Бронированные жилеты. Точку ставит пуля. Жалость унижает ментов - Страница 6

— Верно…

Подполковник замолчал.

«Потерпевший жив, — подумал он. — И будет жить. Этого, — он взглянул в бесцветные зрачки Николы, — одна могила исправит. Мораль читать ему бесполезно. Тюрьма ничего ему не даст. Как воровал, так и будет воровать. Но здесь он хотя бы принесет пользу. И уже принес…»

Было и другое немаловажное обстоятельство. Подполковник отправлял в Феодосию жену с двумя детьми и племянницей.

«Четыре билета, целое купе. И всего один поезд в сутки. Билетов никогда нет… А за этого будет просить железнодорожная милиция!»

Он решился:

— Следователь допросит тебя. Там посмотрим. Я лично не стану настаивать на аресте.

Никола не стал ни о чем больше просить. Валявшихся в ногах воров милиция не уважала.

— Да! Вот еще! — вспомнил Никола. — У одного отобрали золотое кольцо и не вернули. В милиции. По–наглому…

— С руки?

— В кармане лежало. Совсем крохотное, с женского тонкого пальца. Кольцо это — ворованное.

— У нас кольца вроде не пропадали.

— Наверное, еще откуда–то.

— В нашем райотделе взяли?

— Нет! В милиции аэропорта.

Игумнов достал материалы об исчезновении обеих женщин. Одна из заявительниц писала:

«Прошу разыскать мою дочь — Старкову Лилю Владимировну, которая вылетела 6 июня вечером из Воронежа. До Москвы она долетела, о чем дала нам телеграмму из аэропорта. Дальше ей надо было ехать электропоездом. Что с ней произошло в пути — мы ничего не знаем. Очень волнуемся. Девочка наша — скромная, застенчивая. Раньше никуда одна не ездила. Я мать, у меня семеро детей…»

Розыск пропавших без вести не влиял на процент раскрываемости. Но заявление Старковой пришло сразу после другого — аналогичного — от мужа Зубрун. Его жена также вылетела из Воронежа в Москву и пропала после приземления в аэропорту.

Это свидетельствовало о сложности оперативной обстановки. Оба заявления были принесены в жертву идолу высокой раскрываемости.

«Пр. переговорить. Картузов» — значилось на приколотой к вырванному из ученической тетради листку записке. Даты не было. Начальство соблюдало десятки предосторожностей, чтобы не оказаться замешанным.

У Картузова был нюх на документы, за которыми обычно следовал хвост. Второе заявление он сунул Игумнову у себя в кабинете.

— Какая–то чепуха. Девчонка уехала, не добралась к месту. Может, сейчас уже дома. — На заявлении не было входящего номера. — Не надо лишней волокиты.

Начальник канцелярии, многоопытная дама, годившаяся по возрасту Игумнову в матери, внимательно читала почту и регистрировала лишь самую безобидную и о преступлениях, совершенных вне территории обслуживания. При этом она ни разу не обманулась в прогнозах, хотя и не имела специального образования.

Остальная почта шла без регистрации на стол начальства и расходилась с записками — «Пр. переговорить», «Разберитесь». Без дат.

Игумнов машинально перечитал телеграмму:

«Татьяна Зубрун монтажница временно прописана Москве общежитии убыла рейсом 541 28 мая месту назначения не прибыла организуйте розыск сообщите Куйбышев воинская часть Зубрун А. Н. сверхсрочник».

Было ясно:

«Ни та, ни другая женщина уже не вернутся никогда!»

Отдел не спал. Игумнов снова отметил присутствие обэхээсэсников с линии, они сидели гуртом в учебном классе — единственном помещении, не имевшем телефона.

«Чтобы не смогли предупредить, если среди них есть предатель…» — ОБХСС по какой–то причине задержал начало операции.

— Генерал звонил… — Егерь отвел Игумнова в сторону, зашептал почти беззвучно: — Дал команду готовить представление. Тебя к Красной Звезде. Старшему сержанту — «За отличную службу». Качана к деньгам…

Говорилось это неспроста. Дежурный сразу перешел к делу.

— Сейчас генерал приедет. Потом те, из комитета. А тут заявительница… Черт принес!

Деликатные проблемы решались, как правило, руками розыскников.

— В чем суть? Что–нибудь серьезное?

— Да нет. Кража из автокамеры. Вещей — кот наплакал. Единственно — французская косметика.

— Подозреваемые есть?

— Какой–то мужчина вертелся. Мог подсмотреть шифр… Давай Качан с ней поговорит?

Он предлагал Игумнову подставить вместо себя Качана. Заодно и вместо него.

Егерь знал, конечно, что Игумнов на это не пойдет.

— Она тут? Зови.

Дежурного устраивал и такой вариант. Присутствие старшего по должности — Игумнова — автоматически снимало ответственность с младшего — Егеря.

— Женщина! У которой вещи украли! — заорал он в предбанник. — Зайдите!

Игумнов увидел простоватое доброе лицо. Широкое платье указывало на позднюю беременность.

Ей не приходило в голову, что здесь, в милиции, ее тоже собираются обмануть.

История повторялась.

— Там у меня ничего особенного… — Она застеснялась. — Только косметика вот…

— Приметы человека, который стоял рядом, вы запомнили? — спросил Егерь.

— Невысокенький. Черный. Один глаз меньше другого…

«Примета хорошая… — подумал Игумнов. — Этот выплывет…»

Картузов был в дежурке, но в разговор не встревал. Потерпевшая могла написать жалобу о том, что в разборе принимал участие и начальник милиции.

Он понимал, что происходит, поэтому рукой подозвал Игумнова.

— Нам эта кража не нужна! И так пролетели с раскрываемостью. Кстати… С новым замом, с Цукановым, будь осторожнее. Он не сработался с начальником отдела на Окружном. И они его обменяли… — Вокруг царила атмосфера общей подозрительности. — У меня есть данные, что он записывает фамилии и адреса потерпевших, которые к нам обращаются…

— Меня беспокоят эти женщины с воронежского самолета… Их уже трое!

— Это не идет в раскрываемость, за них нас не бьют!

— Зачем же вы при нем шифр набрали, если заподозрили, что он жулик?! — Егерю не надо было объяснять, за что начальник отдела выговаривает начальнику розыска.

— Так ведь не знаешь, кто он! — Женщина с сожалением посмотрела в сторону отошедшего Игумнова.

— Все равно, что бросить чемодан и уйти! А потом предъявлять: «Ищите мои вещи!»

Спектакль этот проигрывался в день по нескольку раз.

— Так я говорю?

— Так.

Она приуныла. Лосев бросил ей кость:

— Конечно, преступник мог побояться ехать ночью с чужими вещами. Могут остановить — проверить…

Потерпевшая услышала обнадеживающие нотки.

— Мог поставить в камеру хранения. А завтра приедет и возьмет. Гарпец!.. — Младший инспектор, маленький, жуликоватый, уже ждал в коридоре. — Зайди!.. Сейчас пройдешь с этой женщиной по камерам хранения ручной клади. Все осмотрите.

— Понял…

Дежурный вновь обратился к потерпевшей:

— Потом проедете с этим товарищем на Курский. Посмотрите там… — Прием был отработан.

На Курском было до сорока камер хранения. В шесть утра другой инспектор должен был везти ее на Казанский. А там Ярославский, Ленинградский. К обеду, оставшись без ног, ей предстояло полностью дойти до кондиции — самой отказаться от всяких претензий.

— Большое вам спасибо!

— Можно ехать, товарищ дежурный? — Младший инспектор знал свою задачу не хуже Егеря.

Игумнов плюнул на советы Картузова, подошел к потерпевшей.

— Если на нашем вокзале их нет, дальше все напрасно. Дайте ваш адрес. Если косметика всплывет — я сообщу…

Это было то честное, что он мог сегодня для нее сделать. Известное учение вождя о неотвратимости наказания оборачивалось его последователями со стороны, которую невозможно было предвидеть — отказом регистрировать преступления, по которым не обеспечивалось наступление кары.

Проходная соседнего — механического — завода была ярко освещена, сбоку стоял припаркованный «Москвич» ближайшего отделения милиции.

Игумнов толкнул дверь, она была не заперта. На служебной половине сидело за столом несколько человек. Сторожиха — Витькина мать — грубо размалеванная старуха, в несвежей кофточке с кружевами, увидев Игумнова, резво пошла навстречу.

— Не забыл Витеньку! — Она была поддатой больше обычного.