Буйный бродяга 2013 №1 - Страница 9

Словом, звонить воспитаннице провинциального детдома временно стало некуда. Да, именно временно. Потому что Нино верила — все будет хорошо, революционный пожар охватит и Эггро, он охватит весь мир, и они с Анфи встретятся на развалинах Имперского Дворца, и будут снова взахлеб целоваться, усталые, прекрасные и вооруженные, и напишут свои имена на закопченной и облупившейся от пожара стене, а дальше мир станет нестерпимо светлым и прекрасным, и их маленькому счастью, крепко впаянному во всеобщее счастье человечества, не будет конца и предела. Так будет. Иначе лучше уж сразу подставить грудь под пули контрреволюционеров.

Они с Джамалом сидели снова в притворе храма, на том самом месте, где сегодня утром размышляли о том, как уничтожить эггройского пулеметчика. Летняя ночь вступила в свои права, и взошедшая Средняя Спутница хорошо освещала двор, где взвод, уткнувшись в экраны коммуникаторов, негромко переговаривался со своими семьями. На Острове сейчас как раз разгар рабочего дня, но звонок от сражающихся в Саройе бойцов служит самой веской причиной для перерыва. Даже если бы на этот счет не было принято специальное постановление, вряд ли у самого строгого начальства хватило бы совести это оспорить.

— Слушай, — Нино, наконец, заговорила. — Я так и не поняла, почему ты с нами. То есть это же нерационально, на самом деле. Ну, с вашей точки зрения. Что ты как рядовой боец можешь изменить?

— Мы с вами уже тридцать лет контактируем, — улыбнулся Джамал. Целое поколение островитян выросло, не зная ни капитализма, ни вопроса «одиноки ли мы во Вселенной?». А вы все еще считаете нас чем-то вроде роботов, стерильно рациональных и тошнотворно возвышенных.

— Не роботы? А тот компьютер, что у тебя в мозгу? А снайперская стрельба благодаря глазным экранам? А подключение к Сети без всяких устройств, из любой точки планеты? А регенерация?

— Во-первых, все-таки не в мозгу. Во-вторых, принципиально эти наши компьютеры не отличаются от тех, что используете вы. Разве что интегрированы в тело, но это больше для удобства, нежели ради какой-то глубокой сакральной функции. Мы люди, Нино. И ты это хорошо знаешь, просто дразнишься от нечего делать.

— Угу, а кто первый уходит от темы разговора? — деланно нахмурилась Нино.

— Хорошо, сейчас сформулирую.

Джамал подождал минуты три, затем начал:

— Знаешь, пару раз я серьезно говорил с твоей Анфи. И она однажды выдала замечательный афоризм о фантомных болях. Неначавшаяся война — словно фантомная боль. Пусть Остров был спасен от уничтожения, но эта боль будет преследовать вас, поколение за поколением, пока не наступит всеобщее освобождение. Идеализм, конечно, и перенос персональных впечатлений на общественные отношения. Однако, у нас, землян, своих фантомных болей тоже хватает. Наша история очень трагична. Трагична слишком большим множеством падений, перерождений и вырождений освободительного движения. Трагична полным крахом первых попыток создания коммунистического общества.

Трагична небывалым отчаянием, сочетавшимся с полной апатией после чудовищных поражений. Знаешь ли ты, что такое «конец истории»? Звучит мерзко, не правда ли? И страшно. Совсем как «конец света». А у нас его провозглашали громогласно и с радостью лживые прислужники капитала. И они имели на то основания — наша история и в самом деле могла на них закончиться, история человечества как такового, а не определенной цивилизации.

Мы все же сумели преодолеть этот тупик. Но полвека великого общественного упадка оставили в нашей культуре множество шрамов. Тени прошлого заставляли оглядываться как первых коммунаров, так и их детей и внуков. Изучая историю в школе, просматривая стереофильмы о прошлом, читая книги, мы все с самого детства становились пассивными участниками трагедии. Парижская коммуна будет утоплена в крови, Советская Венгрия падет под ударами интервентов, Сандино, генерал свободных людей, будет предательски убит, а Че Гевара, больной и израненный, попадет в плен и будет расстрелян. Временное торжество революции обращалось контрреволюционным переворотом, предательством тех, кто клялся в верности рабочему классу. Так было слишком много раз, и мы бессильны были что-либо изменить. Диалектика учила нас тому, почему все происходило так, а не иначе, но не давала удовлетворения.

С такими чувствами мы и запускали первые корабли к звездам. Первая Межзвездная, она же экспедиция Гонсалеса, вовсе не предполагала вступления в прямой контакт, даже в случае обнаружения достаточно развитой для него разумной жизни. Это была всего лишь разведка. Но увиденное здесь так напоминало нашу собственную историю, что не вмешаться было нельзя. И мы вмешались. Потому что всегда и везде, в каждую эпоху и в каждом уголке галактики, с энтропией сражается великая армия. От первого раба, разбившего свои цепи и освободившего товарища, чтобы вместе сражаться за свободу, до сверхцивилизаций, обладающих способностью гасить и зажигать звезды, проходит наш фронт. В атаку за наше дело идет и рискующий жизнью подпольщик, проносящий на завод листовки с призывом к борьбе, и врач-подвижник, испытывающий на себе вакцину, которая спасет миллионы людей. Наша победа отражается и в торжествующей улыбке первого космонавта, и в предсмертной песне защитников последней баррикады Парижа. Все мы — живые и мертвые — продолжаем служить одному делу. Это есть рациональность высшего порядка. И если у истории нет прямых и гладких путей — значит, мое место здесь, рядом с вами.

Джамал говорил спокойно, даже чуть приглушенно, но Нино отчего-то вспомнила, глядя на него, первых утопических социалистов. Исступленная религиозность, аскетизм, готовность к самопожертвованию — и риторика. «Когда мир лишь сошел с губ Единого святым Его словом — были люди, животные и растения, но не было раба и господина, бедняка и богача, слабого и сильного» — так, кажется, начиналась «Правда для бедных»? Что ж, не зря свои межзвездные корабли земляне называют в честь исторически обреченных но оттого вызывающих еще большее уважение гениальных борцов и провидцев седой древности — «Томас Мор», «Кампанелла», «Джерард Уинстенли»...

— Слушайте, чего вы тут спрятались? — Варго и в мирной жизни не отличался деликатностью, а уж на фронте и вовсе отличался непостижимым талантом влезать в каждую паузу в разговоре. — Политинформацию читаете?

— А в Тэйки, между прочим, наши вошли в единый фронт с местными левыми националистами. Против религиозных фанатиков и фашистов, — Тио вошла вслед за Варго, настроение у обоих после беседы с домом было определенно приподнятое.

— Ни черта хорошего из этого не выйдет, — тоном знатока прокомментировал Варго. — Надо как здесь, давить всех этих буржуев да мелкобуржуев, жать к земле, чтоб аж пищали от страха...

— Ну, нашелся эксперт в мировой революции, — Тио обернулась к Джамалу. — Слушай, а у вас что по этому поводу пишут?

У землян была своя Сеть, к которой, в принципе, можно было подключиться и с той техникой, что находилась в распоряжении жителей Острова, но навигация в ней была крайне неудобной, не говоря уже о языковом барьере. А новости в ней появлялись куда более оперативно даже, чем в единой островной сети. А с учетом того, что «коммуникатор», находившийся в голове Джамала, нельзя было изъять и положить в несгораемый шкаф в целях безопасности, он всегда был источником самой свежей информации, особенно по земным делам.

— Сейчас гляну, — Джамал прикрыл глаза, сделал пару незаметных постороннему глазу движений пальцами правой руки, начал читать... и от волнения даже едва не прервал соединение:

— Слушайте, этого еще в новостях нет... И даже на Земле пока не знают... Но поступило сообщение от звездолета «Гракх Бабеф». В районе исследования они нашли планету с разумной жизнью гуманоидного типа. Впервые после вас.

— Что? Когда? — не поверила Нино.

— А ведь там и наши ученые есть! — обрадовалась Тио.

— Угу, без наших биологов земляне точно не справились бы, — саркастично заметил Варго. — Точно, пока островитян с собой не брали — никого и не находили. А кого там наши могли найти? Опять, наверное, каких-нибудь буржуев или фашистов — какая уж без них разумная жизнь?