Бродящие силы. Часть I. Современная идиллия - Страница 8

Зрители, любовавшиеся невиданным зрелищем с притаенным дыханием, только теперь очнулись от очарования. Все заговорило, задвигало стульями.

- А в самом деле, очень недурно, - заметила Лиза, - лучше даже, чем днем.

- Ах, нет, ma chere, - возразила Наденька, - бенгальское освещение - искусственное, следовательно, хоть и поражает сильнее, но не может сравниться с дневным, естественным.

- Ты сама себе противоречишь, моя милая. Ведь бенгальское освещение, говоришь ты, действует на тебя глубже дневного?

- Глубже.

- А между тем в нем нет для тебя ничего неприятного?

- Нет, оно даже, может быть, приятнее дневного, но оно искусственное, а следовательно...

- Полно тебе сентиментальничать! - прервала Лиза. - Есть разве какое существенное различие между освещением того или другого рода? И здесь, и там происходит не более как сотрясение эфира, игра световых волн на одном и том же предмете - воде, и в том, и в другом случае раздражается зрительный нерв, и чем приятнее это раздражение, тем оно и благороднее: всякое ведь сотрясение эфира естественно, неискусственно. Солнце могло бы точно так же светить бенгальским огнем, как светит теперь своим обыкновенным светом, и тогда ты сама не нашла бы в таком освещении ничего неестественного.

- Да вам хоть сейчас в профессора! - заметил шутливо один из молодых людей.

- Сестра молода, - отвечала серьезным тоном экс-студентка, - всякая новая мысль нелишня в ее годы.

- Вы говорили про раздражение зрительного нерва, - вмешался Змеин. - Я должен заметить, что прежде всего раздражается в глазу сетчатая оболочка, а уж от этой раздражение передается чрез зрительный нерв мозгу.

- Ну, пошли философствовать! - перебил нетерпеливо Куницын. - Бенгальское освещение развлекло нас более дневного, значит, оно и лучше. Что тут толковать?

Общество подходило к гостинице.

- Не сделать ли еще ночной прогулки? - предложил Ластов.

- Ах, да, да! - подхватили в один голос Наденька и Моничка.

- А я думаю, что нет, - решил Змеин. - Пароход отходит завтра чуть ли не в седьмом часу утра, поэтому, если мы хотим выспаться, то пора и бай-бай.

- Вы самый рассудительный из нас, - сказала Лиза. - В самом деле, мы уже вдоволь насладились вашим обществом, господа, хорошего понемножку. Пойдемте, детушки.

- Пойдем. Доброго сна, господа.

- Au revoir, mesdemoiselles [До свидания, мадмуазель (фр.)], - отвечал Куницын.

- Прощайте, - сказал Ластов.

- Кланяйтесь и благодарите, - заключил Змеин. Наши три героя решили единогласно потребовать три отдельных номера: оно удобнее, а цена та же, так как в гостиницах почти повсюду берут плату не за комнаты, а за кровати. На беду их, в отеле "Гисбах", при большом стечении публики, бывает, несмотря на относительную просторность здания, довольно тесно; почему приезжие, справившиеся предварительно в краснокожем путеводителе, всегда позаботятся заблаговременно о ночлеге. Наша молодежь не заглянула в Бедекера, а когда обратились со своим требованием к кельнеру, то получила альтернативу: или удовольствоваться всем троим одним номером, или же искать пристанища в окружающих дебрях. Последнее, как неудобоисполнимое, было отвергнуто, первое со вздохами принято. Отведенная им комната оказалась под самою крышею и имела полное право на название чердака; она была так низка, что Ластов (самый высокий из молодых людей), не становясь на цыпочки, мог достать рукою до потолка. Три кровати занимали почти все пространство комнаты.

- Ну, брат Ластов, - заговорил Куницын, - как ты находишь мою belle Helene [Прекрасную Елену (фр.)]? He достойна она этого титула, а?

- Как тебе сказать?.. Прекрасной Еленой ее едва ли можно назвать: троянская красавица, сколько мне известно, была женщина вполне расцветшая, в соку, тогда как Наденька - ребенок. Но она, слова нет, мила, даже очень... Видно, что ей и непривычно, неловко в длинном платье, и в то же время хотелось бы казаться взрослой; застенчивость дитяти с эксцентричными порывами первой самостоятельности и придает ей эту особенную привлекательность.

- Браво! Так она тебе нравится? Malgre [Несмотря на (фр.)], что незрелый крыжовник?

- Я и не восставал против незрелого крыжовника; меня удивляло одно: как ты, человек столь рафинированный, мог прельститься ею? Теперь отдаю полную честь твоему вкусу. Похвально также, что они с Лизой не шнуруются: без корсета талья обрисовывается куда пластичнее, рельефнее, и в то же время не дает повода опасаться, что переломится при первом дуновении. Да и в умственном отношении Наденька, кажется, не из последних: немногие слова, сказанные ею, были так логичны...

- Та, та, та! Это что? - воскликнул Куницын. - Пошел расхваливать! Уж не собираешься ли ты отбить ее у меня?

- А если бы? Она и мне более Монички нравится.

- Нет, уж, пожалуйста, не тронь. Ты ее знаешь всего с сегодняшнего дня, значит, не так привязался к ней... Условие, господа: каждый из нас выбирает себе одну для ухаживанья и, как верная тень, следит за нею; другими словами: не вмешивается в дела остальных теней. Нас трое и их три, точно на заказ. Вы, m-r Змеин, берете, разумеется, Лизу? Змеин поморщился.

- Да полно вам кокетничать! Кому ж, как не вам, играть с нею в шахматы? Кто, кроме вас, выдержит с этой флегматической докой? Не взыщите за правду. Я не постигаю только, как вы еще не сходите с ума от нее? Совсем один с вами темперамент, точно из одной формы вылиты, а наружность и телеса - в своем роде magnifiques [прекрасны (фр.)].

- Это так, торс славный. Если б и ум ее был вполовину так роскошен...

- А почем вы знаете, каков у нее ум? Исследуйте наперед. Это по вашей части: исследования, анализ, химия!

- К тому же, - подхватил Ластов, - хотя она и из студенток, но, как кажется, не поставляет себе главною целью поимку жениха. Уж одно это должно бы возвысить ее в твоих глазах.

- Знаем мы этих весталок нового покроя! - отвечал Змеин. - Пока не нашлось обожателя, девушке, конечно, ничего не стоит играть неприступную, а попробуй возгореть к ней бескорыстно благородным огнем, сиречь намекни ей про законные узы, - она тут же бросится в объятия к тебе, как мошка в пламя свечи, с риском даже опалить крылья.

- Mais, mon cher ami [Но, дорогой мой друг (фр.)], вы расстраиваете весь наш план. Как же быть нам, если вы отказываетесь от Лизы?

- Да я, пожалуй, сыграю с нею несколько партий в шахматы, чтобы вы с Ластовым могли утолить первый позыв вашей любовной жажды. Но не пеняйте, если я в случае невозможности выдержать, поверну оглобли.

- Можете. Я, со своей стороны, настолько доверяю Лизе, что надеюсь, что она не так-то скоро отпустит вас. Итак, ваш предмет - Лиза? Решено?

- Решено.

- Мой - Наденька, эта также решено. Значит, на твою долю, Ластов, остается одна Моничка, Саломонида, Salome!

- И то хлеб. Ведь ты, Куницын, не воспрещаешь говорить иногда и с твоей красоткой?

- Куда ни шло - можешь.

- И за то спасибо.

- Вы, господа, готовы? - спросил Змеин, перевешивая последние доспехи свои через спинку стула и подлезая под перину.

- Вот уж скоро двадцать лет, - сострил Куницын. Змеин задул свечу.

- Это зачем? - спросил тот. - При свете болтается гораздо веселее.

- То-то вы проболтали бы до зари, а встать надо с петухами. Buona notte [Хорошей ночи (ит.)]!

- Кланяйтесь и благодарите, - отвечал, смеясь, правовед, повторяя любимое, как он заметил, выражение Змеина.

Тем временем в другой комнате гостиницы происходил разговор между девицами, почти тождественный с вышеприведенным.

Липецкие распорядились о ночлеге своевременно, и им отвели два номера в бельэтаже, в две кровати каждый. Моничка и Наденька просились спать вместе; г-жа Липецкая хотела было отказать, но когда и Лиза ввернула свое доброе слово: "Да дайте же им погулять! Не век же пробудем за границей", - она, сообразив, что и вправду резвушки не дадут ей сомкнуть глаз, если она одну из них возьмет к себе, махнула рукой: