Будешь моей (СИ) - Страница 41

— Марат, пожалуйста, ты пересекаешь все границы.

И начинаю чувствовать безотчетный страх.

Он пьян, мы здесь вдвоем… Ну зачем я села в его гребаную машину!

— Я для тебя плохой, значит, а он хороший. А ты сравнивала, чтобы утверждать? М? — поворачивает на меня голову, и в темных глазах я вижу отблески опасного огня. Действительно опасного, навевающего страх, разрушения и ужас. — Чего молчишь?

А я у меня язык словно прилип к небу и молюсь я только об одном — поскорее добраться до дома.

То, что он меня не высадит сейчас — очевидно.

— А я ведь пытался по-хорошему с тобой, и так, и сяк. Когда Милана попросила склеить тебя, сначала даже хотел отказаться…

Все-таки без Миланы не обошлось. Я знала это. Знала!

— …а потом подумал, а почему нет? — продолжает он. — Но потому что сам захотел. Думал, по-хорошему как-то переубедить. Но кто ж знал, что ты такая глупая?

Вжимаюсь в спинку кресла. Шутки закончились, смелость моя тоже. Он не отпустит меня, пока не выскажется. И хорошо, если все закончится только словами…

Господи, ну почему я такая дура.

— Ну чего, я тебя проучу, — произносит себе под нос он и сворачивает с дороги к лесополосе, за которой проходит железнодорожное полотно.

Я уже не стесняюсь — реву, надеясь, что он образумится.

— Марат, пожалуйста, не надо. Это плохо закончится для тебя же! Мой отец убьет тебя, понимаешь? Убьет!

— Ничего он мне не сделает, ведь это не я тебя вскрою. А ему скажу, что сама попросила.

— Нет, пожалуйста! Отпусти меня! Я никому ничего не скажу, обещаю! Прошу тебя, Марат.

— Как ты сразу заговорила, — победно заулыбался он. — И "пожалуйста", и по имени без презрения. Можешь же, когда страшно?

Заезжает в непролазную гущу деревьев и тормозит машину.

Стонет остывающий мотор, а по крыше стучит дождь. Телефон гудит и гудит, и я до последнего надеюсь, что он просто решил меня проучить.

Напугает и отпустит.⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀

— Да ты волнуйся ты так, еще понравится, добавки будешь просить, — ухмыляется он, отстегивая мой ремень безопасности. А потом улыбка сходит с его лица: — Выходи.

— Нет, нет! Прошу!⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀

— Тут хочешь?⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀⠀

— Марат, умоляю, не трогай меня! Я умоляю тебя! Ты же не такой, ты нормальный парень. Прости, что оскорбляла тебя. Прости!

— Выходи! — жестко повторяет он.

Он мужчина, он сильнее, и мне остается лишь подчиниться.

Открываю дрожащей рукой дверь и выхожу под ливень, который тут же смешивается со слезами. Светлые балетки утопают в мокрой колючей траве.

Я не сдамся ему так просто. Ни за что!

— Куда?! — орет Марат, когда я в моменте срываюсь и мчусь, петляя среди деревьев, в самую чащу. Не жалея ног, не обращая внимания на боль и даже страх.

Я просто должна убежать. Скрыться от него.

— А ну стой, дура! Стой! — мчится за мной следом он, и мне кажется, что он довольно далеко.

У нас большой отрыв. У меня получится. Я смогу!

А потом он буквально запрыгивает на меня сзади, и мы вместе валимся на грязную землю. Я пытаюсь бить его, отталкивать, даже кусаться. Но в какой-то момент силы меня покидают. Я просто лежу и смотрю на густые кроны деревьев и понимаю — всё. Я проиграла.

— Господи, Аня, что случилось, дочь?

Мама в шоке. Стоит прикрыв ладонью рот, рассматривая меня: мокрую и грязную с головы до ног, с ободранными коленями и порванным платьем.

— На тебя напали? Что случилось, не молчи!

Отец тоже выходит из кухни и наверняка хочет устроить взбучку, но увидев меня такой, даже он теряет дар речи.

— Ань, пожалуйста! Может быть вызвать скорую?

— Я хочу спать, — произношу не своим голосом и просто иду в свою комнату. Не слыша рыданий вперемешку с причитаниями матери, игнорируя ошарашенный взгляд отца.

Я не чувствую больше страха и боли, все рецепторы словно поставили на паузу. Я словно пустой сосуд. Набитая соломой кукла, которая больше никогда не оживет.

Не обращая внимания на грязь, ложусь на край кровати и тяну на себя край покрывала. Я больше не плачу. Слез нет. Я выплакала их все, когда умоляла его не трогать меня…

— Ты это… извини меня. Сам не знаю, что на меня нашло, — осознав, что натворил, извинялся Марат, застегивая ремень брюк. — Я не хотел вот так. Помутнение какое-то просто. Ань! Ты чего молчишь? Скажи что-нибудь.

Тогда я молча встала с мокрой, грязной, засыпанной сухими еловыми ветками земли и словно зомби пошла по тропинке из леса, к дороге.

— Да брось, я же у тебя не первый был! Не строй из себя настолько шокированную! — кричал он мне вслед, делая вид, что не страшно, хотя смелость его была напускной. — Я знал, что ты уже не девственница, поэтому решил, что не убудет. Ань!

Я просто шла, молча, пропуская его слова мимо ушей. Они не трогали, не задавали. Его слова — белый шум.

— Давай я отвезу тебя! Ты что, пешком идти намылилась? — шел следом. — Эй, ты чего, язык проглотила, что ли?

Подойдя из-за спины, тронул за руку, и это стало первой живой эмоцией за последние минуты. Я вырвала руку словно избавляясь от прикосновения чего-то грязного и мерзкого. А потом пошла молча дальше.

— Противно тебе, да? Обвиняешь меня? Себя не забудь обвинить. Ты унижала меня! Да ты меня вынудила сделать это! — закричал от бессилия вслед. — Ну и иди, раз дура! Иди! Но только попробуй рассказать о том, что здесь было, поняла? Я все буду отрицать! Скажу, что ты сама захотела. Как думаешь, кому поверят? Ты только опозоришься перед всеми, тебе будут плевать в спину! Это клеймо на всю жизнь!

Он кричал и кричал что-то еще, изрыгая то извинения, то грязные оскорбления, а я просто шла по обочине вдоль трассы, мечтая только об одном — прийти домой, закрыться в своей комнате и, если повезет, умереть.

— Ань! Дочка, да что случилось с тобой? — мама села на краешек моей кровати и погладила через покрывало по спине. — Я же вижу, что что-то случилось, не могли!

Я молчу, глядя в одну точку на обоях. Глаза мои сухи.

— Это он сделал, да? Этот подонок? Он изнасиловал тебя? — раздался голос отца. — Говори, я все равно все узнаю!

— Ань, скажи правду папе, пожалуйста! Он переживает за тебя не меньше, посмотри какой бледный, — причитает мама, умоляя меня открыться.

Но я молчу, просто потому что не могу произнести ни слова. Шок был настолько сильным, что я потеряла способность говорить. Способность плакать и просить помощи.

Теперь я грязная, Ратмир ни за что не женится на мне. Ему не позволят, да и он сам не захочет…

Все кончено для меня. Моя жизнь кончена.

— А приведу сюда этого паршивца и его мерзкую семейку, они за все ответят! — изрыгая ругательства, причитает отец, спускаясь тем временем по лестнице вниз.

Я слышу его слова, но они словно фон, их смысл плохо доходит до меня. Я понимаю, что должна что-то сказать, но не могу принести и звука.

— Вот, выпей пока успокоительное, — протягивает мне мама стакан и, приподняв мою голову, буквально вливает в рот что-то горькое.

Я послушно пью, обливаясь, потом кладу голову обратно на подушку.

— Это не он… — шепчу, собрав последние силы в кулак. — Скажи ему, что это не он…

— Что? Что ты сказала, дочка? Я не расслышала, повтори.

Но я отключаюсь, так и не ответив ей больше.

А потом словно выныриваю из толщи воды. В доме какой-то шум, грохот, мат. Мама плачет, застыв у окна, в комнату буквально вваливается Ратмир, из разбитого носа льется кровь.

Отец держит его за шкирку, словно нашкодившего кота, и он даже не пытается вырваться — просто смотрит на меня во все глаза, цветом кожи напоминая асбест.

Я не могу смотреть в его глаза. Больше никогда не смогу.

— Это он, да? Это он сделал? — цедит сквозь зубы Ратмир. — Скажи мне!

Я молча смыкаю веки и этого достаточно, чтобы он все понял.

— Я убью его! Убью! Да пусти ты!