Бухта страха. Забытая палеонтологическая фантастика. Том 4 - Страница 1

Тайга… Бесконечная северная тайга… Корявые, обомшелые лиственницы, покрытый багульником кочкарник и мягкий, розоватый, полный хлюпающей воды сфагнум — болотный мох. Наступишь — мох вдавится, швякнет, и следок ноги заполнится водой. Кое-где брусника, краснеющая на бледном мху, как капли крови. Багульник цветет: белые пучки цветов испускают назойливый, приторный запах.

На лиственничной мари жарко и парно: соленый пот заливает глаза и скатывается с висков по щекам. Глухо позванивают боталы. Таежные кони один за другим, опустив головы и шаркая по стволам переметными сумами, медленно, шаг в шаг, идут вслед за конюхом. За ними по вьющейся тропке растянулась гуськом разведывательная партия: первым идет Александр Иванович, горный инженер и начальник, сзади него — биолог Говорков Захар Иванович. Их так и зовут — наши Иванычи. Говоров весь обвешан сумками, сумочками, бутылками и коробочками. По временам он нагибается и что-то разбирает во мху. Из-за него приходится останавливаться всем идущим сзади.

— Да идите вы Захар Иванович! Ведь этак мы и до завтра не дойдем до табора.

Это говорит Миша. Официальное его звание — геодезист, но так как во время переправы через разлившуюся реку погибли все геодезические инструменты, то специальность Миши теперь довольно неопределенная: он стреляет дичь, охотится на белок, собирает к чаю бруснику, помогает рыть шурфы и добывает образцы почвы. В общем, здесь он — человек полезный.

За Мишей идут двое бородачей-приискателей, дальше — трое молодых парней, еще новичков в таежной работе. Наконец сзади всех плетется Ричка — белая короткошерстая собака. Она бредет, свесив язык, опустив голову и прихлебывая по пути воду из мокрых следков.

Бухает централка… Ричка по старой памяти на мгновенье тыкается вперед, но сейчас же останавливается и опять семенит позади всех.

Партия в тайге вот уже два месяца. И ищет она… Да все, что найдет ценного и нужного. Александр Иванович — он хитрый и в глубине души надеется на что-нибудь вроде золота, платины или даже какого-нибудь там иридия или осмия. Хотя не брезгует он и простым железом… А вот для Захара Ивановича дело здесь обстоит несколько хуже: мох, глина, клюква и вода… Да еще вечная мерзлота: круглый год здесь земля не оттаивает. Тысячи лет она в таком состоянии. И здесь, в этой самой мерзлоте — большой интерес для Захара Ивановича. Но пока он свое дело держит в секрете и даже Мише ничего не говорит по этому поводу. И тот немного сердится. Что за секреты?..

— Захар Иванович, а я знаю, что вы там в мерзлоте ищете…

— Ну?

— А… место для будущего ледника выбираете: провизию хранить.

Захар Иванович только ухмыльнется на это в свою излюбленную комарами бороду: какой там ледник!.. А между тем каждый раз он опускается в глубокие шурфы и копается там в слоях замерзшей почвы и ила.

Шурфы рыли довольно часто, то мелкие, то очень глубокие. Последний, откуда сейчас шла партия, довели до восьми метров глубины. Прошли глубже горизонта оттаивания и рыли вечную мерзлоту. Рыть было очень трудно: глину, твердую как железо, приходилось оттаивать или просто на воздухе, или раскладывая костры. Но в узком колодце глубокого шурфа смолистая лиственница сильно дымила и не хотела гореть. Мучение, а не работа! Еще счастье, если попадался чистый лед, — тогда кайла легко колола и вороток вытаскивал наверх полные бадейки желтоватого льда. Лошади с жадностью хрупали его зубами.

— Примесь соли, — говорил Александр Иванович. Когда дошли до восьми метров, Александр Иванович как-то сразу потерял интерес к шурфу и дал распоряжение назавтра идти дальше. За время углубления шурфа стенки его постепенно подтаяли, а на месте слоев льда чернели глубоко вдающиеся в почву растаявшие «карманы». С опасностью быть раздавленным осевшей почвой Захар Иванович лазил в эти «карманы». Что значит опасность, когда здесь, в этом льду, он нашел остатки таких ископаемых… Да только ли остатки? А может быть они сохранились целиком? Какой был бы вклад в науку!..

Новый табор разбили на небольшой полянке: маленькая палатка для Иванычей, большая, даже не палатка, а просто перекинутый на два ската брезент — для действующих сил партии. Так называет Миша рабочих и самого себя, считая в глубине души, что всю работу партии делают он и рабочие. Но свое вольнодумство Миша крепко держит про себя.

У входа в палатки разведены дымокуры (лучше дым, чем комары), и люди, раздевшись, нежатся на брезенте.

Захар Иванович садится возле палатки на лиственничную чурку и, плача от едкого дыма, осторожно опорожняет свои карманы. Сумы еще не раскрыты и лупу достать нельзя. Ну, да все равно; сильная лупа есть и у Александра Ивановича.

— Саша, дай-ка мне лупу.

— Надолго не могу, — слышится голос из палатки, — самому скоро понадобится.

— Я сейчас…

Захар Иванович принимает лупу и достает из кармана жестянку. В ней ватка, а в ватке — оно самое и есть… Осторожно, пинцетами вынимает Захар Иванович эту вещь и довольно долго рассматривает ее в лупу.

— Несомненно! — говорит он громко. — Никакого сомнения… Саша, ты знаешь?

— Н'знаю, н'знаю, — скороговоркой отвечает тот, погруженный в какие-то очень сложные занятия. — Мне некогда. Тут у меня… тоже…

Но Захару Ивановичу не терпится поделиться интересной новостью.

— Миша! Миша!.. Пойди-ка сюда…

— Что тут у вас, Захар Иванович?

— Ты посмотри-ка, — передает Захар Иванович Мише лупу. — Посмотри хорошенько!

Миша смотрит в лупу и молчит.

— Ну, видишь? — не выдерживает Захар Иванович.

— Да, вижу, Захар Иванович… вроде как… Слюду, что ли, вы нашли?

— Да какая же это, брат ты мой, слюда? — говорит растроганным голосом Захар Иванович. — Ты всмотрись получше. Сетчатое строение! А разве у слюды бывает сетчатое строение?

— Так какая же это будет порода?

— Да не порода это, а… гм… крыло… очень крупного… ископаемого насекомого…

Захар Иванович искоса смотрит на Мишу — каково впечатление? Но Миша молчит.

— А что, Миша, если бы и ледяных пластах вечной мерзлоты… — голос Захара Ивановича падает до шепота, — сохранилось целое насекомое? И — в состоянии анабиоза… Ведь вот кусочки крыльев, смотри, как сохранились.

— Да что ж в крыльях особенного, Захарваныч? Да этих самых крыльев, если хотите, — Миша налету ловит слепня, — я надеру вам хоть сотню.

И он отходит в сторону, а непонятый Захар Иванович вздыхает.

— А знаешь, Саша, — апеллирует он вновь к Александру Ивановичу. — Я нашел в вывалах последнего шурфа… кусочек крыла ископаемого насекомого… А?

— Молодчина! — довольно холодно раздается из палатки.

В это время приносят переметную суму, в которой находятся вещи Иванычей. Захар Иванович быстро ее развязывает и, зная заранее где что лежит, вытаскивает из нее красный деревянный ящичек с микроскопом. Опять появляются на сцену пробирки, предметные стекла. На четверть часа Захар Иванович замирает над микроскопом, потом очень долго рассматривает в лупу наполненную водой пробирку. Наконец он вскакивает взволнованный и красный.

— Саша! Саша! Скорей!

— Что такое? — выглядывает тот из палатки. — Что случилось?

— Помнишь, я тебе говорил, что, кажется, в слоях вечной мерзлоты сохранилась жизнь. Ну и вот. Тогда еще я взял пробы, и теперь… в дистиллированной воде… понимаешь, в дистиллированной воде? Они развелись — эти низшие растения и животные! Смотри, — приподнимает он предметное стекло, — вот, несомненно, гифы живого гриба. Гриба, который пролежал в земле тысячи и тысячи лет! А вот… Это чрезвычайно интересно… В этом образце, по-видимому, были яйца рачки дафнии, и вот… Посмотри, дафнии… плавают!.. Это даже простым глазом видно в пробирке… Существа, жившие многие тысячи лет назад, теперь ожили. Подумать только!.. Все это время были в анабиотическом состоянии.