Буйный бродяга 2015, специальный выпуск - Страница 11

Обязательно приводи. Я покажу ему ловушку с солнечной плазмой, которую когда-то доставил «Солярис-7», и ещё прототип гравитатора из пробной партии номер два, и раритетные фолианты по боевому самбо... Непременно помирись с Юкке. Слышишь?

— Слышу, — сказал Витька. — Я постараюсь...

Идея, на которой основано данное произведение, вообще-то должна вызывать неприятие у всякого человека, знакомого с сутью коммунизма в его научной форме, т.е. с марксизмом. Автор как будто задался целью проиллюстрировать понятие денежного фетишизма — наделения денег особыми внутренними, им присущими сверхъестественными свойствами. Кроме того, конфликт разворачивается и разрешается только в моральной плоскости, и здесь приходится напоминать, что попытки основать социализм и коммунизм на моральных установках характерны для его раннего, домарксистского периода.

Герои рассказа — дети будущего коммунистического общества — обнаруживают некую редкость, и ее денежная форма наталкивает их на идею реконструировать между собой отношения обмена, которые им известны только из уроков истории.

Читатель должен поверить в то фантастическое допущение, что в данном обществе как-то так всё устроено, что совершенно нет иных редких вещей, которыми хотелось бы обладать, кроме коллекционных монет.

Из уроков истории, что само по себе замечательно, дети успешно впитали наивное представление, что деньги в своей вещественной форме обладают неким мистическим свойством нести в мир порчу, что полностью подтверждается дальнейшим развитием событий. В детском коллективе происходит разлад и даже ощущается угроза всему человеческому обществу. Порядок восстанавливается символическим, почти ритуальным, актом уничтожения «порченой» вещицы. После этого и общественные отношения должны автоматически наладиться.

Можно заключить, что данное произведение (и его положительное восприятие частью левой публики, по крайней мере жюри) хорошо характеризует степень развития и переживаемый нами этап движения.

Евгений Кондаков

Сергунька выделялся из своих сверстников прямым и решительным характером с самого детства, потому и получил от друзей прозвище «Штырь».

Поначалу он обижался на бестолковое и обидное, как ему казалось, прозвище. Но поразмыслив, а мальчик он был в меру рассудительный для своих десяти лет, пришёл к выводу, что друзья угадали с прозвищем. Ведь что такое Штырь? Непременно железный, а характер у Сергуньки — ой, какой железный! Непременно заостренный. Ведь это так похоже на то, что Сергунька всегда любил докапываться до правды. И конечно, форма в виде цилиндра намного пригляднее, не то что какой-нибудь кругляк — прут. В общем, по всем статьям выходило, что прозвище это почётное и уважительное.

Мальчик шел по улице и незаметно разглядывал окрестности. Его распирало от восторга, радости и ещё какого-то необъяснимого чувства — хотелось прыгать, орать на всю округу, лихо крутануть «колесо», как на уроке физкультуры, но ведь он — Штырь и, если мальчишки увидят такое, то не бывать ему больше уличным атаманом. Только что его вызывала директриса, вечно хмурая, с поджатыми губами Валентина Михайловна, и недовольным тоном сообщила, что он, как участник детского художественного конкурса «Москва-2047», тут она строго глянула на него, сдвинув очки на нос, выиграл первое место и награждается путёвкой в Москву. Пока Сергунька, ошарашенный неожиданной вестью, приходил в себя, она сменила гнев на милость и уже мягко спросила,

— Ты откуда про этот конкурс узнал?

— По радио услышал!

— А дальше?

— Нарисовал рисунки и... адрес я запомнил и послал по почте.

— Много?

— Тетрадку.

— У вас же нет рисования, где ты научился?

— Да как же, Валентина Михайловна! Это так просто — представить и нарисовать! Я видел дома, как настоящие, какие там будут, улицы, парки, людей, — взволнованно заговорил Сергунька, потом вспомнил, что он как-никак Штырь и продолжил более спокойно, — у меня само собой нарисовалось, как про конкурс услышал. А Надюха-сеструха поехала в город, забрала тетрадку, сказала, что отправит.

Мальчик умолчал, что старшая сестра, студентка медучилища, приехавшая на выходные домой, сначала отодрала его за уши, увидев, что братишка изрисовал её новую тетрадь с модным артистом на обложке. Хорошо мама вовремя домой зашла, и уши целы остались, только болели долго.

— Поедешь вместе с районной делегацией трактористов и доярок, они на ВДНХ едут и тебя довезут. Награждать будут в Союзе Архитекторов, там и в гостиницу поселят вместе с другими детьми, — добавила директриса, и видя, что мальчик ничего не может сказать в ответ, легонько подтолкнула его за плечо,

— Беги, художник, домой! Скажи мамке, чтоб собрала тебя!

Вот и пылил Сергунька по улице, мысленно взлетая до небес от нежданно свалившегося счастья. Эмоции требовали выхода, он отломил сухую ветку придорожного клена и к своему дому подошел, лихо сбивая головки давно отцветших одуванчиков.

— Мама, мама, я в Москву еду, — закричал с порога.

— Ох, — мать резко присела на табурет возле стола, на котором крошила зеленый лук для цыплят, горка накрошенного уже лежала в тарелке.

— Цып-цып-цып, — подзывала она через несколько минут во дворе смешные желтые комочки к миске с луком.

— Цып-цып-цып, — внезапно и громко раздалось в ушах у Сергуньки, и он, как был в трусах, майке и босиком, так и выскочил на крыльцо, потягиваясь спросонья и щурясь от яркого солнца.

— Мам, в Москву хочу! Мавзолей посмотреть, памятник Гагарину, на ВДНХ сходить. Я такооой сон видел!

— Вырастешь, будешь знатным трактористом, как твой отец, может и съездишь. Иди, засоня, корми цыплят, ишь, разоспался в каникулы.

Каникулы, каникулами, а домашнюю работу, за которую отвечал мальчик, никто не отменял. Натаскать воды из колодца, полить грядки с утра, пока солнце не зажарило вовсю, нарубить секатором крапивы для цыплят — со всем этим Сергунька справился быстро и, на ходу доедая здоровенный ломоть хлеба, который мать положила рядом с неизменной пшённой кашей, припустил на любимое место сбора деревенских мальчишек — пустырь на окраине. От солнца и дождя пацанву там спасала крона огромного дуба. А для тех, кто хотел освежиться основательнее, по дну лога за пустырем протекал глубокий ручей. Но желающих подниматься по глинистому склону после купания было мало, поэтому обычно играли до одурения, и только перед уходом домой плескались в ручье и вдоль по логу возвращались домой. В начале лета долго не играли, желудки быстро сводило от голода, и ближе к обеду мальчишки дружной ватагой направлялись к дому. В разгар июля поспевали молочно-белые шершавые колоски на ближнем пшеничном поле: пара-тройка вылущенных зёрен добавляли сил, и снова игры, игры до самого вечера.

Играли по-всякому: обязательно начинали с «ножичков». Для этого чертили круг, делили его на равные части по числу играющих. А дальше всё зависело от того, кто воткнёт ножичек в землю с размаху так, чтобы он не упал. Не упадёт, прирезаешь территорию. У Штыря для этого дела был старенький отцовский напильничек, и через пять минут мальчик шутя прирезал весь круг. Друзья обиделись, предложили поменять напильник на перочинный ножик. Штырь опять выиграл. Тогда правила сделали ещё суровей — нужно было кидать ножичек из-за спины. В какой-то момент Сергунька понял, что он из-за спины видит так же хорошо, что и напрямую.

— Всё! Я не играю! — для убедительности потряс кистью правой руки, — целое утро секатором траву рубил, болит сильно.

Друзья обрадовались, что непобедимый соратник вышел из игры, и тут же забыли о нём. Сергунька сел под дубом, прислонился к прохладному стволу, вспомнил свой утренний сон.

Он шел по прохладной зеленой аллее тенистого соснового парка. Сосны можно было назвать корабельными, так высоко взметнулись они, упираясь вершинами почти в небо, мальчик видел такую рощу, когда ездил в гости к дяде в районный центр на берегу большой реки. Там, за рекой, и росли исполинские прямоствольные красавцы.