Букет белых роз (СИ) - Страница 98

— Через пару дней я встречусь с Рональдом, он расскажет мне про лечение.

Он не волновался за себя, ни на каплю не пожалел, не выпустил наружу сетования. Потому что держал это внутри

Я переместилась ближе и четче вгляделась в глаза шинигами; в глаза, в которых ночные огни словно бы отражали отблеском скрытые страдания; в глаза, легко сравнимые с изумрудами, посаженными в платину; и они прорезали своим неуловимым сиянием темноту.

— Нет, нет… - задрожал мой голос. - Я не хочу…

— Думаешь, мне тоже хочется этого?

Он смотрел через стекло, но только не на меня.

Любые слова Грелля сейчас были как стрелы — они прошивали насквозь меня, сравнимую с серым, сжатым комком из пустоты.

Слабая надежда почти угасла — ведь шинигами сам тушит словами этот окурок, не оставляет закладок на страницах своей книги. На нем снова сказывалась болезнь, в то время как жгучая боль замирала в моих ранах.

Казалось, что между нами опять лежит пропасть.

***

На подзеркальнике - мыло, зубная щетка в стакане и недорогой парфюм. Кафель не холодный, а ледяной, жжет голые ступни. В зеркале отражаюсь я, разбитая, опороченная, — абсолютно отличная от семнадцатилетней ученицы, которая когда-то любила цветы. Буду бороться ли с собой или нет — не знаю, но именно сейчас я просто стою на перепутье сомнений и не знаю, куда смотреть и куда идти.

Мне холодно и ныне.

Я отпустила беззвучный выдох. Как будто обвешана десятками камней… Пальцы медленно коснулись края одежды, ловко опустили замок. Еще холоднее.

Юбка упала, волнами растекаясь у моих ног. Я переступила через нее.

Напишу все,

Что не могу сказать.

Я должен как-то привести свои мысли

В порядок.

Я знаю, это было только

Несколько коротких дней.

Я чувствую сердцем,

Что мне нужно только сегодня.

С минуту меня окатывает вода. Я знаю, что сегодня не одна. Я не даю выход слезам. Стекла накрыл слой пара. Мокрая рубашка, прилипая, обрисовала мои плечи. И как смывать с себя лишнее — с одеждой или без — уже не имело никакой разницы.

Под голыми пятками было мокро и тепло. С опущенных пальцев срываются капли. Я просто существовала здесь, раздираемая внутренними остриями.

Ничего не помогает. Не спасет…

Все это в следующую секунду заканчивается, и мне больше не нужно думать о холоде.

Я подернулась, уведомленная смутным алым пятном, отражающимся на запотевшем стекле — шинигами стоял за моей спиной, и от того услышала шепот крови, горячо сбегающей к сердцу.

Нет, нет…

Его руки припечатали меня к стеклу, высекая из груди резкий вздох. В моих глазах с кристальной ясностью отражалось смятение, а сердце вновь вспыхнуло внутри.

Под стать плеску воды прошлась дрожащая, влажная нежность по шее, почти не ощутимая. Грелль мок почти одетым, как и я. Уравновешенный, без каких-либо мелькающих искр в глазах, смотрел на меня, касаясь кончиком носа моего.

Не отвечал.

Девочка моя, я пытаюсь, пытаюсь,

Когда я закрываю глаза,

Не могу перестать улыбаться.

И теперь я знаю, почему.

Мои губы обжёг поцелуй, в который шинигами вложил всю нежность, пламя, горечь и боль. Отдал столько, чтобы разделить это вместе со мной. Но слёзы не прекращались.

Это мгновение, затопленное водой, говорило об одном — пропасти нет.

Целуя одновременно с ним, повторяю себе, что не могу остановить.

Я люблю его. Господи, я так люблю его… Мне никто не нужен, кроме шинигами.

Каждый день я улыбаюсь,

Я слышу твой голос,

Я вижу твои глаза.

Это началось в миг

И продлится всю жизнь.

Его слова вырываются с остановками, трудно, словно барахтаясь в потоке эмоций, а голос вострепетал.

— Юли… Я не могу больше… Я схожу с ума…

Его руки уперлись над моими плечами по обе стороны. И — лбом ко лбу, как от усталости. Грелль дышит. Не останавливается, и я чувствую идущие от него импульсы. Вода скользит по нашим вновь слившимся губам.

Но почему… так сложно. Есть мучительная сладость, но она совсем не такая - дает по душе стрелами.

Он не отпускал меня, заслоняя собой от греющего дождя и сжимая пальцами мои виски.

Взгляд зеленых глаз говорил об осторожности.

— Ты поверишь мне?

Уже не дети, чтобы верить в сказки. Не герои романа, которые пересыщены сладостью чувств. Нам трудно вместе, трудно даже сейчас.

Но душа без опозданий перевёрнута, открыта для него, как запретная дверь.

Я гладила его мокрые, прилипшие к лицу волосы. Мои лёгкие плотно сжаты.

Он близко, и мне совсем нелегко вдыхать его кислород. Мне трудно дышать им. Мне очень больно любить…

Он обнимает рукой затылок и снова пришептывает в лицо:

— Ты влюбилась в безумца. В самого настоящего безумца. Но… я не могу без тебя жить.

Его тепло просачивается сквозь меня, отстраняет натиском страх, просекает сердце. Мы старались владеть собой, чтобы не было слишком больно. Но это грань пройдена одним шагом, одним моим вздохом на словах, безрассудно:

— Я тоже…

***

Голова опускается на подушку, и я все еще не лишена волнения. Замирает время. Глаза под длинными ресницами устремлены сверху вниз на меня, и я лежу, смотрю на него. Шинигами наклоняется к моему лицу, прижимается лбом…

На это ушло не много времени,

Но я знаю, что это чувство настоящее.

Я хочу прожить свою жизнь,

Познавая всю тебя.

Я задыхалась, вздрагивала мелкой дрожью, но цеплялась за него, как за ветвь над обрывом. Мне было тяжело. Не сдерживая слез, все равно не могу ослабить хватку.

Я держу свое сознание словами, воздухом, но все же позволяю сдаться.

Пустота не заходила, оставила, пока вместе дышим, нарушая устой безмолвия. Под нами мялась свежая простынь, залитая холодным лунным светом. Губы, соприкасаясь в поцелуях, словно были надолго прикованы к друг другу.

Я отдавала ему свой кислород. Свое сердце.

Длинные волосы, как два куска красного шелка, спутались с моими, лежали по бокам между нами. Его лицо было близко так, что образ шинигами расплылся, как в прозрачном тумане.

Порывисто целуя, Грелль отстранился от меня и, скользя губами от щеки до шеи, посмотрел в глаза. Это был немой диалог двух взглядов, заново прошедшая искра. Потом мужчина взял мою ладонь в свою, продевая пальцы.

– Коснись меня, – задыхающимся голосом проговорил жнец.

В темноте его глаза горели зеленым, поглощающим пламенем, в котором медленно сгорала душа.

– Или я сойду с ума окончательно, – вынес мужчина, обжигая мое сердце.

Я не знала, как поступить, и наугад потянулась к лицу, обводя его контуры пальцами.

– Не здесь, - еще тише.

Внезапно беря мою ладонь, он опустил ее ниже живота. Я чувствовала, что сгораю от жара, разлитого от сердца до самого края. Грелль часто выдыхал обрывками на мое лицо. Контролировать себя оказалось невыносимо.

Жнец был на грани и, нежно обволакивая мои губы, вышептал в них:

- Прости меня…

С тряской жнец молил, заставляя губы вновь складывать эти слова, прежде чем переступить черту. Он еще раз взглянул на меня, как бы спрашивая то же самое.

- Прощаю… - со слабой улыбкой.

Он сглатывает, снова зажигая огонь между губ.

В секунду замок из наших рук, связывая, стиснулся на простыне.

Когда мужчина двигался во мне, накрывая касаниями бьющуюся жилку на шее, я прижалась щекой к его волосам, с дрожью обхватила голову руками. Шинигами хрипел, произносил что-то невнятное, но вместе с тем связывал мягкостью и осторожностью свою неокрепшую волю. Между нами не было ничего, кроме разорванных границ.

Мы потеряны. Но держимся за руки.

Стон утонул в шелесте его прерывистого дыхания, упавшего на мое лицо.

Я снова встречаюсь с зеленым взглядом. Как свободное падение.

Весь воздух сожжен, отгорел, и мы заглатываем его таким. Как в последний раз, и больше не сможем.

Он провел кончиком носа по моей шее. Отрывкам шептал то, о чем молчал, и снова захватывал мои губы, вливая чувства и срывая выдохи.