Будни наемника (СИ) - Страница 2

Так, теперь с Кэйтрин. Она нынче не бедная сиротинушка, приживалка у собственных слуг, а целая баронесса, со всеми вытекающими. Но все равно, женщина, оставшаяся в одиночестве, легкая добыча всяких мерзавцев. Вдова графа — это куда солиднее. Жаль, что официально мы не успели пожениться, но в Силунге практикуется не только официальный брак, но и сожительство. Нет, сожительство звучит некрасиво, укажу ее в завещании как невесту, чтобы девушке досталось имение предков, а заодно и все мои деньги, хранящиеся у господина Мантиза. Впрочем, часть денег нужно завещать юному принцу на просвещение малолетних жителей герцогства. Половину? Нет, половина на образование — слишком жирно. Студиозы должны быть голодными, чтобы поглощать знания. И сколько?

— Помирать собрался?

Вопрос, прозвучавший неожиданно, помешал расчетам. И кто это, такой наглый? О, так это мой брауни. Он, как всегда, явился неожиданно.

— Как пойдет, — буркнул я, потом спохватился. — Ты мне листок бумаги не отыщешь, а заодно стилос?

— Завещание собрался писать? — заинтересовался домовой. Почесав нос, глубокомысленно изрек. — Деньги ты Кэйтрин отдай, девке нужнее, а вот котика, не взыщи, себе заберу.

— Сейчас сапогом кину, — мрачно пообещал я, недовольный таким нахальным заявлением. Я, понимаете ли, еще не умер, а эта мелкая домашняя нечисть уже Шуршика собрался забрать. Ишь, на котика пастенку раззявил. Хрен тебе, а не котик.

— Слышал, что твой дружок в брауни кувшином кинул и что теперь? — хмыкнул домовой. — В постели все время песок, весь исчесался. Привел как-то девку домой, в постель уложил, а домовой им дохлую крысу в самый интересный момент подложил. Знаешь, как оба орали?

Я только отмахнулся. Что мне теперь какие-то дохлые крысы, песок в постели? Все это суета и бренность. Вздохнул.

— Я же говорил рыцарю, что нужно перед брауни извиниться, пивка с ним выпить, поговорить.

— Так он и выпил, только не пивка, а шнапса, а потом решил с брауни на брудершафт выпить, а мы такого фамильярства не любим.

— И что ему теперь делать? — заинтересовался я так, что даже о сердце забыл.

— А что делать? — картинно взмахнул домовой ручонками. — Терпеть и ждать, дурака не валять, а домовику каждый вечер пивка оставлять. Глядишь, он со временем и простит. Мы же ребята отходчивые, да и хозяина жалко.

Что ж, у рыцаря фон Шлангебурга свои проблемы. Эх, мне бы их сейчас.

— Ясно, — вздохнул я, снова почувствовав биение сердца.

— Э, так что у тебя стряслось-то? — поинтересовался-таки доброжил. — Ты еще на Кэйтрин не женился, а норовишь девку вдовой оставить. А в подвале, между прочим, окна не забраны, снег сойдет, все зальет. Кто присматривать станет? Я Кэйт уже раза два говорил, а она забывает. Ну, так чего разлегся?

— Сердце, — с достоинством отозвался я, показывая на левую часть груди.

— Сердце? — с недоверием переспросил брауни, внимательно вглядываясь в меня. — Не, не похоже.

— А ты что, специалист по сердечным заболеваниям? — фыркнул я. Хотел сказать еще что-нибудь нелестное для бородатого знахаря, но не стал. А вдруг не умру, что тогда? Брауни существа пакостные. Чесотку нашлет или, как его коллега, подкинет в постель дохлую крысу. Вздохнув, жалостливо попросил. — Ты бы мне чашечку кавы принес, а? Вдруг не доведется больше попить.

— Подождет твоя кава, — отмахнулся домовой. — Я гляжу, губы у тебя розовые, а у тех, кто сердцем мается они синюшные, как слива. И шустер ты не в меру, болтаешь много. Те, у кого сердечко прихватило, помалкивают и лежат спокойно, как старый мерин.

— Ну спасибо дедушка, обласкал, — обиделся я, а потом мне стало смешно.

— Ты чего это? — удивился доброжил.

— Представил, как старый мерин лежит в постели и жалуется на сердце.

Теперь мы смеялись оба. Я хохотал так, что опять прихватило и спину, и шею, да и сердце дало о себе знать. Закашлялся, зашелся от боли, ухватившись за грудь...

— Ну-кось, парень, рубаху задирай и ложись на пузо, — потребовал брауни, а когда я с кряхтеньем и кекеканьем начал задирать подол, а потом с трудом перевернулся на живот, кинулся мне помогать.

Я даже не думал, что у домовых столько сил. Старый доброжил вытряхнул меня из нижнего белья, словно морковку из грядки, а потом приступил к пыткам — мял мои больные кости, разглаживая сочленения, прощупывая каждый позвонок. А еще щипался, как ошалевший гусь. Я подумал, что, коли выживу, то мне теперь даже пыточная камера и Натэла-палач не страшны. Захотелось завыть, но мешала гордость — как это так, цельный граф начнет стонать в присутствии домашней нечисти?

А эта бородатая скотина продолжала измываться над моим беззащитным телом. Мало того, что засовывал свой маленький, но тяжелый кулачок в мою спину (казалось, он проникает насквозь, до самого брюха), но в завершение еще и принялся прыгать по мне. А задние лапы у домового оказались еще тверже, чем передние.

— Дед, да ты совсем ошалел, — еле-еле простонал я. — Скачешь по мне, словно ... этот самый.

У коня копыта помягче, слон тоже топчется не так сильно, как дух дома. Придумать, с кем сравнить пляшущего по спине домового не сумел, поэтому притих. А эта ... бородатая зараза, закончив пытку, укутал меня одеялом и довольно сказал:

— Полежи малость, погрейся.

— Э-ке-ке, — сказал я в ответ, понимая, что если еще не умер, то теперь уж точно помру.

— Костохрящики у тебя болят, вот и все,

— Что болит? — вытаращился я.

— Кости болят и хрящики, — любезно пояснил брауни. — Я научного слова этой болезни не знаю, может, это и не болезнь вовсе, а так, возраст, да старые болячки.

— А сердце?

— Это тебе только кажется, что сердце болит, но оно в порядке. Ну-кось, встать сможешь?

Я привстал с постели ожидая, что сейчас опять прихватит, а боль разойдется по всему телу, но ничего. Руки и ноги побаливали, в спину, между лопаток, словно кол вбили, но по сравнению с тем, что было недавно, совсем другое дело. И руки зашевелились. Понял, что могу не только забраться в седло, но и скакать, да и мечом смогу поработать. А еще захотелось есть. Еще бы не захотелось, если не ел с позавчерашнего дня.

— Вот теперь можно и кавы тебе принести, — резюмировал брауни, исчезая в неизвестном направлении.

Вернулся домовой позже, чем обычно, зато на подносе, кроме приличной чашки с дымящейся кавой имелась тарелка с омлетом и два куска хлеба, щедро намазанных маслом. Словом, именно то, что требуется для утреннего перекуса. Откуда он это все спер? Вон, даже вилка есть. Хотя, какая разница?

Пока я уплетал завтрак, осознавая, что коли есть аппетит, то помирать я пока не стану, домовой говорил о том, что кроме подвальных окон, есть и другие заботы — на крыше треснули две черепичины, но чтобы их заменить, придется меня весь ряд.

— Как вернусь, обо всем распоряжусь, — сообщил я, допивая каву.

— А когда ты вернешься? —хмыкнул дух дома. — Опять, небось куда-нибудь ускачешь, а крыша скоро течь начнет.

— Если герцог ничего не придумает, то скоро, — пообещал я. Подумав, добавил. — Вот, честно тебе скажу — по возвращении и подвал, и крышу отремонтирую.

— Сам? — усмехнулся брауни.

— Ну, конечно не сам, — смутился я. — Где это видано, чтобы графы по крышам лазили да черепицу перекладывали?

— Эх, и чего меня в графскую усадьбу занесло? — затосковал брауни. — Нет бы, жил себе в крестьянской лачугу, покой и нега. Крыша прохудилась — пнул пейзанину в бок, так он бы сам и полез, как миленький.

Я только развел руками. Откуда мне знать, по какому принципу домовые выбирают место для жилья? Хмыкнул:

— Ты радуйся, что тебя в герцогский или королевский дворец не занесло. Представь, сколько там помещений, да и крыша огромная. Там бы ты точно пропал.

— Да я и радуюсь, — буркнул доброжил. Вздохнул. — Чувствую, придется мне самому и крышу крыть, и оконце заделывать. Не Томаса же посылать.

Я рассеянно кивнул и принялся собираться. В спину стрельнуло, но терпимо. Если прямо сейчас выеду, то к утру догоню обоз.