Будни анестезиолога - Страница 6

Учился на моем курсе один парень, родом с Полтавщины, пример такого малороссийского дебилковатого парубка. Его олигофрения сочеталась с ярким национальным колоритом, с неистребимым акцентом и рубашкой-вышиванкой. Поскольку оказалось, что он еще не только жив, но и вполне дееспособен, назовем его так, как называли в институте: гомункулом. Первые годы казалось, что парень просто не понимает русского языка. Узнав, что я достаточно свободно объясняюсь на украинском, некоторое время набивался мне в друзья, пока не был послан подальше. Как он умудрился поступить в институт, было загадкой. Зато весь курс знал, как он учился. Для тех, кто не учился с ним в одной группе и был лишен возможности личного общения, в штабе ДНД института издавалась неформальная стенгазета, в которой публиковались особенно ценные его цитаты, в основном из ответов на экзаменах. Преподаватель анатомии:

– Вот перед вами легкие ребенка, который не сделал ни одного вдоха.

– А скажите, сколько ему было лет?

В каждую сессию парня пытались отчислить, заведующие почти всех кафедр клятвенно заверяли: «Уважаемый, наш экзамен ты не сдашь». Но гомункул мог неделями преследовать преподавателей, выпрашивать зачеты, разрешения на пересдачу экзаменов. Помню, как одну тетеньку-доцента выворачивало наизнанку, когда он, начиная что-то говорить, путал ударения, постоянно повторяя слова «цЕпочка» и «мокротА». В итоге большинство сдавалось, пусть на пути к диплому его останавливают другие. В особенно трудных случаях из деревни с Полтавщины приезжала мама. Здоровенная такая хохлуха, в цветастом платке, с огромными корзинам в руках. Она заваливалась в деканат, а при приближении декана падала на пол, хватая его за ноги с криком: «Отец родной, не губи! Не гони моего сиротинушку, один он у меня, одна моя надежда!» По полу катились какие-то помидоры, яйца, огурцы и прочий продукт ее подсобного хозяйства. Крик переходил в визг на грани максимальной частоты восприятия человеческого уха, а по мощности далеко превосходил болевой порог. Представить подобный звук может только человек, знакомый с национальными украинскими воплями. В результате декан сдавался. Приказ об отчислении в очередной раз прятался подальше, выдавался очередной допуск к экзаменам, проводились беседы с особенно принципиальными заведующими кафедрами. Декан был мудрым человеком, понимал, что нервы дороже, пусть числится, работать врачом он все равно не сможет. Была еще надежда на военно-морскую кафедру, надежда, что суровые морские офицеры выдержат натиск мамаши. Но не выдержал и наш клуб веселых капитанов второго ранга, и гомункул с очередной попытки получил зачет по курсу с загадочным названием ОТМС. Кстати, долго оставалось загадкой само значение слова ОТМС. Что-то подсказывало, что это скорее всего аббревиатура, но ее расшифровка оставалась тайной. По логике, буквы М и С обозначали медицинскую службу, но что значили О и Т? Явно не оперный театр.

Когда нашему курсу пришло время сдавать госэкзамены, наш гомункул еще сдавал зачеты за четвертый курс. Во второй половине восьмидесятых, на закате советской власти еще сохранялось такое понятие, как распределение, но уже считалось хорошим тоном поиграть в демократию и задать выпускнику вопрос: «А где бы вы хотели работать?» И сделать вид, что к его просьбе прислушались. На самом деле все было решено заранее, и комиссия из представителей различных управлений Минздрава собиралась чисто для проформы. В ответ на заданный вопрос, кем бы вы хотели стать, комиссия услышала: «А я бы хотел стать акушером-гинекологом». Пауза. Попасть на гинекологический поток было мечтой половины курса, а на него брали всего 30 человек из шестисот. И никакие связи, знакомства, деньги, заслуги перед комсомолом и компетентными органами не могли дать гарантии, что ты на него попадешь. Наконец кто-то решился прервать повисшую в зале тишину:

– Молодой человек, но вы же терапевт.

– Ну тогда хирургом…

Неожиданно из глубины зала вылезла какая-то тетка из курортного управления:

– Он мне подходит, мне такие люди нужны.

И парень, закончив институт терапевтом, отправляется в интернатуру по гинекологии. А после интернатуры едет работать в город Порхов. Не знаю, наверное там есть какой-то санаторий, где в штате числится акушер-гинеколог. В итоге через две недели врачебной практики местные ребята навешивают ему жесточайших звездюлей и, по слухам, разносят всю его комнату в общежитии, расхерачив окна и двери. И наш парубок, в чем был, едва ли не в одних домашних тапочках, оставив там даже документы, бежит в Питер. На этом его врачебная деятельность заканчивается, как всем нам тогда казалось – навсегда. Какое-то время он попадался на глаза, в основном в центре города. Выглядел как типичный БОМЖ, ходил зимой в сандалиях без носков и в солдатской шинели, по слухам, чем-то торговывал на рынке. Где жил, на что, было не известно. В контакт с ним я старался не вступать, заметив, чаще всего в районе Апрашки, обходил стороной. Жив он или сгинул где-то в питерских подвалах, никто из однокурсников не знал.

Но вспомнив, просто так, ради смеха, решил набрать его фамилию в «Яндексе». И результат: во всех социальных сетях – он, сомнений нет. «ВКонтакте» онлайн с утра до вечера. Видео на «Ютубе», фотографии. Изображен в приличном костюме, имеет галстук. Рекламирует свою фирму, в которой он якобы гендиректор. Сфера деятельности фирмы поражает: от медицины до торговли и грузоперевозок. Торгует всем, кроме автомобилей. Стоит задуматься. Если человек с тяжелой дебильностью вполне адаптировался, какие горизонты открываются для людей с дебильностью легкой! Каких успехов они могут достичь! И ведь достигают, примеров тому тьма.

В свое время мечтал о поступлении в ВМА, Военно-медицинскую академию. Когда развалился Советский Союз, когда разогнали армию и сотни офицеров, в том числе и врачей, оказались не у дел, даже радовался, вспоминая, что не смог поступить, прошел медкомиссию. Это сейчас стало в армии совсем не так, как в прошлые времена. Каждый день проезжаю мимо военного городка, смотрю на новые дома с квартирами для офицеров. Вечером во дворы не заехать, а если заедешь – не припаркуешься. Все со службы возвращаются на своих автомобилях, из которых редко встретишь продукт российского автопрома. Теперь приходится служить не только за царя и отечество, но и за приличную зарплату. Наверное, тяжело замполитам, или как их там сейчас называют. Легко промывать мозг голодным солдатам и бездомным офицерам, сытый тяжело воспринимает идеологическую накачку, у сытого другие стимулы в жизни. Вот в Красной армии… Хотя нет, вспомним только одну историю.

Еще в институтские годы занесло меня в одно офицерское общежитие, школьный приятель приехал учиться в артиллерийскую академию, пригласил в гости. Зашел. Находилось оно в интересном районе Питера, практически в центре города. Все горожане могут представить участок, ограниченный Загородным проспектом, Гороховой улицей, набережной Фонтанки и Бородинской. Но квартал внутри, даже не квартал, а целый район, уверен, практически никто, кроме его обитателей, не посещал. Нет, зайти туда днем было не страшно, но без нужды ни у кого желания не возникало. А внутри был какой-то полузаброшенный город, свалки, заросший стадион, двух-трехэтажные дома барачного типа. В одном из них и было общежитие.

Общага она и есть общага, пусть там живут люди с семьями, пусть живут годами. Никто основательно обустраиваться не желал. Сколько длилось обучение, года два-три? Все это время так и жили, не распаковывая чемоданы. Кому придет в голову приобретать обстановку, когда в любой день могут отослать к чертям, на самый край отчизны, а то и подальше, за ее край. Иные, способные, закончив академию, оставались в ней преподавать, но так и продолжали жить в общежитии, но уже не годы, а десятилетия, питая надежду получить жилье. Соответственно, в качестве мебели использовались подручные средства. А что у артиллериста всегда под рукой и в избытке? Правильно, ящики от снарядов. И со стрельб все тащили к себе освободившуюся тару. Квадратные ящички, не знаю от чего, вероятно от противотанковых мин, сложенные стопочкой, становились стульями. Плоские ящики от патронов, побольше, служили столешницами. Особенно были ценны ящики от реактивных снарядов, длинные, глубокие. Поставленные вертикально превращались в гардероб, вместо дверцы – занавесочка. (Дизайнеры ИКЕА наверняка впоследствии украли эту идею – шкафы без дверец.) Положенный набок, он становился сервантом или секретером, положенный на пол мог одновременно быть кроватью и комодом. Из отдельных досок строились стеллажи, книжные полки. А надо сказать, лучшие доски Советского Союза шли на изготовление ящиков для снарядов. Сухие, крепкие, гладко обструганные, могли служить годами. Мечта советского садовода. Полупустыми ящиками был заставлен весь коридор. В них складывались какие-то тазы, автомобильные колеса, запчасти, детский спортивный инвентарь, санки, лыжи. Первое впечатление – ты попал на какой-то полуразграбленный склад, в котором злодеи вскрыли все ящики, но не нашли ничего ценного.