Бродящие силы. Часть I. Современная идиллия - Страница 38

Змеин не знал, что и подумать.

- Нет, не может быть, Лиза, вы представляетесь, вы хотите только отомстить.

- А вы думаете, в нас нет гордости?

- Не гордость это - упрямство.

- Гордость или упрямство - не в том дело. Ведь мы, люди, ни в чем не виноваты, виноваты во всем обстоятельства? Вы же сами говорили. Значит, и мое упрямство от меня не зависит? Но довольно воду в ступе толочь. Кланяйтесь и благодарите.

Змеин уже не удерживал ее.

- Пат! - пробормотал он и уныло поплелся своей дорогой.

Не таково было прощание гимназистки с поэтом.

- Так вы мне, значит, стихов и не дадите? - говорила она ему по выходе Змеина.

- Та и не дам.

- Ну, и вам не будет карточки. Довольно, однако ж, об этом. Вы еще не прощались с Интерлакеном?

- Как так не прощался? Разве надо особенным образом прощаться?

- А то как же. Научить вас?

- Сделайте милость.

- Ступайте за мной.

Она вышла в садик, он последовал за нею. По раннему часу утра там не было еще ни души. Благоухания сотен роз носились в теплом, тихом воздухе. На горизонте сверкала во всей своей прелести снежная Юнгфрау, лишь в некоторых местах обвеянная воздушными утренними облачками.

- Первым делом проститесь с девой гор, которая столько времени безвозмездно услаждала ваши взоры.

Ластов упал на оба колена и воздел руки к небу.

- О, дивная дева, прости великодушно, что я, как от огня, бегу от тебя. Но уже вчера имел я случай тебе докладывать, почему считаю супружество в мои лета глупостью, а останься я еще здесь - чего доброго, не устоял бы, предложил бы тебе руку и сердце.

- Ну, довольно, довольно... - перебила с замешательством Наденька. - Теперь проститесь с интерлакенской почвой, которую бременили в продолжение стольких счастливых дней. Не женируйтесь, почеломкайтесь.

Ластов наклонился к земле и приложился к ней губами, потом отплюнул и вытер рот.

- Брр, какой сухой поцелуй, даже зубы скрипят. Наденька рассмеялась.

- Ну, встаньте, теперь надо вам проститься с садом, с розами...

Она подвела его к первому розовому кусту и наклоняла к нему поочередно каждый цветок; он послушно целовал их.

- Ах, какая великолепная! - воскликнула вдруг девушка и сорвала пышный, пунцовый розан. - Вы оказались довольно верным паладином, надо сдержать слово. Давайте сюда шляпу.

Молодой человек подал ее и заметил тихим голосом:

- А вы знаете, что значит пунцовый цвет на языке цветов?

Наденька не отвечала и продолжала пришпиливать розу, но на щеках ее начал выступать высокий румянец. Окончив свою работу, она накрыла украшенною шляпою голову Ластова и отступила на шаг назад полюбоваться ею.

- Как вам это идет!

- Вы находите? А ведь с лучшей-то розой, Надежда Николаевна, я еще не простился.

Наденька оглянулась по сторонам; поблизости никого не было.

- Так проститесь с нею, - прошептала она чуть слышно, с опущенными глазами. - Что ж вы? Я не кусаюсь...

Ластов, не поверивший в первый момент своим ушам, не дал повторить себе это, быстро обнял девушку и припал к ее полураскрытым, свежим губкам.

- Довольно... оставьте... - лепетала гимназистка, вырываясь из его плотных объятий. - Это было за всех...

И, высвободившись, она, как преследуемая лань, умчалась в отворенную дверь дома.

XXIV

КАК ПРОЩАЛАСЬ МАРИ

Минуты две простоял еще Ластов на одном месте по исчезновении Наденьки; виски у него бились, лицо пылало. Но он вспомнил о скором отъезде, провел по лицу рукою, тряхнул кудрями и взглянул на часы: до отхода дилижанса оставалось не более десяти минут. Он поспешил наверх, в свою комнату, за вещами.

Первое, что представилось тут его глазам, была Мари, грустная, смертельно бледная, на стуле около двери. Ластов предвидел эту минуту, минуту разлуки с сентиментальной швейцаркой, но все-таки, при наступлении ее, был сильно озадачен.

- Мари... - мог только пробормотать он; в нерешимости остановился он перед девушкой.

- Да, я, - отвечала она беззвучным голосом, уставясь с тупою сосредоточенностью в лицо возлюбленного; две крупные слезы скатились из глаз ее. - Да, я, - повторила она и с укоризной покачала головой. - Целуйтесь, целуйтесь с ней... Кто вам может запретить?

- Так ты видела?

- Целуются среди белого дня, в саду, куда выходят двадцать окон - и не видеть!

Ластов поник головой, не зная, что и сказать на это.

- Что вам в простой девушке, в горничной? - продолжала Мари. - Что вам в простом полевом цветке? Взяли, понюхали да и бросили.

- Но, Мари, я, право...

- Что "право"? Не представляйтесь, по крайней мере, не лгите! Ну, похитили сердце, ну, хотите убежать с ним... Хоть бы дали взамен частицу собственного сердца! Что ж вы не смеетесь? Ведь смешно сказано: вы, барин, тоже вор. Вор, до которого, однако, нет дела полиции. Ужасно забавно! Ха, ха, ха! Ну, смейтесь?

- Милая Мари, я кругом виноват, тут и речи не может быть. Но послушай: если я такой негодяй, то стоит ли кручиниться обо мне? Что тебе в таком обманщике? Брось меня, забудь!

- Забыть?! Это все равно, что сказать умирающему с голоду: "Перестань, не голодай". Забыть! Да ты вся моя страсть, вся моя жизнь - и забыть тебя?..

- Ну, если не забыть, то можешь, по крайней мере, перестать любить.

- Или дышать? Или жить? Потому что не любить тебя - для меня то же, что не дышать, не жить.

- Ты, милая, взволнована и рассуждаешь потому непоследовательно. Если человек - дрянь, то не за что и любить его.

- Ах, не говори этого! Ты всем хорош, только одно, что обманул меня... Но чем более вы нас обманываете, тем более мы привязываемся к вам...

И, закрыв лицо руками, она залилась горючими слезами.

Чем меньше женщину мы любим,

Тем легче нравимся мы ей, -

вспомнилось невольно Ластову.

"Что же делать? - рассуждал он сам с собою. - Утешать, уверять, что люблю по-прежнему? Да я же не люблю ее... и к чему это поведет? Только продлит страдания бедняжки. Нет, надо оборвать все нити разом! Пусть презирает, но не мучится из-за меня".

Он с решимостью подошел к столу, перебросил через плечо сумку и раскрыл ее.

- Я должен идти, любезная Мари. Ты была всегда так мила, так предупредительна со мной, что я, право, не знаю хорошенько, чем отблагодарить тебя. Я купил бы тебе на память какую-нибудь вещицу, но как ты сама лучше моего знаешь, что тебе именно нужно, то вот возьми...

Он подал ей несколько червонцев. Расчет его был верен: девушка вскрикнула, вскочила, как ужаленная, со стула и схватилась за ручку двери; но тут силы изменили ей: она зашаталась и прислонилась к косяку. В глазах ее, устремленных в пространство, блеснуло отчаяние до безумия. Сухие, воспаленные губы смыкались и размыкались, но ни звука не проходило через них.

Ластов перепугался не на шутку. Поспешно припрятал он деньги и вовремя еще поддержал несчастную, не решаясь, однако, сказать что-либо ей в утешение, чтобы как-нибудь не раздражить ее еще более. Вдруг слезы, как долго сдерживаемый плотиною поток, брызнули из глаз ее, и, повиснув на шее молодого человека, она истерически зарыдала.

- Вот до чего я дожила! - слышалось сквозь рыдания. - Человек, которому я рада жизнь отдать, думает отвязаться от меня золотом! Бедная я, бедненькая!

Он осторожно поцеловал ее в лоб.

- Милая, успокойся! Ведь я же люблю тебя...

- Да не лги, бессовестный! - почти взвизгнула она и сурово оттолкнула его. - Если любят, разве целуют в лоб? О, я несчастная!

Колени у нее подкосились, и она ничком грохнулась на пол.

- Ах ты, Боже мой... - бормотал растерянный юноша, наклоняясь в испуге к безутешной.

Немного он успокоился, когда уверился, что она при падении не расшиблась опасно: рыдания ее продолжались довольно равномерно. Мало-помалу шумный ливень превратился в благотворный мелкий дождик. Плачущая приподняла голову, присела на полу и устремила свои глубокие, томные очи на возлюбленного изменника.