Букет белых роз (СИ) - Страница 36

Я снова обвел взглядом окружённого мертвого человека, задумчивого российского шинигами, потом на букет тюльпанов и валяющийся под бледной ладонью трупа надкусанный шоколад, и ещё зачем-то начал разглядывать болгарку.

— Хочешь, я помогу тебе? — участливо предложил я. — Мне все равно нечего делать в вашей столице.

— О, это было бы очень кстати. — По сияющему взгляду Крутовского было видно, что он очень доволен и несказанно рад, а в зелёных глазах коллеги мелькнула искра. — Спасибо, мистер Сатклифф, огромное спасибо!

— Я обязательно дам тебе знать, когда что-нибудь обнаружу.

Деян вгляделся в стрелки наручных часов на правом запястье.

— Тогда… так… мне уже нужно уходить. Наверняка, диспетчер Хорошаев уже успел устроить представление на пародии эстрадных артистов и политиков. Максим Галкин, блин. Пора бы уже ему быть серьезными, - закончил Деян, поднимаю болгарку.

Попрощавшись со мной, он неторопливо двинулся в сторону крыш частных домов, с которых потом ловко перескакивал, уменьшаясь в моём поле зрения до тёмной точки.

Я вернулся к своему брошенному на проезжую часть велосипеду, поставил его на колеса и лениво подкатил к тротуару, огражденному от дороги серым бордюром.

Скорая помощь прибыла за человеком с большим запозданием — только на исходе дня.

Я проводил белую машину с красным крестом мимолетным взглядом. И вновь этот жилой квартал опустел, чья тишина изредка нарушалась звуками автомобилей и шелестящим ветром невозвратимых потерь.

Только потом все возвратилось на круги своя — я заново начал слышать эту почти неуловимо ритмичную, отдаленно беспорядочную мелодию большого города.

Я думал об инциденте даже сейчас.

Неподалеку стояла обшарпанная скамейка. Около неё с гитарой в руках пребывал в бездействии молодой бородатый человек. Он поставил левую ногу на край лавки, тем самым делая опору для своего музыкального инструмента. Приглядевшись, я заметил, что правый рукав музыканта держался на нескольких тонких нитках, а на грязной штанине был пришит карман голубого цвета, из которого примечательно выглядывал экран старого кнопочного телефона.

Бард с энтузиазмом составил мне компанию, хотя я вовсе не просил его об этом. Он улыбнулся мне, словно мы раньше были знакомы, и начал говорить без предварительного приветствия и не называя своего имени. Это показалось мне очень странным.

Он что, городской сумасшедший?

— Чтобы музыка звучала, нужно настроить гитару. Но что делать, если инструмент разбит вдребезги? — сказал он двусмысленно, но в голосе его явно звучала горечь. Лично для меня этот вопрос оказался не по силам. — В противном случае, простые люди не умеют создавать музыку, но обязательно научатся, если их души будут стремиться в заоблачные дали… если люди не хотят падать в бездну — мелодия не утонет во тьме… Все начинается со значения любой песни. Если в ней заложен смысл — она достойна большего.

Я прищурил, потом на минуту закрыл глаза и, скрестив руки, откинулся на спинку скамейки, таким образом пересекая все возможные диалоги, но сказанные слова заставили меня глубоко задуматься.

Музыкант тяжело вздохнул. Видимо, он хотел многое поведать мне, и совсем не испытал удовольствия от моего молчания. Тут он ударил пальцами по струнам, когда присел с другого края.

Небо прорвало, и в следующую секунду сквозь тучу проблеснул рассеянный свет молнии, сопровожденный звуком грома где-то вдали.

Когда в последний раз я ощущал себя точно так же, как сейчас?

Потоки воды ручьями текли по иссиня-серой земле, лилась по воздуху долгожданная прохлада.

Зонты быстро раскрывались, как цветы на рассвете. Один дождь взял наши с песенником тела в свой плен.

Капли дождя ползли по нашим лицам. Когда гитара изливала душу и нежно звучала вибрирующими струнами мелодия в умелых руках, в эти секунды, наполненные томлением, мне почему-то не хватало клавиш фортепиано.

А бард всё сидел около меня. Из-под его пальцев рождалась трогательная музыка, а с растрескавшихся губ слетали слова собственной песни.

В этих аккордах струилась щемящая ретивое печаль. Музыка и дождь дышали в унисон этой осенней, рвущей сердце тоской.

Мы с незнакомцем были как два ненормальных — мы не прятались от дождя, и я вновь почувствовал себя бродягой, кем был на протяжении семи лет в прошлой жизни.

Мои стекла очков заштриховали капли дождя. Расстегнув наполовину молнию куртки, я протер их насухо куском майки.

Что осталось осколком прошлого глубоко в сердце? Чувство благоденствия. Оно пульсирует в памяти и бьется жилкой у виска. Я почти забыл об этом ощущении. Оно было едва ли не потеряно ещё в те года, когда я, будучи человеком, простым крестьянским мальчишкой лишился родителей. После их смерти мир стал абсолютно ничем, разве что просто живой картиной, которая окружает меня.

Но что плохого в том, что я хочу воскресить своё счастье? Раньше мне было не до всего земного — работа есть работа. Игра есть Игра. Война есть война.

Ни там, ни там нет места для чувств. А если упомянуть случай с демоном Себастьяном (я бы даже сказал, гад, каким талантливым), то просто чистой воды притворство, причём, принужденное.

Я бы самолично бросался ему на шею и делал совместное селфи? Так, лишь для удовлетворения поставленному сценарию.

С головой уходя в этот жестокий театр, я порою забывал, кто есть на самом деле, но с огромным усилием возвращался в себя прежнего.

Когда перестал плакать дождь, я опустил голову, сжимая в ладонях очки.

Нужно связать нити моих догадок…

Несколько дней назад звонила подруга Юлии, хотела предупредить о том, что некоторые столичные жители погибли от подложенной им куда-то наркоты… Сегодня погибла ещё одна жертва этого яда… Наркотики спрятали в цветах… Стало быть, что из этого вытекает?

Теперь я уже знаю однозначно.

Мысль вспыхнула, как очередная сейчас молния.

Надевая очки и после этого усаживаясь на велосипед, я простился душой и взглядом с продолжающим играть на гитаре городском музыкантом, который молча, но с улыбкой пожелал мне всего хорошего.

С холодной решимостью я распахнул свои воображаемые крылья и на велосипеде, как на самолёте, полетел вперёд.

Вперёд, и только вперёд. Мимо возникших на асфальте зеркал, золотых обрывков листопада, мелькающих зонтов и светящихся желтым фонарей.

Юлия

Кухня наполнялась запахом гренок. Я переворачивала лопаткой ломтик хлеба и, подливая немного масла, следила под звук тихого шипения за тем, чтобы мой ужин не подгорел.

Пока я устало готовила, прихлынули воспоминания.

Нагнув спину, я подняла выпавшие из моих рук документы. И вновь читала между строк.

Френс Митчелл… сирота… мечтал стать актером… помолвлен с Тессой Бронте… покончил жизнь самоубийством… переименован в Грелля Сатклиффа…

И вновь лихорадочно перечитывала эти строки, даты, имена, причины…

Эрика не говорила о том, что в предыдущей жизни была обручена с Сатклиффом.

Странно, но… почему я представила себя на ее месте?

Посуда вымыта, поставлена на место в подвесном шкафу. Я долго не могла прийти в себя.

Сцепив руки в замок на животе и разметав на подушке волосы, я неподвижно лежала на кровати. Иногда закрывала глаза, но потом снова видела потолок. Сон не шёл: его не было.

Грелль… Я до сих пор не могу забыть аромат его шеи. Может, я смогу почувствовать этот запах ещё раз…

Тетушка потихоньку толкнула дверь. В Библиотеке Шинигами зажглись светильники. Жнецы-студенты без лишней суеты перетаскивали лестницу на пару, когда их задание завершилось.

Санитарка заметила мою растерянность.

— Кстати, скоро начнется Свободный день.

— А сколько осталось? — не выдержала я, но спросила без нажима. - Для меня это очень важно.

Тётушка не тянула с ответом, пожимая плечами:

— Где-то пять дней.

Не отрывая взгляда от окна, я притянула к себе чашку, стенки которой были еще горячими. Жгло пальцы.

Выходя на балкон, я по привычке поворачивала голову влево, чтобы увидеть моего друга. Но там никого — только цветы, что покачивались на ветру и, кажется, кланялись мне в знак приветствия.