Бронированный кулак вермахта - Страница 9

В противоположность 1914 году Париж не играл никакой роли в стратегических планах германского командования. Этот город не являлся более крупной крепостью, откуда могла угрожать нашим коммуникациям резервная армия. Французское верховное командование объявило Париж открытым городом, а германское верховное командование фактически не принимало его во внимание в своих расчетах — вступление немецких войск в Париж 14 июня было не более как эпизодом в этой кампании. Тем временем танковый корпус Гота действовал уже в Нормандии и Бретани, танковая ipynna Клейста направлялась к плато Лангр и в долину Роны, а танковая группа

Гудериана повернула на восток, в Лотарингию, чтобы атаковать линию Мажино с тыла.

14 июня 1-я армия, входившая в группу армий «Ц», южнее Са-арбрюккена вклинилась в линию Мажино. Вся оборона французов рухнула, и темп наступления немецких войск был ограничен лишь расстоянием, которое могли покрыть танковые дивизии за день — пехотные соединения остались далеко позади на пыльных дорогах. 16 июня танки Клейста прогрохотали по улицам Дижона, а 17 июня передовые отряды ГУдериана достигли швейцарской границы у Пон-тарлье. Окружение французских армий в Эльзасе и Лотарингии было завершено. 18 июня Гитлер и Муссолини встретились в Мюнхене, чтобы обсудить просьбу французов о перемирии.

Заключительные этапы кампании, когда немецкие танки ворвались в Шербур, Брест и Лион, сильно напоминают преследование после Йены, когда французская кавалерия наводнила равнины Северной Германии. Положение наших танков к концу кампании было очень похоже на то, о котором писал Мюрат в своем донесении Наполеону в ноябре 1806 года: «Ваше Величество, сражение закончено, потому что не с кем больше сражаться».

В Лотарингии

Как я уже указывал, мое личное участие в этой кампании ограничивалось боями в Лотарингии, где я служил начальником (первым офицером) штаба 197-й пехотной дивизии. Она входила в состав

1-й немецкой армии, войска которой 14 июня атаковали знаменитую линию Мажино у Пютланжа южнее Саарбрюккена. Мне представилась хорошая возможность непосредственно наблюдать эти бои, хотя из нашей дивизии в самом прорыве участвовали только артиллерия и саперный батальон.

Убеждение в неприступности линии Мажино получило широкое распространение, и, насколько мне известно, до сих пор еще есть люди, считающие, что ее укрепления могли бы выдержать любую атаку. Небезынтересно отметить, что оборонительные сооружения линии Мажино были прорваны за несколько часов в результате обычного наступления пехоты без какой бы то ни было танковой поддержки. Немецкая пехота наступала под мощным прикрытием авиации и артиллерии, которая широко применяла дымовые снаряды. Вскоре обнаружилось, что многие из французских дотов не выдерживают прямых попаданий снарядов и бомб; кроме того, большое количество сооружений не было приспособлено для круговой обороны, и их легко можно было атаковать с тыла и фланга с помощью фанат и огнеметов. Линии Мажино не хватало глубины, и, взятая в целом, она значительно уступала многим оборонительным позициям, созданным в дальнейшем ходе войны. В современной войне вообще неразумно рассчитывать на позиционную оборону, а что касается линии Мажино, то ее сооружения имели лишь ограниченное местное значение.

После прорыва 197-я пехотная дивизия форсированным маршем преследовала отходящего противника; войска шли с подъемом, проходя по 55 км в день — настолько каждому хотелось «быть там». Достигнув Шато-Салена, мы получили приказ повернуть в восточном направлении и продвигаться к Вогезам, имея конечной целью До-нон — самую высокую точку Северных Вогезов. На рассвете 22 июня мы прошли через боевые порядки какой-то дивизии, понесшей тяжелые потери в предыдущих боях, и продолжали пробиваться вперед через густо заросшие лесом холмы. Противник устраивал на дорогах завалы из деревьев, а его артиллерия, снайперы и пулеметчики широко пользовались преимуществами прекрасных естественных укрытий. Медленно, с жестокими боями пробивала наша дивизия свой путь к Донону и к исходу 22 июня была лишь в полутора километрах от вершины.

Вечером того же дня мне позвонил по телефону полковник Шпейдель³¹, начальник штаба корпуса, и сообщил мне, что 3-я, 5-я и 8-я французские армии в Эльзас-Лотарингии безоговорочно капитулировали. Он приказал выслать к противнику парламентера, чтобы условиться о прекращении огня. На рассвете 23 июня офицер разведки установил контакт с командованием французских войск, находившихся перед нашим фронтом, а утром я поехал с командиром дивизии генералом Мейер-Рабингеном в штаб 43-го французского корпуса. Мы миновали наши передовые позиции и, проехав еще около километра, добрались до французского боевого охранения — французы уже убрали заграждения на дорогах. Французские войска приветствовали нас совсем как в мирное время. Представители французской военной полиции в коротких кожаных куртках дали нам разрешение следовать дальше, а французские часовые взяли оружие на караул. Мы прибыли на виллу «Ше ну», где располагался штаб генерала Лескана. Командиру корпуса было лет шестьдесят; он встретил нас со всем своим штабом. Старик, очевидно, был страшно подавлен и с трудом сохранял остатки сил, но внешне был вежлив; мы спокойно обсудили условия капитуляции, как подобает офицерам и джентльменам. Лескану и его офицерам были оказаны все подобающие воинские почести.

24 июня ставка фюрера объявила, что войска противника, окруженные в Вогезах, капитулировали у Донона. В сводке сообщалось о захвате 22 тыс. пленных, в том числе командира корпуса и трех командиров дивизий, а также двенадцати артиллерийских дивизионов и большого количества имущества и снаряжения.

Заключение

Каковы были причины столь быстрого разгрома Франции? Я уже касался большинства из них при описании операций, но, может быть, будет полезно вновь остановиться на наиболее важных моментах. Хотя политические и моральные факторы, несомненно, имеют большое значение, я ограничусь рассмотрением чисто военных причин поражения.

Вряд ли могут возникнуть сомнения в том, что исход кампании решили немецкие танковые войска, блестяще поддержанные авиацией. Это мнение не умаляет роли наших пехотных дивизий, которые полностью проявили свои высокие боевые качества во время ужасной войны в России. Но в молниеносной войне во Франции у них было мало возможностей проявить свою доблесть.

Исход кампании решали бронетанковые войска, так что по существу она была столкновением принципов боевого применения танков двух соперничающих школ. Военные руководители союзников мыслили нормами Первой мировой войны и распылили свои танковые силы, распределив их приблизительно равномерно по всему фронту, хотя лучшие их дивизии принимали участие во вступлении в Бельгию. Командование наших танковых войск считало, что танки надо использовать массированно, в результате чего на направлении главного удара под Седаном было сосредоточено два танковых и один моторизованный корпус. Наша теория боевого использования танков отнюдь не являлась тайной для союзников. В 1938 году Макс Вернер³²указывал, что «немецкая военная теория видит только один путь использования танков — это применение их крупными массами».

Французские и английские генералы не только отказались признать нашу теорию, но и не сумели принять необходимые меры противодействия.

Даже после нашего прорыва на Маасе французские генералы были, видимо, неспособны сосредоточить свои танки, а тактика французских танковых частей была чересчур негибкой и шаблонной. Преимущество наших танковых корпусов и дивизий состояло не только в отличной подготовке и прекрасных средствах связи, но и в том, что командиры всех степеней хорошо понимали, что управлять танковыми войсками надо, находясь непосредственно в боевых порядках. Это позволяло им сразу же использовать характерную для действий танков быстро меняющуюся обстановку и открывающиеся при этом возможности.