Бриллиант в мешке - Страница 15

Так вот, он завел у нее привычку, прежде чем отпирать дверь, позвонить. Ключ у нее, понятно, был свой, сам он уже открыть ей был не в состоянии, но просил сперва звонить, стеснялся, чтоб она его в неприличном виде не застала, хотя, спрашивается, какое уж тут приличие. И так она привыкла, что и домой эту привычку принесла. Сколько раз ей говорил, не дергай ты меня этими звонками, пришла, ну и отпирай. Обещает и не звонит, потом забудется, и опять. Извиняется, это, говорит, мне память по нем осталась. Тоже мне память, лучше бы в завещании что-нибудь оставил, все внукам, а горшки за ним кто выносил?

Но тут эта ее привычка пришлась как нельзя кстати. Предупреждение все-таки, что раньше времени идет. Я сразу услышал, что это она, шикнул Кармеле – жена! Она из спальни ветром, а я трусы уже легко натянул, все сразу прошло. Брюки долго, но я сообразил и мигом обернулся в полотенце, каким после душа вытирался.

Вышел в салон, жена как раз входит. А Кармелы в салоне нет, и кастрюли на столе нет, а в кухне, слышу, шебуршение.

Жена пришла уставшая, сумку здоровую тянет, смотрит на меня, говорит:

– Что ж ты меня не подождал с мытьем?

Кармела выскочила из кухни, Танья, я там хамин принесла, на плите стоит, поешьте! Схватила новый коврик, подмигнула мне незаметно, поцеловала Татьяну, и в дверь.

– Добрая у нас соседка, – Татьяна говорит, – мне теперь ужин не готовить, а я даже спасибо сказать не успела.

Сидим мы Татьяной, едим этот хамин, такая мясная пища еврейская, и она все молчит.

Она и всегда чаще молчит, но тут особенно. Виноватым я себя не чувствую, но неприятно. Она перед ужином брюки мои белые прибрала, рубашку шелковую обратно на плечики повесила, ничего не сказала, не спросила, ничего. Довольно странно, но главное, неприятно. Чтоб ее разговорить, спросил про интересующий ее предмет, а именно про ребеночка. Ответила: да нет, зря паниковали, животик болел и прошел, и опять молчит.

И ладно. Помолчит и заговорит. Соображаю, что она вообще последнее время как-то не в себе. С ней и раньше такое случалось, когда у меня на стороне что-то было. Но сейчас немного досадно, ведь я с этой Кармелой не то чтобы от особого интереса, а по делу, и инициатива была не моя. Хотя не отрицаю, сопротивления не оказал. А в этот раз так и совсем ничего не было, только новый коврик унесла, а первый не отдала. Теперь что, третий на обмен делать? Тоже, игру себе придумала.

Легли спать, неизрасходованный заряд надо куда-то израсходовать, но моя повернулась спиной, простыню вокруг подоткнула и будто спит. Потрогал-потрогал – не реагирует. Словами намекнул – не отвечает. Попробовал прямыми методами. Села, зажгла свет, повернулась ко мне, говорит:

– Ну, чего ты, Миша?

– Ну, как чего.

– У меня сил никаких нет.

– Не беда, – смеюсь, – у меня на двоих хватит. И продолжаю свое, ничего, думаю, раскочегарится по ходу дела. Однако нет никакого взаимодействия с ее стороны. Тяну ее на себя, а она только вздыхает. Без взаимодействия куда мне такую тяжесть поднять. А на боку никак не могу, фигура не позволяет. Взмок опять весь, но с ней это несущественно. Говорю ей:

– Не спи, Таня. Она мне:

– Я не сплю.

– Тогда чего ж ты?

– Охоты нет. Давай спать, Миша.

– У меня зато есть, – говорю. – Разок можешь и без охоты.

– Разок… – говорит, да с таким выражением, но я в тот момент внимания не обратил, главное, дурь эта с нее соскочила и начала помогать.

Ладно, справились кое-как, отпустил я ее спать. Думал, тоже сразу засну, столько переживаний за день, но сон не идет. А идут мысли, да как-то все параллельно, и про хозяина с Коби, как они друг друга убивали, и про Галину с Азамом, это надо же им было встретиться, и про Татьяну, как она меня чуть с Кармелой не застукала.

Подумала ли она что-нибудь, трудно сказать, но есть признаки, что подумала.

А с другой стороны, чего тут думать? Все просто: я мылся, а Кармела хамин принесла, я полотенцем обмотался и открыл.

А что же она про парадные брюки с рубашкой ничего не спросила? Странно даже, как будто ей все равно. Тут я вспомнил, как она мне сейчас сказала: «Разок…» Это на что же она намекала? Ладно, на каждое слово тоже не наздравствуешься, сказала и сказала. Скандалов она мне из-за подружек никогда не устраивала, хотя мать сколько раз предупреждала, смотри, Михаил, догуляешься, бросит она тебя. Но это зря. Если в России не бросила, когда я был моложе и куда сильнее гулял, и родня у нее там, и все, уж здесь и подавно. Там она к отцу-матери могла уйти, а здесь куда она пойдет? И потом, она мне за любовь всегда все прощает, очень привязана. Так ведь и я к ней привязался, привык за столько лет, хотя и не так, как она.

Вон она лежит рядом. Спит. Какая ни есть, а своя. И я решил – нет, завтра все ей расскажу, давно надо было. Надо, все-таки самый близкий человек.

А назавтра она меня оглоушила. Да что говорить, просто убила она меня.

С утра я заспался, поскольку поздно заснул. Сквозь сон слышал, она встала и начала по квартире шуровать. Встал, зарядку сделал, чин чином, она в это время в салоне пылесосила. Заметил, что она занавеси с окон сняла, как в воду глядел. Это значит, у нас пошла генеральная уборка, интересно, по какому случаю, не суббота, не праздник. Но вмешиваться не стал, предоставил полную свободу действий. Прошел на кухню, она в салоне окно моет спиной ко мне. Сказал «доброе утро», ответила, но лицом не повернулась. Все еще не в духе, значит. Но уборка на нее всегда действует успокоительно, скоро отойдет.

Позавтракал, что она приготовила, и решил, не откладывая, сейчас и рассказать. Тем более она с раннего утра трудится, пора передохнуть. Вхожу в салон и говорю:

– Татьяна, перекур!

Она тереть перестала, повернулась ко мне, смотрит.

Я говорю:

– Перервись на время, я хочу тебе кое-что рассказать.

Бросила тряпку, слезла со стула и говорит:

– Я тоже хочу с тобой поговорить.

– И поговоришь, что за проблема. Но сперва послушай, ахнешь как услышишь. Ты только сядь, у меня история длинная.

Села, руки на коленях сложила и говорит:

– И ты сядь. У меня разговор недлинный, но лучше сядь.

Я смеюсь:

– Что это мы друг друга усаживаем, как в гостях?

Сел на диван напротив нее, она что-то пристально за мной наблюдает. Видно, думает, буду оправдываться насчет Кармелы. Ну, сейчас она про эту Кармелу забудет.

– Так вот, – говорю, – ты заметила, что ресторан наш закрылся? А знаешь почему?

Но она меня перебивает:

– Нет, про ресторан потом, сейчас я скажу.

Твердо так говорит, видно, мало еще поубирала, не успокоилась. Ладно, думаю, пусть сделает свое недлинное сообщение.

– Ну, говори.

Она воздуху в грудь набрала, рот открыла, словно кричать собирается, но сказала тихо:

– Я ухожу.

– Куда, – говорю, – уходишь? Ты же сегодня в ночную. Да посреди уборки.

– Нет, – говорит, – уборку закончу, все тебе приготовлю и уйду.

– Да что ж ты, – смеюсь, – так важно мне об этом объявляешь? На рынок, что ли? Иди себе на здоровье, сперва только послушай. Говорю тебе, ахнешь.

– Ахну… Нет, Миша, не на рынок. Я совсем уйду.

Я никак не пойму, чего она:

– Совсем, до самого утра уйдешь?

Молчит и все смотрит пристально. Я немного удивился, что за странное поведение. Говорю:

– Выражайся яснее. Что ты хочешь сказать? И говори скорей, потому что…

– Я быстро скажу. Еще раз. Миша. Я ухожу от тебя.

– От меня?

– От тебя. Из дому. Совсем.

Тьфу ты, черт. Так рассказать хочется, и не дает. Что-то у нее там в умишке сварилось, а что, сама не знает.

– Татьяна, – говорю серьезно, – ну, что ты плетешь? Если это насчет Кармелы, то глупости, я тебе сейчас все объясню.

Она будто удивилась:

– При чем тут Кармела?

– Вот именно, что ни при чем. Поэтому не выдумывай черт-те что, а слушай.