Бронзовая Жница (СИ) - Страница 6

За девять лет войны Морай отточил навыки командира, дуэлянта и правителя. Полнейшее беззаконие было поставлено на службу Мораю не без помощи шута Гугу: тот изобретал всё новые и новые безумства, вроде запрета на владение собаками и на ношение белого с голубым, чтобы запугивать и смущать людей всё больше. Правда, потом шут Гугу умер, ударившись головой о раму входной двери. И тогда пост городского канцлера в рамках новой традиции перешёл к новому шуту с куда более ёмким именем — Дурик.

Дурик подхватил идиотства предшественника и стал исполнять их с удивительной самоотдачей. Он приходил к марготу и спрашивал:

— Чего вы желаете в этом году, о великий? Чтобы люди вас боялись? Или чтобы читали за вас тосты? Чтобы называли своих детей в вашу честь или страшились произнести ваше имя?

— Пускай боятся, — неизменно отвечал Морай.

И Дурик изобретал законы. Каждую псину в городе он провозгласил марготской и запретил под страхом отсечения руки причинять ей вред. Стаи разрастались, разнося блох и смерть зазевавшимся горожанам. Потом установил, что всякий, не будучи солдатом в марготской армии, должен перед марготом кланяться реверансом, как женщина. А после ввёл налог на продажу голубого джина, потому что «голубой — цвет врагов Астралингов». Продажу без уплаты налога Дурик нарёк изменой и за то карал смертным приговором.

Тирания набирала масштабы. Всё происходящее новыми витками жестокости не только подавляло мирных жителей Брезы, но и вредило всем сопредельным регионам, поощряя контрабанду и преступления. Шут Дурик оказался отличным законотворцем Морая; и к нему в его делах присоединился беглый лорд-братоубийца Исмирот Хаур. В обмен на укрывательство от закона Исмирот помогал Мораю в делах внешних и внутренних. И, если верить слухам, отплачивал ему также весьма непристойными способами — за что снискал ещё больше презрения.

Так или иначе, определённый уклад был сформирован.

Морая боялись, но и воспевали. За время своего правления он захватил всё плато целиком, включая имевшуюся там небольшую маятскую провинцию Брит. Он буквально отрезал Брит от подданства соседнего короля — и завалил все горные тракты, что вели туда из Маята. Так он стал единоличным правителем всей Долины Смерти, холодной части Альтары. И продолжил расширяться за пределы своего плоскогорья: он захватывал форты и заставы, грозил торговым путям и расширял паутину своих разбойничьих ставок.

Со стороны рэйкской короны не поступало никаких угроз и приказов вздорному лорду. Монарх словно нарочно не поминал ни Каскара, ни Морая; и придворные догадывались, почему.

Старый диатр Лео́нгель Астрагал сидел на троне вот уже шестьдесят лет. И за всё это время он сумел произвести лишь одного наследника — слабого здоровьем и крайне неспособного принца-диатрина. В случае смерти кронпринца осталось бы много кандидатов на престол, но лишь двое имели бы серьёзный вес — Каскар и Морай. Они приходились диатру двоюродными племянниками, являлись доа и имели личные титулы. И оттого в глазах монарха они были неиллюзорной угрозой его и без того слабому сыну.

Может, именно поэтому диатр Леонгель не хотел уделять им хоть какого-либо внимания. Чтобы о них забыли в высшем свете. Эти двое гордецов были так увлечены войной, что не появлялись на знаменательных событиях короны. А Морай даже ни разу не был в столице Рэйки, в Мелино́е. Их почти не знали при дворе, и они утрачивали возможность обрести политический вес как кандидаты на трон.

По той же причине диатр также не поддерживал никого из них. Он дальновидно ждал, когда Каскар и Морай загрызут друг друга, чем оставят его без волнений за будущее своего нескладного сына на троне.

И всё же об «альтарских кандидатах» знали. Особенно о Морае ходили всё новые и новые толки. К нему стягивались ищущие славы воины и отпетые сорвиголовы; к нему съезжались торговцы диковинками — и контрабандисты; рабовладельцы — и алхимики, кои нигде больше не могли найти такого изобилия запрещённых ингредиентов. Бреза становилась всё ужаснее — и всё могучее.

Однако на каждого нового поклонника Морай обретал по три новых врага. Даже среди законопреступников он оказался противником Пустынного Змея Тайпана, разбойничьего короля из северных провинций Маята. Чем дальше простиралось влияние Морая, тем чаще его люди натыкались на банды Тайпана, и потому война Беззаколадного стала идти сразу на много фронтов: с сюзереном, с соседними лордами, с чужеземцами и с другими разбойниками.

Морай так и не нашёл кандидатку для брака. Но зато умело выдал замуж свою сестру Мальтару за одного из своих соратников — беглого братоубийцу Исмирота Хаура. Против её воли и в результате свершившегося насилия; но то было не редкостью ни среди простых людей, ни среди дворян.

Слёзы сестры не волновали Морая. Его мысли были заняты лишь очередной битвой с Астралингами. Его головорезы ждали крови, Скара ревел в нетерпении, и волнистая сталь Судьболома манила к себе.

Он велел поднимать своё собственное знамя — драконий рыжий глаз на чёрном фоне — и рвался за новой кровью. Мечи Мора блокировали торговые пути Рэйки, Гангрии и Маята, взымали мзду на крупных трактах, грабили мелкие города и всё плотнее смыкали кольцо вокруг Арракиса — главного врага своего нечестивого предводителя.

Мораю было двадцать восемь лет, и вся Рэйка знала его — и его Город Душегубов.

В «Доме культуры» с самого обеда был переполох.

— Мечи Мора разбили целую ставку маятских солдат! — разносила повсюду Эйра Болтливая. Она сновала меж распахнутыми дверьми и бархатными красными шторами; перепрыгивала через свёрнутые ковры, которые горничная только принесла с заднего двора и ещё не успела расстелить по лакированным полам.

Остальные девушки поднимали головы от зеркал, прекращали причёсываться и запудривать прыщики. У каждой была своя комната с умывальником, но в «Доме культуры» куртизанки жили дружно и в часы закрытия собирались во внутренней гостиной, чтобы поболтать, сидя на подушках.

— Уже вечером генерал Шабака, быть может, вернётся в Брезу, а маргот Морай наверняка уже в городе! — возбуждённо продолжала Эйра Болтливая. Она перескакивала через длинные ноги других девушек, чтобы добраться до собственной комнаты.

— Угомоните её кто-нибудь, — проворчала Эйра Угрюмая, которая никак не могла достать соринку из глаза. Она крючилась перед напольным зеркалом и так, и эдак, и Эйра Трепетная подставляла ей плошку с водой то с одной, то с другой стороны, очень переживая за процесс.

— Большая часть солдат пойдёт всё равно в «Синицу», — вздохнула Эйра Рыжая, которая подбирала тафтяной халат такого же благородного холодного оттенка, как и её локоны. Рыжие ценились особо за сходство с легендарной Моргемоной, волосы которой барды называли «сотканным из пламени молодого дракона».

— В «Синице» девушкам вообще не платят, они там все за еду работают, — пробормотала Эйра Трепетная и всё-таки помогла подруге вытащить соринку. Та, ругаясь, прямо голышом пошла через остальных до своего будуара.

— Не все, а почти все, — поправила её Эйра Болтливая. Она остановилась у окон подле входных дверей и покрутилась у занавесок.

Людная улица грохотала повозками, свистела бичами и галдела множеством голосов. Мечей Мора было ещё не видно; их чёрные плащи любая узнала бы издалека.

Жестокие, но богатые головорезы маргота были желанными гостями в любом борделе.

— Потому что некоторые работают там с возможностью бывать у лорда в особняке, — продолжила Эйра Болтливая, накручивая жёсткие кудрявые локоны на палец. Русая, большеглазая, это была одна из самых молодых девушек «Дома», но уже казалась его неотъемлемой частью. — Это стоит дороже любых рьотов, бронзовых или даже серебряных.

— …сказала Болтливая, хотя за нас дают по золотому, — фыркнула Эйра Ехидная.

Из-под бархатного полога выскользнула Эйра Чёрная. Словно пантера, она аккуратно прошла половину гостиной, чтобы дойти до кухни, но остановилась, прислушиваясь к остальным.