку.

Но она с собой играет в прятки —

И, на таинство заманчивое падки,

Продолжают препираться глупо

Сказка и упрямая за-а-а...агадка.

Произнеся последнее слово, девушка зажмурилась от остроты эмоций — я заметил движение губ и помог её ручке найти то, что было безмолвно названо. Подушечки пальчиков замерли на налитой зудом головке. Моя рука, несмотря на увёртку чаровницы, с которой она несколько запоздала, добралась до промежности, тронула волосяной покров. Неудержимо повлекло затейливо понежничать с переполненной нектаром, но теперь её владелица умело сопротивлялась, предпочитая пока пиру чувств их дегустацию.

Как ты написал — копытце? — прошептала с горловым смешком.

Я прервал ласки и по памяти прочитал две строки.

Хочешь, — хихикнув, спросила она, — покопытить заливную?

Хочу-ууу!..

Велев мне пристроиться сверху нужным образом, она взяла штуку и, притронувшись ею к заветной, стала с моей помощью проделывать то, что я знал как «дразнение». Теперь процедура имела новое обозначение: моя возлюбленная с блеском показала творческий дар. Вознесённый на седьмое небо, я обогатился также выражением «пончик с разрезом»... Наконец-то мне дали угоститься им до счастливой отрыжки. Немного позже любимая сказала:

Чтобы скорей опять встал, поешь сметаны.

Я не без удивления обнаружил, что «сметана» — не иносказание. Мне в самом деле предложили густую деревенскую сметану. Мы ели её и, весело безобразничая, мазали друг другу щёки. Силы восстановились, но хозяйка потребовала: