Будет больно (СИ) - Страница 9

Открываю верхний ящик комода. Там нижнее белье. Хочу захлопнуть от греха подальше, но цепляюсь взглядом за край черно-белой фотографии, которая торчит возле правой стенки, прямо за красными трусиками.

Беру в руки фото. На нем серьезная маленькая девочка, прижимающая к груди плюшевого мишку. Видно, что фото старое, потасканное. Рассматриваю лицо на фотографии — определенно оно мне знакомо. Лиза?

Переворачиваю снимок и вижу надпись: «Маша Лукьянова, 1996 год».

Сестра? Вполне вероятно.

Надо узнать, есть ли у Лизы, кроме брата, еще и сестра.

Дикий волчонок

Он распахнул ей двери. Тот дом, которым недалекие родители пугают своих детей, тот, обитатели которого становятся изгоями в коллективах, но при этом их по-своему жалеют. Детский дом…

Машенька верила, что мама за ней вернется. Но с плюшевого мишки с каждым днем все больше исчезал запах ее духов, и это как будто рвало их связь.

Здесь она была как породистый щенок среди дворняг, но со временем становилась такой же: облезлой, озлобленной, оскаленной.

«Будет больно, потом привыкнешь», — говорила девочка постарше, ненамного старше Машеньки, но как будто жизнь прожившая.

А мама все не приходила… Надежды на ее появление таяли с каждым днем, и умная девочка поняла, что надо подстраиваться. Иначе здесь не выжить.

Серые коридоры будто бы были пропитаны унынием и безысходностью. Ни на секунду нельзя было расслабляться — каждый словно ждал этого момента. От жесткой кровати маленькое тельце затекало к утру. В столовой не нравилась еда.

Но Машенька привыкла, она закалилась, адаптировалась. Она превратилась из домашнего щенка в дикого волчонка. Зубы у нее еще не были острыми и не могли порвать ненавистные глотки, но оцарапать ими она уже могла.

На ее теле появлялись синяки, когда еще не успевали сходить предыдущие, но Машенька знала, что никому не пожаловаться — всем плевать. Она перестала плакать по ночам, отправила в мусор потерявшего мамин запах мишку и ожесточилась.

Ей сказали, что мама уехала, а лучше бы — что умерла. Она бросила синеглазого ангелочка со светлыми кудряшками, и на смену горю пришел вопрос: «Почему?»

Она знала, что не успокоится, пока не найдет ответ на этот вопрос. Вот только надо вырасти, надо покинуть это место…

Но все изменилось.

Все изменилось так неожиданно.

Прошло всего-то полгода, но за это время Машенька повзрослела как будто на несколько лет.

И вот пришла женщина с добрыми черными глазами, рядом с которой можно было почувствовать себя снова маленькой девочкой, а не борющимся за жизнь зверенышем. Машенька открылась ей, готова была произнести забытое слово «мама» и узнать новое слово, которое она никогда не произносила.

Папа…

Неужели теперь у нее будут и мама, и папа?

Море…

Он портит своей ассоциацией даже эту, недоступную никому, страсть. Я и море… Да, пожалуй, в его словах что-то есть, но из уст Вадима это звучит как-то пошло.

И, черт возьми, у мальчика-то стояк, когда он невинно дотрагивается до моего плеча и всего лишь глазами пожирает тело.

Ухожу, так и не окунувшись. Правду говорят, что зона сексуальности — три метра. И если рядом с возбужденным человеком находится другой, то он почувствует эту волну. Я чувствую. Невыносимо остро чувствую.

Он же только трахался, чтоб его!

А потом он как ни в чем не бывало просит меня сделать кофе. Снова как будто ничего не было. А что, собственно, было? Я вытолкала девицу, имени которой Вадим даже не вспомнит завтра, на улицу голышом? Не думаю, что это его огорчило. Наши вечные перепалки? Это уже вошло в привычку — на это мы оба не обращаем внимания, принимая как должное.

И тут… Нет! Какая же я дура! Он отвлекает мое внимание.

Выскакиваю в коридор, сумка валяется на том же месте, где я ее и бросила, а больше ничего Вадим не найдет. Забираю с собой сумку на кухню, а потом проливаю кофе себе на руку, когда вспоминаю, что недавно чистила ее. Как у любой девушки, у меня тоже скапливается там иногда куча ненужного барахла, которое нужно иногда выбрасывать: чеки, квитанции, целлофан от сигаретных пачек, старые зажигалки, мелочь. И недавно как раз я разбирала сумку, а фото…

Несусь наверх, но выдыхаю, увидев, что в моей комнате пусто и все лежит на своих местах. Выдвигаю ящик комода, забираю фото и, не придумав ничего лучше, засовываю его в лифчик. Давно бы пора от него избавиться, но не могу… Пока еще держит. Как напоминание.

Выхожу из своей комнаты и стучу — да, на этот раз стучу — в дверь комнаты Вадима. Слышу громкое «да» и открываю, но проглатываю фразу, которую хотела произнести.

Он это специально делает? Или это просто дерьмовые совпадения?

Вадим стоит предо мной в одном полотенце, которое обмотано низко. Я вижу больше, чем должна, и взгляд надо отвести, но я списываю все на эстетическое удовольствие от созерцания фигуры с обложки. Я уже, в принципе, видела все, но плавки ведь сидели выше полотенца.

— Ты сейчас его прожжешь, могу снять, если пытаешься понять, что там, — усмехается Вадим.

— По-твоему, я членов не видела? — язвительно спрашиваю, сложив руки на груди.

Этот идиот только пожимает плечами и рывком сбрасывает полотенце. А для меня это так неожиданно, что я даже не сразу отворачиваюсь. Теперь я точно вижу все. Вадим успевает натянуть боксеры, когда я наконец-то отворачиваюсь и выхожу.

Хочется орать в голос, но я давно привыкла сдерживаться. Правда, в последнее время это удается все хуже и хуже. Я становлюсь оголенным проводом, подключенным к сети. Тронь — ударю.

Спускаюсь вниз, выхожу на веранду и закуриваю. Получается не с первого раза, но все же вдыхаю терпкий дым. Еще раз и еще… Еще…

И не боится же, гаденыш, что я нажалуюсь Мише.

А в голове снова слова Фила: «А мальчик-то тебя хочет».

Завыть бы, выцарапать из головы эти воспоминания. Но лучше всего сделать так, чтобы Вадим снова уехал. Только как?.. Он, кажется, обосновался здесь прочно и надолго. А я не могу выдерживать его присутствие, потому что… Отбрасываю эмоции с каждой затяжкой, стараюсь думать, а не вспоминать, с чем я жила всю жизнь, и остается…

Нет!

Это невозможно!

Не может остаться между нами только влечение. Но отрицать это невозможно — нас дико тянет друг к другу, на уровне каких-то животных инстинктов. Вадим ведет себя как любой мальчишка, а я поддаюсь, хотя училась манипулировать людьми, должна быть умнее и взрослее. Не получается.

Вспоминаю его смуглую кожу с капельками воды, усмехающиеся черные глаза, выступающие тазовые косточки над краем белого полотенца, а потом… Я даже сжимаю футболку внизу живота, потому что меня будто скрутило схваткой — так остро реагирую на воспоминание о подтянутых ягодицах и увиденном мной члене.

Я сумасшедшая? Скорее всего, да. Иначе это не назвать.

На этот раз я даже сгибаюсь от острого ощущения, как стянуло живот. Озабоченная психопатка!

— Тебе плохо? — слышу за спиной.

Катись отсюда, ох, катись…

Тушу сигарету и хочу уйти, но Вадим перехватывает мою руку чуть выше локтя и спрашивает:

— Есть парадно-выходной наряд?

— Что? — не понимаю я.

— В соседнем городе сегодня одно мероприятие, связанное с моей работой. Хочу, чтобы ты поехала со мной.

Смотрю на Вадима с полминуты. Не знаю, что и думать. То ли он меня опять разводит, то ли еще какая стратегия. Я уже не понимаю, чего ожидать.

— Зачем? — спрашиваю наконец-то.

— Чтобы на тебя все дрочили, пока я заключу выгодную сделку.

— Это комплимент?

— Можно и так считать.

— А твои девушки не годятся? — не сдерживаюсь я, хоть понимаю, что звучит с нотками ревности.

— Они не годятся. Таких можно один раз трахнуть, но вот чтобы взглядом отыметь и мысленно… Тут ты лучше всего сгодишься.